Вот честное благородное слово - я еще со времен просто "Основателей" мечтал обо всех писать поровну... Но видимо прав Салазар Слизерин - равенства не бывает ) И он упорно вырывается вперед - хотя бы в силу своего характера. Так что увы, Слизерина все больше и больше - и никуда от него не деться.


А еще есть прикол.
Граф, оказывается, не вывесил 15-й главы фанфика "Основатели. ХХ век" - хотя написана она была... Короче, Граф не помнит точно - но давно, еще в прошлом году О:-)
Возможно, это из-за того, что она несколько меньше остальных - и, наверное, я все планировал ее дописать... Ну да ладно, повешу сейчас сразу две главы )

Глава 15
Гарри со стуком положил перед Слизерином сверток, всем своим видом демонстрируя оскорбленное достоинство. Старался он зря: все внимание черноволосого основателя тут же было посвящено принесенной вещи.
Аккуратно развернув ткань, Салазар взял медальон в руки.
- Может, не стоит его трогать… так? – нахмурившись, произнесла Ровена, но Слизерин лишь пожал плечами.
- Не вижу необходимости в перестраховке. Предмет как предмет, - бросил он, не отрывая взгляда от медальона.
- Зараза к заразе не липнет, - шепнул Рон на ухо снова севшему рядом с ним Гарри, но тот, казалось, даже не услышал слов друга, сверля взглядом Слизерина.
Постепенно в аудитории установилась тишина. Холеные белые пальцы Салазара скользили по золотой поверхности медальона, то и дело повторяя контур выложенной изумрудами буквы «S» В какой-то момент мужчина прикрыл глаза, продолжая исследовать предмет на ощупь и, возможно, при помощи иных чувств.
- Занятно, - голос Слизерина разрезал тишину столь внезапно, что все присутствующие вздрогнули. – Обычно в крестанжи заключают половину души, но тут…
- Что такое крестанж? – перебил его Годрик. Салазар бросил на него чуть усталый взгляд, однако снизошел до объяснения:
- Крестанж – это предмет, в который человек помещает часть своей души, сопровождая сие действо определенным ритуалом. Если основное тело этого человека будет убито, то оставшийся в безопасности кусочек души сможет вернуть его к жизни… в определенном роде. Конечно, это не совсем полноценная жизнь, но те, кто стремится существовать как можно дольше, готовы удовольствоваться и этим.
Дело в том, - продолжал Слизерин, не давая Гриффиндору, пожелавшему сказать еще что-то, вставить ни слова, - что душа – это нечто цельное по определению. Расщепленная душа неполноценна; эмоции притупляются. Человек, расщепивший душу, не может ни полюбить, ни испытать счастья. Но тем не менее, есть такие, кого подобные жертвы не останавливают. Так что неудивительно, что всегда находились люди, готовые создавать крестанжи. Однако сейчас я держу предмет, содержащий не половину, не треть и даже не четверть души… Здесь совсем маленький кусочек, а это наводит на мысль, что душу разделили на шесть-восемь частей.
- На семь, - мрачно подал голос с места Гарри. Теперь молчать было уже бесполезно.
- На семь, - кивнул Слизерин и бросил на юношу пристальный взгляд. – Возможно, вам известно, чье это и где находятся остальные предметы?
- А с какой стати я буду это вам рассказывать? – Поттер подобрался, готовясь сопротивляться. – Впрочем, чье это – вы и сами прекрасно знаете. Ну и почему я должен помогать предку Волдеморта?
Салазар брезгливо поморщился.
- Молодой человек, не советую разбрасываться подобными словами. Впрочем, я так понимаю, в ваше время даже чистокровные маги уже забыли, зачем им так нужно беречь свою чистоту – что уж говорить о полукровках и прочей грязи.
- И зачем же это нужно? – голос Гермионы прозвучал слишком звонко, на высокой ноте пресекая попытку Гарри ответить основателю. Девушка поднялась со стула, хотя и не стала выходить из-за парты. – Мне всегда, с того самого момента, как я узнала, что я – волшебница, было интересно, чем же чистокровные маги так отличаются от всех остальных? Как одна кровь может быть лучше другой?
