Пишем медленно-медленно...
Но уверено )

Слеша все еще пока нет )

Глава четвертая
Дом королевского прокурора был несколько меньше, чем особняк на улице Эльдер, однако выглядел несравнимо изящнее. Фернан не мог сказать, что хорошо разбирается в подобных вещах – собственно, тяжеловесностью собственное обиталище было обязано именно не слишком тонкому вкусу генерала – однако трудно не признать, глядя на светлое убранство, что здесь чувствуется умелая рука. Светлое дерево, пастельные тона, много белого – и огромные окна, пропускающие потоки солнечных лучей. Обстановка могла бы показаться до аскетичности строгой, если бы ее не смягчали изящные мелочи, выдававшие заботливую хозяйку.
Однако царящая в доме тишина настораживала. Казалось бы в этой светлой обители не должно найтись места для грусти, однако именно ее чувствовал Фернан. Ему даже на какое-то время почудилось, что здесь и вовсе нет никого живого, а особняк – только иллюзия; даже лакей, показывающий дорогу, возможно, всего лишь фантом.
Дойдя до кабинета хозяина, слуга поклонился гостю и удалился. Не колеблясь ни секунды, генерал де Морсер коротко постучал и, услышав отрывистое «войдите», перешагнул порог.
Кабинет королевского прокурора также был отделан светлым деревом. Бледно-золотистые шторы оказались задернутыми, что не позволяло свету бить прямо в глаза, но при этом почти не затемняло комнату. И на этом фоне особенно отчетливо выделялась худощавая фигура в черном – будто на белой стене прочертили углем линию.
При появлении Фернана Вильфор поднялся из-за своего широкого стола, покрытого ровными стопками документов и, поприветствовав гостя, указал ему на пару кресел возле камина. Генерал воспользовался этим предложением и опустился в одно из них. Королевский прокурор сел напротив, не сводя с графа де Морсер пристального взгляда.
После пары минут, проведенных в тишине, Фернан решил нарушить тишину.
- Честно говоря, я всегда был уверен, что предварительное следствие ведет полицейский комиссар… В чем же меня должны обвинять, чтобы мною занялся лично королевский прокурор?
При этих словах генерал широко и обезоруживающе улыбнулся, показывая, что это всего лишь предлог завязать разговор. Вильфор кивнул, давая понять, что он оценил – шутку или хотя бы попытку пошутить – однако, прежде, чем ответить, помолчал еще немного.
Наконец он заговорил:
- Видите ли, г-н граф… Мне очень жаль, что я отвлек вас от прочих дел, однако я вчера забыл уточнить одну вещь… И она не давала мне покоя. Не люблю, знаете ли, нерешенных вопросов.
- Так спрашивайте, я полностью в вашем распоряжении, - Фернан продолжал улыбаться, однако внутренне он подобрался.
- Вчера вы сказали, - Вильфор оперся локтями о подлокотники кресла и соединил кончики указательных пальцев, - что до брака с вами ваша супруга никогда во Франции не бывала… А вы сами никогда не посещали Марселя – с нею или же в одиночестве?
- Дался вам этот Марсель! – генерал рассмеялся, блеснув крепкими белыми зубами.
- Дался, - губ королевского прокурора также коснулась легкая улыбка, немного смягчая тон. – Но видите ли, мне очень не нравится, когда я чего-либо не могу припомнить – или, хуже того, не понимаю. Впрочем, вы ведь и сами таковы: разве не вы подошли ко мне тогда, в парке, первым?
Морсер с трудом удержался, чтобы не закусить досадливо губу. Действительно, его поступок был весьма опрометчив – вчера вечером, после получения записки, и всю ночь Фернан раскаивался в нем. Теперь же за необдуманную поспешность приходится платить. Но хорошо хоть, что речь идет не о Бельгии, а о Марселе. Там г-ну прокурору вряд ли удастся найти хоть какую-нибудь зацепку. Главное – держать себя в руках и не проронить лишних слов.
- Ну так вот, - продолжал Вильфор после небольшой паузы, приняв тишину за молчаливое согласие, - а в результате вы разбудили уже мое любопытство, которое ныне требует удовлетворения. А что касается Марселя…
Королевский прокурор снова ненадолго замолчал. Он сидел в кресле, чуть наклонившись к собеседнику, так, что его подбородок легонько касался соединенных пальцев. Фернан мог разглядеть каждую черточку на лице Вильфора, и он вглядывался в их резкие, четкие линии, однако его внимание постоянно отвлекал неизвестно как пробравшийся в комнату тонкий солнечный лучик, нахально пляшущий по золотой оправе очков.
- Я родился и получил образование в Париже, граф, - Фернан даже вздрогнул, когда Вильфор снова заговорил – настолько плавно и напевно зазвучал его голос, визгливые нотки совершенно исчезли, - но детство мое прошло на юге. Это… Как бы два совершенно разных мира. Детская память хранит только хорошее, и даже сейчас, столько лет спустя, я вспоминаю этот бесконечный океан света. В Париже такого не бывает, какие бы солнечные дни не стояли. Здесь солнце – гость, а в Марселе оно было хозяином. Там оно вставало из моря, будто из расплавленного золота, и погружалось в море – но уже подобному рубиновой россыпи. Солнце было в каждой морской капле, в каждой песчинке… и по этому солнечному песку, окутанные солено-солнечными брызгами носились толпы местных мальчишек, загорелых до черноты. Они были грязны и оборваны – но тогда я завидовал им. На мне были тяжелые ботинки и чулки, курточка застегнута на все пуговицы… А они бегали босиком по песку и краю воды, играя и плескаясь – и их движений ничего не стесняло.
