[450x573]
Наш поход – по крайней мере, с моей стороны – на этот мюзикл оказался настолько спонтанным, что я вплоть до встречи с Бенволеттой не мог в это поверить.

Но прежде, чем начать рассказ, я хочу высказать возмущение:
Октябрьская РЖД окончательно оборзела. Знаете, во сколько теперь отходит последняя электричка из Москвы? В 23.35. Ну вот почему я должен сидеть в театре, и чем ближе конец, тем все более нервно смотреть на часы: успею я домой или буду ночевать на вокзале? Надо сказать, это изрядно подпортило мне наслаждение вчера. Я понимаю, что поздние электрички собирают не так уж много народа… Но учитывая, что маршрутки прекращают движение еще раньше, а такси из Москвы в область – это то еще по цене удовольствие…
Короче, жадные и нехорошие они люди (


Ладно, я пожаловался, перехожу собственно к мюзиклу )
Шел я зная только то, что содержалось в Википедии + что «должен быть Маракулин». Вот это-то, собственно, и было основополагающим. Ну, и остальные тоже. Я шел не столько на мюзикл, сколько чтобы «увидеть милые мне рожи» (С)
Разочарование – Маракулин был, но не пел. Радость – увидел Ли, я по нему соскучился ) Хотя узнав, что роль с Маракулиным они «делят», радость вышла смешанной… С другой стороны – ну спасибо, что не третий, которого я вовсе не знаю.

Сперва о сюжете. Т.к. я сам его представлял весьма слабо, я на всякий случай коснусь поподробнее (вдруг не только я не в курсе О:-)).
Берлин, 1930 год. Американский недописатель Клиффорд Бредшоу приезжает, чтобы написать здесь свой роман (Почему в Берлин? О_о Нормальные недописатели едут в Париж…) В поезде он встречается с неким Эрнстом Людвигом, которому за приличное вознаграждение помогает провезти контрабанду (багаж иностранцев не досматривается). По совету все того же Эрнста Клиффорд останавливается в меблированных комнатах фрелайн Шнайдер, дамы весьма и весьма в возрасте. Комнаты у нее так себе, но это лучшее – и, пожалуй, единственное, что Клиф может себе позволить.
Клиффорд уже собирается засесть за свой роман, как вспоминает про рекомендованное Эрнстом кабаре неподалеку – «Кит Кат Клаб». Он идет туда – и знакомится с певичкой-англичанкой Салли Боулз. Она просит Клифа поговорить с ней по-английски – а потом убегает… Но уже поздно – молодой человек влюбился.
Впрочем, Салли, порвав с прежним любовником, вскоре перебирается жить к нему.
Хозяйка тем временем ругается с одной из своих постоялиц – та водит к себе мужчин… для вполне понятных целей, хотя и пытается выдавать за многочисленных родственников. Обе понимают, что все останется по-прежнему, но фрелайн Шнайдер просит соблюдать хотя бы внешние приличия. А тем временем к ней самой подкатывает герр Шультц – владелец фруктового магазинчика по соседству. Он тоже немолод, вдовец, однако пухленькая фрелайн Шнайдер ему весьма по душе. Засидевшись как-то у нее допоздна и, выходя, нарвавшись на фрелайн Кост, которая позволила себе намекнуть, что и хозяйка грешна в том, в чем укоряла ее, он называет фрелайн Шнайдер своей невестой. Потом, поговорив и честно признавшись друг другу, какие они старые, больные и никому неинтересные, эта трогательная парочка все-таки решает пожениться по-настоящему.
Салли обнаруживает, что ждет ребенка, Клиффорд рад – и они тоже хотят узаконить свои отношения. Обе парочки счастливы.
Все эти события перемежаются номерами из кабаре, весьма фривольными и забавными.
Берлин полон весельем, любовью, развлечениями и занятными интрижками – на этой счастливой ноте заканчивается первый акт.
И вот тут-то граф узнал, что песенка «мани-мани-мани-мани» - это отсюда )