Слизерин возвел глаза к потолку.
- Я что, должен прочитать лекцию на заданную тему?
- Почему бы нет? – кудрявая девушка выглядела как человек, готовый добиваться своего требования любой ценой. – Вы же были преподавателем – вот и преподайте урок. А потом вернемся к крестанжам.
- Ну что ж, - помолчав, неожиданно согласился Салазар. – Пожалуй, действительно нужно расставить все точки над «i» в этом вопросе, иначе мы будем вынуждены возвращаться к нему вновь и вновь.
В вашей программе этого не осталось даже на уроках Истории Магии, - голос Слизерина неуловимо изменился, став чуть напевным и обогатившись более низкой тональностью, мягко заставляющей концентрировать внимание на говорившем. – Жаль, очень жаль, что современных волшебников заставили забыть свое прошлое – во имя эфемерного равенства!
Равенства не существует. Это миф.
Возможно, для новой формы магии, той, которую вы применяете, размахивая волшебными палочками, чистота крови действительно имеет меньшее значения. Об этом я говорить не буду. Я не очень-то глубоко изучал ее, она чужда моему духу. Я скажу о Древней Магии.
Вы называете ее Темной Магией, даже, отдавая ей специфическую дань, Темным Искусством. Строго говоря, «свет» и «тьма» - это человеческие мерки, то что людям мило и удобно, они называют светом, то, чего боятся и чего не понимают – тьмой. На самом деле Древняя Магия не темнее римской…
- Ты не совсем прав, Салазар, - негромко перебила оратора Ровена. – Ни для кого не секрет, что Древняя Магия требует жертв, она не бывает безвозмездной. Она более разрушительна и куда более жестока…
- Жестока? – Слизерин снова перехватил инициативу. – Ее можно назвать жестокой точно так же, как жесток учитель, розгами секущий нерадивого ученика. Бездарям, глупцам, лентяям не место в магическом пространстве! Маг должен полностью осознавать свою ответственность перед собой и миром. А эти детские игрушки, даруемые римской магией – не более чем забава для дилетантов!
Годрик с тихим стоном растекся по парте. Хельга, бросив на него сочувственный взгляд, рискнула встрять в разговор:
- Ровена, Салазар… У вас еще будет время вступить в академический спор. Но мы-то не можем сидеть тут вечно. Пожалуйста, выразите свои мысли как-нибудь покороче.
- И попроще, - не поднимая головы, добавил Годрик. – Ибо не все разделяют вашу любовь к научной болтовне.
Слизерин презрительно фыркнул, однако продолжил.
- В общем, в какой-то мере Ровена права. Древней Магии нужно доказать, что ты готов слиться с ней. Именно слиться – став единым целым. Используя римскую магию, волшебник, лишившись палочки, становится беспомощным, как калека, у которого отняли костыли. Те, кто выбрал себе этот более простой способ, рискуют в любой момент оказаться уязвимыми. Те же, кто принес в жертву годы прилежания и усердия – о, того воистину можно назвать настоящим чародеем. Ему не нужны ни деревяшки, нашпигованные магической ерундой, ни какие-либо артефакты. Магия проникает в человека, создавая из него Волшебника.
Люди, - только что гремевший голос Салазара внезапно понизился, стих до еле различимого шороха, заставляющего затаить дыхание и внимать каждому негромкому звуку, - поколение за поколением посвящающие себя великому служению, погружаются в суть Древней Магии, а та, в свою очередь, пронзает их плоть, перемешиваясь с кровью. Дети, рожденные от союза двух посвященных, появляются на свет, уже неся в себе этот величайший дар. И, в свою очередь вступая в контакт с чудесной силой, многократно усиливают его.
