Не прошло и года )

Но Граф особо заинтересованных предупреждает: Вильфора здесь нет, один (в основном )) Фернан.

Итак:
Глава третья
В доме графа де Морсер, по-наполеоновски пышном и безвкусном, тишины не бывало никогда. Юный виконт Альбер, которому недавно минуло одиннадцать лет, не давал покою ни единого шанса воцариться здесь. Подвижный и любознательный мальчик, казалось, и представить себе не мог, что кто-то в доме – от родителей до слуг – будет не в курсе, чем он занимается, и не станет принимать в этом деятельного участия.
Даже такое безобидное и банальное событие, как завтрак, не проходило в безмолвии. Альбер увлеченно делился планами на сегодняшний день, и граф с графиней слушали его с благосклонными улыбками.
Фернан всего несколько лет назад задумался над тем, на кого больше похож его сын: на него или на Мерседес; и вынужден был признать, что трудно определиться в этом вопросе. Мерседес была дочерью брата его отца, и многие черты у них имели семейное сходство: высокие лбы, классической римской формы носы, резко очерченные скулы, чувственные, красивого рисунка губы, чуть выступающие вперед подбородки с небольшой, едва заметной ямочкой посередине. Люди считают, что муж и жена, живущие душа в душу, со временем становятся похожими друг на друга, и приписывали это свойство супругам де Морсер. К тому же парижане многие лица южного типа считают сходными.
Альбер унаследовал все эти черты, и трудно было решить, от кого – от отца или от матери. Фернан считал это хорошим знаком: ему хотелось бы чтобы сын походил на него, но сердце беспокоило, не любила бы Мерседес его тогда меньше?
Генерал продолжал улыбаться, однако его мысли были уже далеко от рассказа сына. Разумеется, он обожает этого ребенка, но ведь когда-то он мечтал, что у них будет много детей. Несколько мальчишек, может, даже и дочка… И Мерседес, с длинными распущенными волосами готовящая завтрак. Она хорошо готовила – Фернан это помнил… Однако уже почти забыл вкус блюд, сотворенных ею: нежные ручки графини не были предназначены для кухонных забот.
Когда-то Фернан думал, что будет много работать, по вечерам возвращаясь в семью, которая с нетерпением ждет его возвращения. Что дети будут бросаться ему на шею, а потом, когда каждый из них получит свою долю отцовской ласки, он обнимет свою жену – и Мерседес радостно улыбнется ему…
А теперь вот у него такой огромный дом и всего один сын. Такое впечатление, что Мерседес больше не хочет детей… да и улыбку свою дарит лишь Альберу, но не Фернану.
- Отец?
Прямое обращение вывело генерала из задумчивости. Он вздрогнул и встретился с укоризненным взором Мерседес – та не одобряла, что муж все прослушал.
- Извини, Альбер, я на минутку отвлекся, - Фернан поспешно перевел взгляд на сына. – Повтори, пожалуйста.
Мальчик ничуть не обиделся, и с прежним энтузиазмом выложил планы на сегодняшнюю прогулку.
- Ну так как, когда мы поедем?
Фернан уже хотел сказать «Сразу после завтрака», однако вовремя вспомнил о небольшой записке, лежащей в его нагрудном кармане. Он сам сделал первый шаг – и вот теперь должен вступить в отношения, которые завязал столь легкомысленно.
- Очень жаль, но у меня сегодня дела, - генерал первым поднялся из-за стола и, подойдя к сыну, потрепал его по голове. – Но уверен, вы с мамой весело проведете время!
Еще несколько шагов, и он оказался возле Мерседес. Та привычно протянула ему руку, и Фернан, склонившись, коснулся ее губами – дольше и жарче, чем требовал этикет, но гораздо менее страстно, нежели этого хотелось ему самому.
- Вы не против? – спросил он у жены, но та лишь покачала головой.
- Мы с Альбером не смеем задерживать вас. Удачного вам дня.
- Благодарю, - Фернан слегка поклонился супруге, еще раз улыбнулся сыну и вышел из столовой, остро осознавая, что, скорее всего, Мерседес даже рада, что прогулка с Альбером достанется только ей.
«И все-таки, - думал генерал, выходя во двор своего дома, - что от меня нужно королевскому прокурору?»
За собой Фернан знал три дела, которые могли бы заинтересовать государственного обвинителя. А хотя – он не был уверен, что события в Янине подпадают под французскую юрисдикцию. Разумеется, всплыви та история с пашой и турками – и свет окатил бы его презрением, это был бы позор, не совместимый с жизнью, как любят выражаться литераторы. Но является ли это уголовно наказуемым деянием? Ведь относительно Франции пострадала лишь честь французского офицера…
Была ли таинственная записка с приглашением связана с Марселем? Не одни сутки, меряя мили солдатскими сапогами, юный Фернан терзался мыслью, что с возвращением Наполеона к власти Эдмона Дантеса выпустили из тюрьмы, и что теперь, возможно, они с Мерседес уже справили прерванную свадьбу. Однако, вернувшись в Марсель, Фернан Мондего обнаружил, что о Дантесе не было ни слуху, ни духу. Даже активное содействие арматора, его бывшего хозяина, не помогло хотя бы выяснить судьбу молодого капитана.
Так могла ли всплыть та история? Четырнадцать лет прошло! Может, Дантеса и в живых-то уже нет; а если и есть, то кого столько лет спустя могла заинтересовать судьба заключенного бонапартиста?
Нет, раздумывал Фернан, верхом добираясь до предместья Сент-Оноре, если прокурор что-либо и раскопал против него, то это может быть лишь одно.