Второй акт начинается с помолвки герра Шультца и фрелайн Шнайдер. Все протекает как обычно – большинство народу веселится, есть и нежданные гости, и пара неловкостей – но все, как и всегда в таких делах. В разгар вечеринки приходит припозднившийся Эрнст – и Клиффорд неприятно поражен, увидев у него на руке повязку с нацистской свастикой. А в это время герр Шультц произносит тост на еврейскую тему, открыто заявляя о своей национальности. Все выпивают – кроме Эрнста. Он отставляет свой бокал и собирается уходить. Уже у самого выхода он дает фрелайн Шнайдер совет: одуматься - пока не поздно. Ее жених – не немец. Та машет руками: да что вы! Он и родился в Германии, и его родители… Внезапно наступает тишина, и в этой тишине Эрнст громко, отчетливо и весомо отрезает: «Он не немец!»
Мертвая пауза. Все замирают. Эрнст снова хочет уйти, но теперь его останавливает фрелайн Кост. Она предлагает спеть – и поет, судя по всему, один из нацистских гимнов. К ней присоединяется Эрнст, а за ним – все присутствующие, кроме исчезнувших со сцены герра Шультца, фрелайн Шнайдер и Клиффа с Салли. Символ кабаре закрывает свастика.
На следующий день фрелайн Шнайдер разрывает помолвку. Она немолода, что-либо менять – уже поздно. Она просто хочет спокойно дожить свой век, она по-прежнему симпатизирует своему соседу – но она не хочет бояться. Ни за себя, ни за него. Она привыкла жить одна – не стоит чего-либо менять.
У ее постояльца тоже не все ладно. Клиф не может найти работу, роман стоит на месте – ибо днем американец бегает по городу ища хоть какое-нибудь занятие, а ночи заняты Салли. Та намекает, что ей предложили вернуться в кабаре – но Клиф об этом даже слушать не желает. Тем более, что в кабаре теперь другой репертуар – начинается с реверансов в сторону нацизма (конферансье танцует с обезьяной, говоря, что хоть она и не красавица, хоть и горилла – но зато не еврейка), а заканчивая окончательным «обращением» (девушки откровенно обряжаются в нацистскую атрибутику и хозяева кабаре в черной форме со свастикой).
Но Салли уже устала от такой жизни. Она делает аборт и возвращается к прежнему занятию. Клиффорду не остается ничего другого, как развернуться и покинуть город, сменивший приветливую улыбку на страшный оскал.
Финальным аккордом за конферансье, снявшим свое блестящее одеяние и оказавшимся в тюремной робе, закрывается дверь камеры.

Об актерах.
И первым делом хочу отметить общую для всех вещь:
Наши актеры, увы, плохо играют пошлость. Они играют ее… пошло )
Как бы это объяснить…
Собака, задирающая ногу на виду у всех, не считает, что она делает что-то неприличное – в ее действиях нет пошлости. Японцы, которые до прихода «европейской морали» не видели ничего сверхнеприличного в однополых отношениях, до сих пор не изображают их грязными – в них не более разврата, нежели в разнополых.
Можно высказать словами миссис Хиггинс, которые она сказала Элизе («Моя прекрасная леди»): «Когда тогда, на ипподроме, вы выкрикивали эти слова от души, искренне – они звучали почти поэзией. Но теперь, когда вы произносите их, внутренне смущаясь – они смотрятся жуткой пошлостью»

Так, увы, и тут. Видимо, «советико-морале» в наших людях еще слишком жива. Когда доходит до «развратных» сцен, они выходят несколько зажатыми и… и – да, именно развратными. А должны выходить легко, походя, весело, беззаботно, бессовестно-сексуальными.
Но это беда не только именно этого мюзикла – это проблема в целом…