Как человек излучает тепло, так же он излучает и магию. Место, где живет семья, повенчанная с Древней Магией, постепенно пропитывается этой сущностью. Дома старинных родов сами являются членами семьи. Земля помнит каждого волшебника, ступавшего по ней. Это – своеобразный круговорот магии в природе. На своей земле маг сильнее всего. Это отсюда идет выражение, что «дома и стены помогают», и что «мой дом – моя крепость».
- Что за глупости, - Гермиона нахмурилась, обдумывая полученную информацию. – Если верить вашим словам, магия – это что-то вроде радиации, заражающей территорию, людей и объекты, при этом маг – это нечто вроде жизнеспособной мутации?
Если Салазар и не понял слов про радиацию, то не подал вида.
- Так вот, - спокойно продолжал он, игнорируя реплику девушки, - поэтому вопрос кровного родства крайне важен. От этого зависит, будут ли признавать новых хозяев дом, семейные реликвии и прочие ценности. Многие заклинания Древней Магии – наследственные; ими могут пользоваться или получать выгоду только члены семьи, а иногда вообще только прямые потомки.
Для чистокровных семей, - после небольшой паузы, которую на сей раз никто не нарушил, продолжал Слизерин, - вопрос наследия – один из первостепенных. Чародей из такой семьи одновременно и уникален, и – звено в золотой цепи его рода. Он четко осознает, что стоит между поколениями своих предков, которых почитает, и поколениями своих потомков, для которых должен стать достойным почитания. Если вследствие каких-либо трагических событий магический род не имеет потомков мужского пола, то требуется проведение сложного обряда, принуждающий кровь слиться с другой магической семьей. Это сложный, болезненный процесс, призванный признать нового хозяина и господина.
- Но почему обязательно мужского? – снова вскинулась Гермиона. Подобный шовинизм возмутил ее, однако, как ни странно, вместо Салазара ей ответила Ровена:
- Имя. Как волшебница, ты должна понимать, что Магия и Слово связаны неразрывно. Даже в невербальной магии надо сперва сформулировать свое желание – то есть облечь его в словесную форму. Как кровь символизирует тело, так имя символизирует дух. Женщина, выходя замуж, принимает имя своего супруга. Во времена, когда практиковали Древнюю Магию, это ослабляло магические способности замужних женщин: магия ее первой семьи не принимала ее нового имени, а магия второй семьи – ее крови. Конечно, колдовать они не разучивались, однако определенные помехи это создавало. В результате те, кто хотели сохранить свою силу в прежнем объеме, предпочитали вечное девичество… Но это значило, что они не оставляли после себя потомства – и данная ветвь «засыхала».
Мужчина же, - с горечью закончила свою речь Ровена, - сохраняет имя на протяжении всей жизни, он с рождения повенчан со своей магией, и она бережет верность ему.
- Поэтому, - едва девушка умолкла, слово снова взял Салазар, - именно женщины куда более охотно восприняли новую, римскую магию. Она, как уже было сказано, куда менее притязательна и не столь разборчива.
- Но как все это относится к Волдеморту? – Гарри решил, что с него уже хватит лекций на отвлеченную, как он считал, тему.
- Да так, молодой человек, - черные глаза Слизерина смерили юношу чуть презрительным взглядом, - что, даже если не считать, что последние из Гонтов своим недостойным поведением практически лишили себя права считаться потомками своих знаменитых предков, то их дочь, связавшись с магглом, никак не переведя на него родовой силы своей семьи, окончательно порвала все нити, связующие ее со мной. Ваш Том Риддл не имеет ни малейшего права называться моим потомком. Он самозванец, ни по крови, ни по духу не достойный родства, на которое он претендует. Надеюсь, я ясно высказался?
Трое гриффиндорцев с сомнением переглянулись. Слизеринская логика не казалось им особенно убедительной, хотя бы ввиду того, что она была именно слизеринской. Салазар, поняв их сомнения, взглянул на Годрика. Рыжеволосый парень, уже некоторое время бездумно смотревший в окно, почувствовав взгляд старого друга, обернулся.
- Годрик, может, хоть ты скажешь своим львятам что-нибудь о семейных связях волшебников?
