Я до собственно слеша доберусь когда-нибудь или нет?
Пока только робкое-робкое начало - и ушел куда-то в сторону... О_о

Похоже, Граф со своими дженами окончательно разучился слеш писать...
Но если что - я предупредил...

Глава пятая
Прошло несколько минут в мучительном молчании, и все это время Фернан казнил себя последними словами. Он повелся, как мальчишка! Ведь говорил же себе быть настороже, ведь знал же, с кем предстоит разговор! Этот тощий прокурор вот уже много лет отправляет людей на эшафот – как можно было надеяться выйти победителем в словесной дуэли с ним?
Однако сейчас не время каяться в собственной глупости. Нужно искать выход.
Первым порывом Фернана было устранить возникшее препятствие физически. Поблизости не было видно никакого оружия, а в рукопашной человек, стоявший перед графом де Морсер, ему не соперник. Фернан с легкостью мог представить, как его сильные руки крепко сжимают королевского прокурора – и тот не может пошевелится. Можно сжать так, что господин де Вильфор даже не успеет вскрикнуть.
От этой мысли к лицу Фернана прилила кровь. Наверное, в нем мелькнуло нечто такое, от чего королевский прокурор, напротив, побледнел и даже сделал шаг назад. Похоже, он пришел к той же мысли, и теперь ему оставалось полагаться только на благоразумие своего гостя.
И оно не замедлило вступить в силу.
Неимоверным усилием воли Фернан заставил себя отказаться от столь соблазнительной и обманчиво-простой идеи. Разумеется, убить королевского прокурора несложно. Но что потом? Его видел слуга – а может, и не один. Может, и не только слуги. Как знать, кто скрывается в доме государственного обвинителя за очередным углом? Парижский особняк не уничтожишь так же просто, как домик в Бельгии. А значит, искать нужно другой путь.
Генерал де Морсер заставил себя рассмеяться – и его смех звучал почти естественно. Он взмахнул рукой и покачал головой, будто до сих пор не веря, что прозвучавшие слова он слышал на самом деле.
- Браво! – произнес Фернан, радуясь, что его голос прозвучал достаточно твердо. – Браво, господин де Вильфор! Ваша шутка великолепна. Правда, должен сообщить, что военные подчас соображают не столь быстро, как аристократия мантии, и я едва не принял ваши слова за оскорбление. Черт возьми! Я чуть было не вызвал на дуэль королевского прокурора!
Вильфор помолчал немного. Он видел, что генерал прекрасно понимает: это была не шутка. Да и шутить тут не о чем. Но лицо этого человека, такое красивое и такое добродушное, на несколько секунд приобрело вид звериной маски – это было уже не человеческое создание, но тигр, готовый в любой момент разорвать охотника. В темных, почти черных глазах вспыхнула животная ярость, а чувственные губы почти неуловимо исказились, обнажая крепкие зубы – зубы, готовые впиться в его, Жерара, горло.
Можно было также выдавить из себя улыбку, признать, что шутка таки имела место – и выдворить этого человека из своего дома. Граф де Морсер достаточно показал себя: генеральский мундир он заслужил не просто так.
Но покоя не будет. Вильфор уже знал, что это такое: оставлять обозленного на тебя человека за спиной. Каждую ночь ожидать удара из-за угла. Опасаться каждой тени. Он не был смелым человеком – еще в детстве отец не раз подшучивал над нехваткой храбрости у сына. И Вильфор ненавидел чувство страха даже не столько за то, как оно охватывало его сердце ледяными пальцами, сколько за жгучую обиду, каждый раз рождавшуюся от ожидания небрежно брошенной отцом насмешки. Этих насмешек, не было уже давно – а Жерар все равно подсознательно ожидал их, внутренне сжимаясь, и оттого страх становился еще более отвратительным.
Воспоминание об отце придало Вильфору злости, а злость, как известно, сильнее страха.