А теперь по личностям:
Эмси (конферансье) – Сергей Ли
Как я уже писал – жаль, что не Маракулин… Он бы много пел… О:-)
Но, как мне кажется, сам типаж Ли здесь довольно удачен. Особенно учитывая его, как он сам говорил в интервью «не совсем славянскую внешность» - она добавляет образу колорита. Впрочем, я к нему неравнодушен, да еще и не видел давно, поэтому сей «кузен из Токио» меня крайне порадовал. Жаль, конечно, что на этой заглавной роли не было Маракулина – мне было бы очень интересно посмотреть, как бы он выкручивался. Ибо Ли довольно и в других ролях довольно бессовестно ведет себя на сцене, а вот как бы вечно зажатый Маракулин играл бы трансвестита… Это стоило бы видеть, даже если бы результат вышел отрицательным!
Вообще, повторюсь, учитывая общий уровень российских мюзиклов, Ли порадовал очень и очень. Смотрится в развратных костюмчиках замечательно, в золотистом платье – бесподобен, поет вдохновенно. Короче, зажигал, как ему по роли и положено )

Салли Боулз – Светлана Светикова
Первая реакция: спасибо, что не Стоцкая!
Вторая – все равно не понравилась.
Светикова не похожа на «роскошную женщину» - она похожа, пардон, на потасканную старшеклассницу. Она неплохо поет, но у нее слишком резкий и слишком высокий голос. Помните, как пели тогда? Нечто глубокое, низким грудным голосом, струящееся блестящее платье будто перетекает при малейшем движении покачивающихся бедер… И взгляд с поволокой, такой, что один «выстрел» из-под ресниц – и мужчина готов идти за этими покачивающимися бедрами хоть на край света.
Светикова дергается, истерит, это – девочка, на любителя. Она понравилась Клиффорду своей «птичкостью», она его не покорила – она его разжалобила. Он не выгнал ее из своих комнат не потому, что не мог выставить такую женщину – а потому что не поднялась рука оставить девочку на улице.

Клиффорд Бредшоу – Антон Арцев
Ну, тут я, возможно, опять буду необъективен – ибо Арцев мне нравится со времен РиДжа ) Тут он, естественно, абсолютно другой. Очень натурально возмущается нацизмом и совсем ненатурально изображает влюбленного. То ли тоже не воспринимает Салли-Светикову в качестве возлюбленной, то ли просто не его амплуа ) У него в сценах с Маракулиным оживления больше, нежели в сценах со Светиковой ) Поет хорошо, хотя сами по себе его песни как-то мне не запомнились. При этом мил, адекватен и вообще было очень приятно его снова увидеть )

Фрелайн Шнайдер – Елена Казаринова
Ее я раньше нигде не видел, так что восприятие чистое. Она мне безумно понравилась. Смотрится на удивление органично, чудесно играет и «грозную» хозяйку комнат, и женщину, смущенную, удивленную и неожиданно осчастливленную внезапным поклонником, и бесконечно усталую почти-старуху, когда принимает свое тяжелое решение.

Герр Шультц – Алексей Бобров
Его я тоже раньше не видел. Роль у него вышла чудесно. Он такой забавно-искренний, так трогательно подкатывал к своей пассии – даже ни на что толком не надеясь… Потом из скромного и зажатого человека он вдруг расцветает – он кому-то нужен, согласны не просто принимать его любовь, но и отвечать на нее! И это прощение в голосе, когда он отпускает свою возлюбленную – да, он все понимает; он разочарован, он считает, что еще можно бороться – или хотя бы переждать… Но если таково ее решение, он не будет тянуть ее за собой.

Эрнст Людвиг – Александр Маракулин
Вот что могу сказать? Во-первых, безумно жаль, что он не поет (ну нельзя же считать пением хоровое исполнение гимна?). Во-вторых, в который раз убеждаюсь, что роль мерзавца – это явно его амплуа ))))))))))) Его Эрнст приятен и обходителен, он выглядит хорошим приятелем – «его знает весь Берлин». И как мгновенно каменеет лицо, а в голосе звучат даже не угрожающие, а холодно-металлические нотки. Голосе, страшном даже не смыслом словам, которые он произносит, а той глубокой убежденностью – это судья, выносящий бесспорный, окончательный, не подлежащий обжалованию приговор.
Короче, сыграл он замечательно. Свято убежденная в своей правоте сволочь вышла идеально ) Такого человека почему-то даже не ненавидишь, а едва ли не по-животному опасаешься.