Гриффиндор тяжело вздохнул и повернулся к студентам.
- Ну… Я, конечно, не такой мастер говорить… Но вообще-то здесь Салазар прав. У моей семьи была несколько иная форма Древней Магии, нежели у кельтов – честно говоря, я даже не в курсе, как мы ее называли. Но моя семья не так давно перешла на римскую магию: мой дед всегда посмеивался над отцовской палочкой… Так что да, я помню законы кровного родства. Женщина по своей воле не может передать кровной связи своего рода – это должен сделать глава семьи. Да и вообще ее брак вопреки его воле не будет признан действительным.
- То есть, когда Волдеморт называет себя наследником Слизерина – это вранье? – размышляя, нахмурился Гарри.
- Судя по всему, Древней Магии он достаточно искушен, - растягивая слова, произнес Салазар. – Думаю, он в курсе формальностей. Так что это даже не заблуждение, а действительно откровенная ложь.

Глава 16
- Хелена, я хотел бы поговорить с тобою.
Серая Леди неохотно остановилась. Первой ее мыслью было, что барон все-таки передал Слизерину их разговор, однако она решила держать себя в руках.
- Да, дядя Салазар? – Хелена обернулась к собеседнику. Ей доставляло удовольствие называть так его – немного нескладного худощавого паренька. Став призраком, она стала замечать многое из того, что ускользало от нее при жизни. Теперь вот, например, Хелена имела удовольствие наблюдать секундную гримасу на лице Слизерина, впрочем, быстро исчезнувшую. – Я могу вам чем-либо помочь?
- Думаю, что можешь, - кивнул Салазар, ни словом не обмолвившись по поводу обращения. Он поманил Хелену за собой в один из ближайших кабинетов и уселся на первую парту. Призрак завис в двух шагах от него.
- Я хочу, - без предисловий произнес Слизерин, - чтобы ты припомнила: что, спустя столько веков могло сохраниться от твоей матери?
Вопрос был задан в лоб, и Серая Леди сперва даже смешалась. Черные глаза пристально, не отрываясь, смотрели на нее. Хелена, даром, что была приведением, почувствовала, что ее, как в детстве, пробирает дрожь от этого взгляда.
- Ну… - замялась девушка, будто плохая ученица, - я даже не знаю… Книги?
Логично. Что еще могло остаться от Ровены Рейвенкло? Слизерин уже думал о них, но отверг эту мысль.
- Нет, - покачал он головой. – Книги нашего времени уже слишком старые. Страницы истончились, переплеты, возможно, вообще сменились… Да и тяжеловаты они, если сравнивать с современными. Это должно быть нечто более компактное и долговечное.
Хелена пожала плечами:
- Мать всегда была равнодушна к вещам. Только самое необходимое – и книги. Она даже украшениями как-то не особо увлекалась.
- Мда, Ровена – известная бессребреница… - усмехнулся Салазар, и тут его осенило: - У нее ведь и еще один талант был! Если честно, он несколько не вписывается в ее стиль, но в нем ей не откажешь. Ровена ведь разработала несколько весьма интересных артефактов, не так ли?
Если бы призраки могли бледнеть, то Серая Леди бы побледнела. А так ее образ лишь слегка подернулся едва заметной рябью – и вернулся к прежнему состоянию.
- Да, что-то такое было, - равнодушно произнесла Хелена. – Мне никогда это не давалось. Не получалось у меня соединять материальную природу и магическую.
- Ровена тоже не с юности этим занималась, - отметил Слизерин. – По крайней мере, я такого за ней не помню. Это уже в Хогвартсе и то только после того, как у нас после всей суматохе освободилось хоть немного личного времени. Кажется, именно тогда она изобрела хроноворот, - он снова пристально посмотрел на Хелену, но призрачные плечики той все так же неопределенно передернулись:
- В восемнадцатом… да, кажется, именно в восемнадцатом веке Министерство Магии издало распоряжение, что держать хроновороты в частном владении запрещается. Их все нужно было сдать в Министерство, и выписывать каждый для конкретных целей. Жуткая бумажная волокита – но с другой стороны, может, так и правильнее. Не лучший вариант, чтобы все напропалую шастали по прошлому… Так вот, хогвартские хроновороты тоже были сданы в Министерство… и, насколько мне известно, пару лет назад наши гриффиндорские герои их там все перебили.