- Нет, это была не шутка, - услышал королевский прокурор свой собственный голос – резкий, жесткий, обвиняющий, как в зале суда. – Я знаю вашу супругу. Это она приходила ко мне четырнадцать лет назад просить за бонапартистского заговорщика. Думаю, я знаком и с вами – хотя бы и заочно. Правда, я не знал, что у нас во Франции за доносы дают графское достоинство. Однако одно я вижу точно: времени вы зря не теряли.
Если Вильфор, при всем своем красноречии, в критических ситуациях терялся, то у Фернана все происходило с точностью до наоборот: не производящий впечатление особо сообразительного человека в жизни повседневной, в минуты стресса этот человек умудрялся мобилизовать все внутренние резервы. Его реакция обострялась до предела, а мозг мыслил так четко и ясно, как никогда в спокойной жизни.
- Как и вы, господин прокурор, - выпалил генерал де Морсер с уверенностью куда бОльшей, нежели все предыдущие слова. Дальнейшие фразы возникали в его голове сами, он будто видел их написанными огненными буквами перед своими глазами. – И если вас интересует, за что был написан донос – написан, заметьте между прочим, не мною! – то я спрошу: а за что же ВЫ посадили Эдмона Дантеса?
Вильфор снова отшатнулся, и на сей раз настал черед Фернана испытать торжество. Он угадал, он попал в точку! И, в отличие от Жерара, он не собирался упускать полученного преимущества.
В два широких шага генерал де Морсер преодолел расстояние, отделяющее его от королевского прокурора, и прижал того к столу.
- Почему он так и не вышел во время Ста дней? Ведь за него просили, и просили не раз! Многих бонапартистов успели выпустить на свободу – но не Дантеса! Не его, к моей величайшей радости… И не к вашей же ли?
Генерал оперся на столешницу обеими руками, заставив Жерара отклониться назад; мужчины стояли столь близко, что их тела соприкасались. Близко, слишком близко. Вильфор чувствовал на своем лице горячее дыхание этого человека – нет, не человека уже, а хищника, вырвавшегося на свободу из-под лощеной маски. А Фернан ощущал, как быстро колотится сердце под черным сюртуком – настолько быстро, что, казалось, за минуту проживает сутки.
- Что за чушь… - пробормотал Вильфор, пытаясь отвернуться, а еще лучше освободиться из этого своеобразного плена. – У самозванца было слишком много проблем и слишком мало времени, чтобы думать о каждом из своих сторонников. К тому же замок Иф слишком далеко от Парижа…
- Господин прокурор, - Фернан снова улыбнулся, но теперь этот насмешливый оскал не нес в себе и тени прежней любезности, - позвольте восхититься вашей памятью! Четырнадцать лет – и такие подробности… Скажите, вы все свои дела помните столь же хорошо?
Вильфор прикрыл глаза. Теперь он не выдержал удара. Хотел разоблачить самозванца, и вот теперь…

Королевский прокурор очнулся на диване в собственном кабинете. Он еще успел подумать, почему уснул именно здесь – такое случалось во время сессий, но ведь сейчас перерыв – когда заметил у окна высокую широкоплечую фигуру и вспомнил все. Вильфор резко сел, и у него закружилась голова.
Фернан обернулся на услышанный шорох. Его движение было плавным, но от этого зрелища голова королевского прокурора закружилась еще сильнее, и он предпочел закрыть глаза. В конце концов, если его не придушили, пока он валялся без сознания, то и сейчас не будут. Наверное.
Диван рядом прогнулся под дополнительной тяжестью – раз этак в полтора больше, чем вес Вильфора. В следующий момент Жерар ощутил, что ему в руки впихивают бокал. Не раздумывая, он сделал глоток, судорожно вдохнул, откашлялся после жгучей крепости и наконец смог открыть глаза. Комната больше не вращалась, однако совершать еще какие-либо движения Вильфор решил пока не рисковать.