Едва Наполеон вернулся к власти, Фернана тут же призвали в армию. Великий император подгребал остатки, которые еще могла отдать ему на службу измученная рекрутскими наборами Франция.
И, разумеется, юный каталанец участвовал в битве при Ватерлоо. Войска Наполеона были разбиты, и многие солдаты поспешили покинуть поле боя. Бежал и Фернан. Его не интересовала политика, его сердце стремилось в Марсель, туда, где, возможно, его возлюбленная Мерседес пребывает в объятиях освободившегося Дантеса.
У него не было ни денег, ни одежды помимо наполеоновского мундира. Англичане отлавливали бежавших французских солдат, и местное население активно им в этом содействовало, поэтому, несмотря на то, что ему хотелось двигаться как можно скорее, Фернану приходилось довольствоваться ночными переходами, а днем таиться в убежищах, какие только удавалось отыскать.
То утро стало поворотным в судьбе молодого каталанца. Фернан не знал, бог или дьявол поставили тот дом на его пути, не знал, благодарить или проклинать ту случайность – но выбор был сделан, и он определил всю его дальнейшую жизнь.
Это был небольшой, скромный домик. Фернан выбрел к нему незадолго до рассвета, валясь с ног после ночного пути и желая только приклонить где-нибудь голову. Дальше, за домом, на многие мили раскидывалось широкое открытое поле, не обещавшее никакого укрытия, а живот подводило от голода.
Колебался молодой человек недолго. Окна первого этажа были закрыты добротными ставнями, однако для высокого, крепко сложенного юноши не составило труда подтянуться и влезть сразу на второй этаж.
Комната, в которую он попал, была обставлена небогато и небрежно. Брать здесь что-либо, казалось, грешно вдвойне, но голод и усталость заставляли рассуждать по-иному. К тому же ни на что ценное Фернан и не рассчитывал: он собирался всего лишь спуститься на кухню, взять немного съестного, а потом подняться на чердак и там дождаться сумерек. И все-таки, проходя мимо прикроватного столика, взгляд молодого человека невольно скользнул по медальону довольно изящной работы и явно золотому. Руки сами собой потянулись к этой игрушке, пару раз подбросив в воздух. Судя по тяжести – действительно золотой. И красивый… Его можно продать – вырученных денег хватит и на дорогу (а до Марселя путь ох какой неблизкий!), и дальше на жизнь; а можно сохранить и подарить Мерседес… На ее прекрасной груди это украшение будет смотреться просто великолепно!
В очередной раз упав на ладонь юноши, медальон раскрылся, являя взору содержание. В одной его половинке хранился портрет миловидной девушки, в другой – изображение молодцеватого молодого человека, смуглого и черноволосого. Оба красовались в старомодных костюмах.
Разглядывая вещицу, Фернан опомнился только тогда, когда дверь, ведущая в комнату, скрипнула, раскрываясь. Дернувшись, каталанец застыл, так и не решив, куда же ему бросаться.
Однако уже в следующее мгновение он немного успокоился: на пороге стояла подслеповато щурившая старушка. Неуверенно постукивая палкой, она вошла, и, только оказавшись в паре шагов от молодого человека, заметила его. Мучительно долгую минуту в комнате висело тягучее молчание, пока старушка неуверенно не произнесла:
- Антуан? Антуан, ты ли это?
Фернан, не зная, что ответить, крепко сжал медальон. Края до боли врезались ему в ладонь, и юноша опустил на него взгляд. Чувства Фернана обострились до предела, и внезапно он увидел то, чего не заметил сразу: под портретами красовались изящно выгравированные подписи: Антуан де Морсер и Габриэль де Морсер.
В родных Каталанах многие считали Фернана простоватым парнем, однако сейчас отчаянное решение само собой пришло в его голову:
- Да, Габриэль, это я…