Слизерин нахмурился. Он не слишком интересовался изобретениями Ровены, ибо всегда не доверял артефактам. Он, если говорить по чести, и палочке-то не особо доверял, пользуясь ею только на уроках или для самой простейшей работы. Сам волшебник – вот главный инструмент для чародейства. Есть, конечно, зелья – но это совершенно отдельный вопрос, как считал Салазар.
- Ну хорошо, - произнес он наконец, - но если не хроноворот, то, возможно, что-то еще? Что там еще было, не напомнишь, ласточка?
Серая Леди вздрогнула. Слизерин никогда не утруждал себя придумыванием ласковых прозвищ – даже собственную дочь он звал только по имени, даже не сокращая. Ее же, Хелену, он почему-то часто называл «ласточкой». Девушка помнила, как в детстве возмущалась и, вспоминая герб Дома матери, требовала обращения «орленок». Слизерин тогда усмехался и заявлял, что орленок из Хелены никакой. А вот ласточка ей – в самый раз. И даже когда заказывал подвески для них с Саласией, он так и изобразил ее – в виде ласточки.
Подвеска… Ее Хелена успела увидеть у Грегори Гонта перед своей смертью. А тот ведь тоже представлял ее именно в таком образе – девушка всего раз видела его патронус, но успела заметить, что это была прекрасная ласточка. А по поверью тому, кто убьет эту стремительную птицу…
Усилием воли Хелена вырвалась из плена воспоминаний и обнаружила, что Слизерин по-прежнему смотрит на нее, не отрывая взгляда.
- Нет, не помню, - чуть более резко, чем требовалось, бросила Серая Леди. – Мать никогда не была достаточно открыта по отношению ко мне.
- Однако об одном из ее артефактов точно помнят до сих пор, - задумчиво протянул Салазар. – Вот ты говорила, что Ровена была равнодушна к украшениям, однако одно я на ней помню очень хорошо. Диадема, изящная и очень красивая. Ровена надевала ее нечасто, однако та удивительно ей шла. Чудесное украшение… и весьма функциональное.
Хелена отстранено подумала, что если бы до сих пор была жива, то у нее бы пересохло в горле и вспотели ладони.
- Почему вы спрашиваете об этом у меня? – призрачный голос Серой Леди звучал все так же спокойно и ровно. – Я покинула Хогвартс за несколько месяцев до… до смерти матери. И вернулась я сюда уже в виде призрака. Я понятия не имею, что случилось с ее вещами – меня это как-то не интересовало. Книги, естественно, пошли в библиотеку Хогвартса, а остальное… Сомневаюсь, что тетя Хельга связывалась с моим отцом или братьями. Да и что там было передавать? И вообще, если мою мать так вдруг заинтересовали ее вещи – почему она сама об этом не спросит?
Лучшая защита – это нападение, и Салазар, видевший все колебания своей собеседницы, сделал вывод, что она не столь несведуща, как хочет показаться. Однако давить на нее сейчас он счел нецелесообразным.
- Ну что ж, - произнес Слизерин, поднимаясь на ноги. – Мне очень жаль, что ты не смогла мне помочь. Мне, Хелена, а вовсе не Ровене.
Он посмотрел ей прямо в глаза, и Серая Леди почувствовала, что смущается как девчонка.

Когда-то, когда она была совсем маленькой – лет пять, не больше – она подошла к нему и спросила, почему бы ему не жениться на ее маме. Тогда бы у нее был папа, а у Саласии мама, и они всегда были бы вместе. Хелене не хотелось подниматься наверх, в башню матери. Вообще-то она очень любила свежий воздух и солнечный свет, но еще больше она любила свою маленькую подругу. Мать только уложит ее и тут же уйдет заниматься своими делами… А дядя Салазар рассказывал Саласии на ночь сказки. И было бы так чудесно остаться на ночь с ними – пусть даже в подземельях. Но Ровена неизменно настаивала, чтобы хотя бы спать ее дочь возвращалась в башню.