Фрелайн Кост – Анна Гученкова
Вот честно – как-то естественнее выглядит, чем в роли Валентины ) Правда, клин сработал, так что когда она заигрывала с Эрнстом-Маракулиным, а на поклонах они еще и обнялись, как-то сама собой возникла мысль, что что-то в семье королевского прокурора нечисто ))))))))))))

Что я по поводу всего этого думаю.
Грустно все это, господа (
Если честно – если бы не «наши», которых я вопреки всему в основном люблю, я бы на подобную тематику не пошел.
Потому что очень не люблю безвыходных ситуаций. Юношеский максимализм уходит (если он у меня вообще когда-либо имел место), и понимаешь, что хорошего в нашем подлунном мире очень мало. Под благими лозунгами к власти приходят люди со звериными лицами. Их внешний образ – только пиар. Насилие есть всегда – и иногда оно принимает совсем уж чудовищные формы. В пиковых моментах истории перед людьми ставится страшный выбор.

Положим, в отношениях Клиффорда и Салли нацизм особой роли не играл. Да, американец был настроен решительно против него, а Салли было наплевать – до тех пор, пока она может петь и танцевать. Но разошлись-то они вовсе не из-за политических пристрастий. Клиф хотел нормальной размеренной жизни. Он видел Салли своей милой домашней женушкой, нянчащей их ребятишек, а Салли видела себя творческой личностью, частью богемы. Она и Клифа считала частью этого мира – писатель это тоже богема. Но оба ошиблись. Он не захотел смириться с ее видением мира, она не пожелала менять ради него свой образ жизни. Это могло произойти в любой стране, в любую эпоху, при любом режиме. Обстановка лишь нагнетает мрачную атмосферу, однако не является решающей в их личной трагедии.

Другое дело отношения фрелайн Шнайдер и герра Шультца. Вдовец и старая дева на склоне лет нашли тех, кто скрасил бы остаток их жизни. Они могли быть если не счастливы, то вполне довольны – у них уже не было юношеских иллюзий, они не предъявляли друг к другу никаких особых претензий. Каждый из них был готов принять другого со всеми его «достатками и недостоинствами». Но, как сказала фрелайн Шнайдер «нацизм не лечится». Трудно обвинять пожилую женщину, что она не хочет бояться. Как знать – может, и не за саму себя. Сколько людей согласились бы ложиться спать, опасаясь, что на утро твоего супруга могут «увести» - и отнюдь не какая-нибудь молоденькая вертихвостка. Фрелайн Шнайдер – старая дева, ей не привыкать быть одной, она давно уже смирилась, что никому-то она не нужна – и пусть все остается так, нежели обрести и потерять.
Но, с другой стороны, это ведь тоже духовное предательство. И каково ежедневно думать, что мог быть кто-то рядом, можно было составлять чье-то если не счастье, то хотя бы светлую и тихую радость – а из-за собственной трусости ты лишился этого?
У этой задачи нет решения – нет правильного решения. В моральном плане герру Шультцу даже легче – он жертва сейчас и будет в будущем. Не он принимает решение – он лишь говорит, что будет ждать. Ведь когда-нибудь власти нацистов придет конец – и тогда он будет рад, если она, фрелайн Шнайдер, все-таки…
И невольно думаешь: а доживут ли? Впереди пятнадцать долгих и страшных лет… И что-то подсказывает, что никогда они не будут вместе. И, возможно, даже не увидят конца того, что разрушило их жизнь.

Лично мне эти двое понравились в мюзикле больше всех – и в первом акте, во время их забавного, неловкого, балансирующего на грани нелепости и от этого трогательного ухаживания, и во втором, когда эта короткая, несвоевременно наивная сказка закончилась.


Можно до поры до времени поддерживать любой режим – но однажды придут и за тобой. Конферансье это показывает – геев нацисты тоже не любили. Да и заведения, подобные кабаре, тоже очень скоро были прижаты к ногтю.
Вот интересно, а Эрнст удержался на плаву? Или тоже со временем попал под какую-нибудь «чистку»? Партии, особенно радикальные любят после захвата власти «подчищать» свои ряды от не слишком «качественных» членов.