Голос Вильфора звучал очень мягко, однако из-под полуопущенных темных ресниц на генерала внимательно смотрели пронзительно-голубые глаза. Королевский прокурор ожидал реакции на свои слова, готовый вцепиться в любое изменение в лице своего собеседника.
И он дождался его. На секунду, всего лишь на краткое мгновение взор Фернана затуманился – образ собственного детства как живой встал перед его глазами. Может, и он был среди той толпы мальчишек – «оборванных и грязных»; может, это на него, босого и растрепанного, смотрел бледный парижский паренек.
Генералу удалось быстро взять себя в руки, но этого мгновения Вильфору хватило, чтобы мысленно поставить галочку.
- Какие прекрасные слова, - Морсер в очередной раз улыбнулся, и на этот раз столь простое действие далось ему нелегко. – Господин де Вильфор, я даже не думал, что наши судейские чиновники выражаются столь поэтично – иначе, возможно, я ходил бы на заседания суда, чтобы получить наслаждение от прекрасной французской речи. Вы… стихи не пишите?
- Нет, - едва заметно усмехнулся королевский прокурор. То, что он нащупал почву под ногами, повысило ему настроение. – Предпочитаю обходиться прозой: она четче выражает мысли.
- Но, - ухватился за последнюю фразу Фернан, - вы противоречите сами себе. Вы говорите про четкость – однако я совершенно не понял вас…
Вильфор опустил руки и откинулся на спинку кресла, по-прежнему не отводя взгляда от лица гостя. Генерал держался хорошо – очень хорошо, однако и королевский прокурор уже не передвигался на ощупь.
Этой ночью Жерар не сомкнул глаз, обдумывая всевозможные варианты. Итак, он в свое время в жалком желании забыть обо всем как можно скорее, так и не уделил должного внимания доносу. Разумеется, когда Наполеон вернулся к власти, неизвестный «доброжелатель» предпочел не высовываться. Но позже?.. Сам Вильфор даже получил награду от короля за «своевременные действия». Казалось бы, если бы доносителя интересовала высадка Наполеона, то он не преминул бы заявиться за своей долей благодарностей, желательно в материальном выражении.
Но никто так и не пришел. То ли действовал истинный патриот, которому оказалось достаточно того, что власти на его сообщение среагировали, то ли…
То ли этот «патриот» уже получил то, что хотел.
И опять, и снова на мысль о доносе накладывалась другая: как красавица-каталанка, так слезно просившая за своего жениха-моряка, стала женой графа? Если, конечно же, это она, а не гипотетическая испанская графиня.
Из двух предпосылок выходила одна: Эдмон Дантес был чьим-то счастливым соперником, которого хотели удалить любым способом. И то, что он, Вильфор, убрал это препятствие с чьего-то пути, сделало этого «кого-то» супругом невесты-вдовы.
История, разумеется, более всего напоминает байку из романов – но пятнадцать лет работы в судебной системе не оставили королевскому прокурору иллюзий: жизнь порой умеет составлять сюжетные выверты понелепее, чем любой романист-графоман.
Что же касается графства этого Морсера – Вильфор еще вчера обдумывал все его слабые стороны. Ни свидетелей, ни иных претендентов. Лишь несколько старых, пожелтевших от времени листков – и безграничная личная отвага молодого офицера, высказавшего великую доблесть, служа своей родине. Но Вильфор прекрасно знал натуру южан: многие из них, будучи нищими простолюдинами, умели держаться едва ли не с герцогским апломбом. Немного светского лоска – и пожалуйста, закаленный вояка на придворном паркете.
А что мелькнуло в глазах генерала, когда королевский прокурор так старательно описывал прелести юга? Эту речь он сочинил сегодня под утро, так и не сумев заснуть. На самом деле Вильфор ненавидел Марсель всей душой. От детства у него и правда остались довольно теплые воспоминания – но ужас, настигший его в 1815 году, перекрыл их и навсегда внушил отвращение к этому городу. Зато в глазах Морсера прокурор явственно разглядел ностальгию. Она жила там всего лишь короткий миг, но Вильфор ждал именно эту эмоцию и не отводил пристального взгляда от лица гостя. Он поймал это секундное чувство, и оно уверенно легло на свое место в складывающейся головоломке.
- Позвольте не поверить вам, - в голос королевского прокурора вернулись резкие нотки, и Фернан, хоть и державшийся настороже, все же вздрогнул, услышав их. – Вы прекрасно меня поняли, господин Фернан де Морсер… Если, конечно же, это ваше настоящее имя.
Генерал вскочил на ноги – столь резко, что изящное кресло перевернулось за его спиной. Вильфор так же не замедлил подняться, правда, более аккуратно.
Мужчины напряженно застыли друг на против друга, и взгляды их переплелись, связывая в единое целое.