Слизерин тогда на нее посмотрел с легким удивлением – он сидел за столом, полностью заваленным студенческими пергаментами и что-то яростно в них черкал. Лорд смерил взглядом златоволосую малышку и равнодушно произнес:
- Для того, чтобы жениться на твоей матери, мне сперва нужно отравить твоего отца. Ты желаешь этого ласточка? – видимо, на лице Хелены отобразился ужас (до этого она как-то не задумывалась, что ее отец может быть жив), ибо Слизерин вновь обратил свое внимание на пергаменты, бросив уже чуть более мягко: - Поразмысли над этим на досуге. А пока – спокойной ночи.

И сейчас Хелене мучительно захотелось все рассказать Слизерину, все – в том числе и про диадему. В памяти отчетливо стоял его мягкий, напевный голос – голос из далекого детства…
Где-то вдалеке раздался звук колокола, возвещающего отбой, и вздрогнули оба. Наваждение спало. Хелена, вслед за детством, вспомнила и последующие годы: сколько в этом казалось бы мягком голосе может быть яда, каким резким и жестоким может быть человек, которого она в свои самые юные годы мечтала видеть своим отцом, каким по-злому насмешливым может быть его язык…
Нет, слизеринцам верить нельзя. Жизнь уже два раза ткнула ее носом в эту истину. А уж самому Салазару Слизерину…
- Да, мне тоже очень жаль, дядя Салазар, - как можно печальнее произнесла Хелена. – Извините, что не смогла вам помочь. Но я была очень рада поговорить с вами.
Она поклонилась – скорее машинально отдавая дань уважения той памяти, что проснулась с возвращением в Хогвартс основателей. Слизерин кивнул ей в ответ – как всегда делал в прошлом, и, развернувшись, покинул аудиторию.
* * *
Салазар неторопливо спускался в подземелья. В том классе они сегодня просидели весь день – и напрасно Годрик требовал прерваться хотя бы на обед. К концу импровизированного совещания на Слизерина были злы уже все, даже терпеливую Хельгу он умудрился довести до белого каления. Гриффиндорская же троица отмалчивалась, как гоблины на допросах, а если и открывали рты, то только чтобы нести какую-то чушь.
Слизерин отпустил всех, только когда понял, что у него самого больше нет сил вести оборону по всем фронтам. Тем более, что держать Гриффиндора, уже лишенного обеда, вдалеке от ужина, могло быть опасно для здоровья.
Вообще-то Салазар не был сторонником откровенного давления и, оставшись в одиночестве, не сразу понял, что же на него такое накатило. Однако, еще раз проанализировав сегодняшний день, он осознал, что крестанж, находившийся в аудитории, ничем не прикрытый, влиял на всех участников разговора. А на него, державшего проклятый предмет в руках, особенно. Пожалуй, стоило послушать Ровену – но медальон потянул его к себе с жуткой силой. Магия, вложенная в эту вещь, несла в себе отголоски чего-то родного – очень слабые отголоски, если дать себе труд об этом подумать, но в тот момент мысли будто затуманились. Слизерину показалось удивительно нелепым держать собственный медальон иначе, нежели голыми руками – и вот расплата. Потом придется начинать все с самого начала. Особенно трудно будет работать с гриффиндорцами – а ведь придется. Салазар осознавал это настолько, что, хотя и с сожалением, отдал им крестанж обратно.