Он провел в том доме несколько дней. Фернан не покидал спальню и был уверен, что приходящая кухарка считает рассказы о вернувшемся супруге бреднями спятившей старухи. Впрочем, в том, что старуха не в себе – в этом Фернан не сомневался, однако за время, проведенное в ее доме, он наконец-то выспался и наелся вдоволь. Вполуха слушая оживленную болтовню хозяйки, он понял, что «дорогой Антуан» покинул ее несколько лет назад, последовав за умершим от болезни их юным сыном Франсуа. Почему старуха приняла его за мужа, а не за сына, Фернан так и не понял, да его это и не интересовало. Он уже собирался оставлять этот дом и двигаться дальше, когда однажды вечером хозяйку потянуло на более ранние воспоминания.
Фернан узнал, что супруги де Морсер бежали из Парижа в 1793 году, в разгар революционных репрессий. За невзгоды им, ранее бездетным, наградой было рождение здесь, в Бельгии, сына и наследника. Увы, семейное счастье было недолгим…
Да, теперь во Франции снова законный монарх, и хорошо было бы вернуться на родину… Они были знатны – пусть и небогаты. Все документы у них в сохранности, они бы вернули себе если не скромные владения, то хотя бы достойное положение. Но после потери сына – как они могли покинуть его могилу?
Старушка все говорила и говорила, а Фернан чувствовал, как что-то мучительно сосет у него под ложечкой. Он обещал Мерседес стать арматором – к черту торгашество! Стать французским дворянином, да не каким-то шевалье, а графом, пусть пока и безденежным… Он сможет снова поступить в армию – но теперь не солдатом, а офицером. А там дело пойдет быстро: Фернан не сомневался ни в своей смелости, ни в своей силе.
От этих мыслей у молодого человека даже закружилась голова – будто он залпом выпил бутылку терпкого южного вина. Его счастье, счастье Мерседес – и полуслепая спятившая старуха. Ценные документы так и останутся похороненными в этом доме, рядом с могилами старика и мальчишки – а ведь они еще могут послужить живым людям!
Но что если старуха их хватится? Что если – маловероятно, но вдруг? – она услышит о том, что во Франции кто-то носит ее фамилию? Что если проболтается – так же, как сейчас бесхитростно выбалтывает подробности жизни своей семьи ему?
На следующее утро пришедшая готовить завтрак кухарка застала на месте дома лишь пепелище. Местным властям она подтвердила, что бедная «графиня» под конец жизни совсем выжила из ума, никого постороннего она в округе не видела, да и брать-то у старухи было нечего – та жила на какое-то нищенское пособие. Дело списали на несчастный случай.
А Фернан, бережно пряча под старомодной курткой, «позаимствованной» из гардероба покойного «папаши», пакет с документами, хранившими подтверждение его принадлежности к славному и древнему роду де Морсер, устремился в Марсель.
Впервые он совершил преступление сам, своими руками. Религиозно-суеверный, как многие простые испанцы, Фернан первое время опасался, не последует ли наказание, но небеса молчали. Более того, они, казалось, благоволили к нему: Дантес так и не вернулся в Марсель, и Мерседес была хоть и печальна, но свободна. Совсем немного времени – и она согласилась стать его супругой. Они покинули Марсель, предъявив в Париже сохраненные Фернаном документы. Их признали действительными, и молодого графа де Морсер зачислили лейтенантом в кавалерию.

Так мог ли, думал Фернан, королевский прокурор что-либо разузнать об этой истории? Концов не осталось – просто не могло остаться! Если бы был кто-либо еще, претендующий на титул и имя, присвоенные Фернаном, то за четырнадцать лет он бы проявил себя.
Но если и не это, то чего же от него хотят?
Отдав своего коня слуге, генерал легко поднялся по ступеням в дом и приказал оповестить о своем приезде господина де Вильфор.