Некоторое время они так и сидели рядом, не говоря ни слова, наконец Фернан первым нарушил тишину.
- Вы меня до жути перепугали, господин де Вильфор, - сейчас голос генерала звучал как без показной бравады, так и без пугающе-агрессивных ноток; напротив, в нем было нечто виноватое. – Вы сперва так жутко побледнели – а потом начали оседать на пол. Я уж думал, у вас сердце разорвалось – оно ж билось как сумасшедшее… Вы себе представляете, что мне было бы за убийство королевского прокурора?
Жерар, несмотря на идиотскую ситуацию, в которую попал, не рассчитав своих сил, едва не рассмеялся истерическим смехом.
- Можете мне не верить, но вообще-то представляю. Могу рассказать во всех подробностях…
Он сам не поверил, как тихо это прозвучало – чуть громче шепота. И совсем не весело – а нервно и дергано. Вильфор залпом выпил остававшееся в бокале вино и снова заговорил, теперь уже несколько тверже:
- Откуда вы это взяли?
- Позвонил, - Фернан пожал плечами. – Как вы живете в таком сумасшедшем доме? Тишина – жуткая, слуги передвигаются, как призраки… они у вас вообще разговаривать умеют?
Вильфор поставил пустой бокал на столик возле дивана – рука дрожит – и закрыл ладонями лицо. Надавил на виски, потер лоб.
- Чего вы хотите от меня? – выдавил наконец из себя королевский прокурор.
- Да, собственно, ничего, - широкие плечи снова передернулись. – И вообще, это же вы меня пригласили.
- Для чего вы подошли ко мне в парке? – все так же не отрывая рук от лица произнес Вильфор. – Что вам было нужно?
Фернан закусил губу и промолчал. Потом встал, подошел к столу, на котором ему ранее с трудом удалось приткнуть графин с вином, и налил себе еще один бокал. Подумав, плеснул и в бокал прокурора, после чего опустился на прежнее место.
- Вы мне не поверите, - сказал он. – От одиночества…
Жерар опустил руки и посмотрел на своего собеседника. Фернан нахмурился: и без того бледное лицо королевского прокурора все еще было почти совершенно белым, а под глазами залегли темные круги. Отвернувшись, он отрывисто бросил:
- Да! И что здесь такого? Тогда, в парке, моя супруга свернула с дорожки, увидев вашу дочь – боялась наткнуться на вас. Потому что каждый раз вспоминает своего проклятого Дантеса! Она моя жена, мать моего сына – и все еще грустит по этому моряку, чтоб он горел в аду! Но что я вам говорю: у вас, урожденных аристократов, все не так… Вы ведь добровольно вступаете в выгодный брак, не любя и не ожидая ответной любви… А я люблю ее, слышите, люблю! – Фернан больше не отворачивался, он смотрел Вильфору прямо в глаза. – Тринадцать лет она – моя жена, а для меня до сих пор каждый день, как первый. Я смотрю на нее – и не верю, что этот ангел мой… И правильно, что не верю – ибо ее душа, ее любовь не со мною…
- Теперь вы решили изображать из себя поэта? – не удержался от выпада королевский прокурор. Слова про «выгодный брак» больно резанули и слух, и душу. – Говорите как… революционер.
- Причем тут революция? – генерал де Морсер недовольно поморщился. – Вы не понимаете… Вот ваш дом такой красивый, такой изящный – у вашей супруги, наверное, прекрасный вкус. А вы ее любите?
Бледнеть дальше было некуда, и Вильфор просто чувствовал, что начинает задыхаться. Несмотря на нахлынувшую слабость, ему показалось, что вот еще чуть-чуть – и он набросится на сидящего рядом человека. Он сильнее – но хотя бы одну пощечину, хотя бы один удар!..
Вместо этого королевский прокурор услышал собственный безжизненный голос:
- Любил. Очень. Но она умерла полгода назад.