Отойдя немного от влияния чужой магии, Слизерин задумался о другом. Медальон – носитель лишь небольшого кусочка души псевдонаследничка. Лорд уже начал считать это своим личным делом: то, что кто-то примазывается к его имени, Слизерин расценивал как персональное оскорбление. А уж то, что на это высокое положение претендовал незаконнорожденный полукровка…
Опять же, зачем-то они ведь вернулись в Хогвартс. Уж наверняка не для того, чтобы обнаружить, во что превратилась их школа, их идеалы, их нынешние студенты… Не для того, чтобы танцевать на Рождественском балу… и не для того, чтобы увидеть, во что превратились некогда дорогие им люди.
Слизерина вообще не радовало так называемое «воскрешение». Последние дни жизни он помнил не очень хорошо, одно в его память врезалось четко: он умер добровольно. Он сделал в той своей жизни все, что хотел, и у него просто не осталось сил. Салазар также прекрасно помнил, что был против этой идеи с «охраной», но остальным удалось его уговорить – в основном потому, что он сам пришел к решению: этого не потребуется, это просто перестраховка.
Так что, считал Слизерин, чем быстрее все кончится, тем лучше. Он все так же, как и девять веков назад, не знал, что будет потом, дальше – но и не желал об этом думать. Лично для него в этой жизни ничего нет, так же, как и не оставалось в прежней. А кончиться весь этот балаган должен с исчезновением угрозы Хогвартсу, которую, как можно логично предположить, представлял именно Волдеморт.
И теперь Салазар пытался систематизировать имеющиеся у него сведения.
Медальон – крестанж, часть души Волдеморта. Как утверждает Поттер – одна седьмая. Можно принять это пока на веру – раз уж нет возможность проверить и уточнить. Значит, должны быть еще шесть штук. По поводу двух из них у Слизерина были предположения, рожденные тем, что показывал ему Дамблдор в думоотводе. То, что кольцо, фигурировавшее в воспоминаниях целым, а в реальности красовалось на руке директора сломанным, навевало мысль, что оно являлось некогда одним из крестанжей. Более того, где-то в распоряжении Дамблдора (а значит, скорее всего в самом Хогвартсе) имеется нечто, что может крестанжи уничтожать. Это надо держать на заметке.
Еще одна вещь обратила на себя внимание Салазара – это похищенная у некоей госпожи Смит чаша Хаффлпафф. Слизерин не мог припомнить у Хельги никакой золотой чаши – Хельга вообще была весьма скромной и практичной женщиной – и это несколько сбивало с толку. Когда все немного подуспокоятся, надо будет задать ей вопрос по поводу этого предмета. Но если пока абстрагироваться от сего несколько сомнительного момента, то выводится интересная цепочка: Волдеморта интересовали вещи, оставившие, так сказать, след в истории. Вполне логично предположить, что он мог попробовать обратить в крестанжи вещи и двух других основателей.
Если разрабатывать эту мысль, то первое, что приходит в голову по ассоциации с Годриком – это его меч. Меч был примечательным оружием даже и в их времена – еще бы, меч одного из гоблинских предводителей, завоеванный Гриффиндором в самые что ни на есть юные годы. Годрик любил вспоминать эту историю, и знал ее наизусть весь Хогвартс – даже студентам Слизерина не удалось пропустить ее мимо ушей.
Других предположений о собственности Гриффиндора Салазару пока выдвинуть не удалось – но меча Волдеморт не получил, это точно. Они все видели его, Годрик так вообще держал в руках. Да и хранится меч в директорском кабинете. И потому Слизерин решил пока оставить вопрос о старом друге в стороне и обратился к Ровене.
Здесь, как ему казалось, разобраться легче. По крайней мере, в Хогвартсе все эти века неотлучно присутствовал человек, который прекрасно знал Ровену Рейвенкло и наверняка помнил ее вещи. А значит, с этим вопросом лучше всего обратиться именно к этому человеку… точнее, к призраку Хелены.
Однако девочка не пожелала говорить. У Хелены есть какая-то тайна, которую она боится разгласить даже столько лет спустя. Но она что-то знает – и уже это обнадеживает. Салазар разговорит ее, в этом он не сомневался – не сегодня, так в следующий раз. А пока надо прощупать дороги и в других направлениях.