накануне второй годовщины трагедии в Беслане член парламентской комиссии Юрий Савельев опубликовал отдельный доклад о том, что произошло в Беслане. Основной вывод этого доклада, подтвержденный десятками страниц технических данных, которые я, естественно, здесь не буду приводить и анализировать которые нет возможности, это о том, что штурм школы был спровоцирован двумя выстрелами, которые раздались извне. Они были нанесены из пятиэтажек № 37 и 41 по Школьному переулку и один из этих выстрелов – это был выстрел из огнемета, видимо, из РПО «Шмель» или из реактивного штурмового гранатомета, который пробил дыру в потолке и который все заложники описывают, как большой огненный шар – «глыба огня» и тому подобные слова они употребляют. И второй выстрел, последовавший через 22 секунды, который тоже извне, это уже гранатометный выстрел, который пробил огромную дыру под переплетом одного из окон и, видимо, считалось, что после этого сдетонирует взрывчатка или по крайней мере это будет то, что уберет террориста, стоявшего на кнопке, человек действительно умер, но взрывчатка не сдетонировала, то есть эти первые два взрыва произошли и только в 13 часов 29 минут сдетонировала первая из бомб, развешанных террористами. Я долго думала, что говорить, потому что уже очень много сказано о Беслане. И решила, собственно, не говорить тезисами, а просто описать несколько случаев. Зарисовки того, как расследовался этот теракт. Есть такая потерпевшая – Инга Басаева-Тшеджемова. Фамилия у нее такая – Басаева. Это осетинская фамилия, кстати, точно так же, как и чеченская. Госпожа Басаева шла в школу, она в конце концов попала в число заложниц, и на пути ее обогнал автомобиль, который ехал перед ГАЗ-66, а в автомобиле сидел ингушский постовой Гуражев, который, с точки зрения следствия, сидел сзади. А госпожа Басаева утверждает, что он ее обогнал и он сидел впереди. И это она давала показания. И ее все время просили показания переменить. В конце концов она обратилась к прокурору Колесникову и говорит: «Ну как же, человек сидел впереди, я не буду менять показания, он не сидел сзади». На что прокурор Колесников ответил Инге Басаевой-Тдшежемовой: «А у вас фамилия такая известная – Басаева, вы-то сами не боитесь?». Хорошее обращение с заложниками. Еще одна маленькая история. Не так давно уже в рамках нового основного дела о теракте производился следственный эксперимент. Следователь Соболь пытался проехать на ГАЗ-66 по маршруту, который был обозначен террористами. С собой он взял понятых, а также напросились некоторые потерпевшие, например, Элла Кесаева, глава комитета «Голос Беслана». Собственно, следователь Соболь был очень недоволен, что потерпевшие поехали, он говорил, что понятных достаточно. Было огромное количество спецназовцев, все это сопровождавших, потому что ехать пришлось по территории Ингушетии, а на территории Ингушетии спецназовцы вели себя очень нервно, они понимали, что это практически территория, контролируемая врагом, то есть они все время, как на войну, тряслись, они ехали мимо бетонных дзотов, в которых сидят ингушские милиционеры, по крайней мере днем. Но что интересно. Следователь Соболь, хотя он утверждал, что он знает маршрут, ехал десять часов. Он все время подъезжал к оврагу, путался, подъезжал к другому оврагу. Десять часов прошло прежде, чем следователь Соболь на этом ГАЗ-66 доехал до Беслана. Таким образом ставили один следственный эксперимент – может ли машина ГАЗ-66 с таким грузом доехать до Беслана? В результате следственного эксперимента получилась другая, очень интересная деталь – оказалось, что люди, не знающие дорогу, то есть приехавшие с бухты-барахты, не проехавшие десятки раз этот маршрут, то есть не досконально разведавшие обстановку в городе, просто не могли без огромной подготовки этот теракт совершить, как утверждает прокуратура. Третий пример. Та же Элла Кесаева, «Голос Беслана», неоднократно обращается к прокуратуре с требованием проверить, был ли в числе террористов Али Тазиев, он же Магомед Евлоев, он же Магас, человек, о котором прокуратура сообщала, что он был в числе террористом, о котором она говорила, что труп его опознан, а потом через несколько месяцев оказалось, что он жив и здоров, и правая рука Басаева, уже покойного, и командующий ингушским фронтом. Ответ: нет оснований утверждать, что Али Тазиев был среди боевиков. При этом ни одной фотографии Али Тазиева потерпевшим не было предъявлено. Впрочем, не предъявлено им и других прижизненных фотографий террористов. И еще один, тоже абсолютно зарисовка с картины. 3-е число, ночь, только что кончился штурм. Как, вообще, известно, место преступления – это вещь такая, которая всегда охраняется. То есть мы по всем полицейским фильмам видим: убили одного человека, желтой ленточкой все окрутили, обрисовали тело контуром. 3-го числа ночь, школу оцепляют сначала одинарным, потом двойным, потом тройным рядом милиции и солдат, которые, кстати, отсутствовали, пока были боевики. Школу оцепляют от кого? От местных жителей. Что происходит в это время в школе? В это время в школе солдатами, грузовиками и КамАЗами вывозится все, что внутри, все, что может свидетельствовать о том, куда стреляли танки, куда стреляли «Шмели», как расположены завалы. Местным жителям, которые пытаются туда пройти, говорят «осторожно, там заминировано». Осторожно, там заминировано, но все вывозится КамАЗами. Вот как можно объяснить, если люди действительно заинтересованы в том, чтобы расследовать преступление? Как можно объяснить то, что они вывозят КамАЗами вещественные следы преступления? Как это соотносится с привычным нам контуром на асфальте с желтыми тряпочками? Вообще, почему так получилось с расследованием теракта? Вот есть адвокат Теймураз Тшеджемов, адвокат пострадавших. На него заведено уголовное дело. Оно сейчас приостановлено, слава Богу, так же, как и на многих других должностных лиц Северной Осетии, которые неправильно себя вели с точки зрения прокуратуры и ФСБ, но вот на Тшеджемова, бывшего председателя Конституционного суда, заведено уголовное дело. Как вы думаете, какую должностную растрату Тшеджемов совершил? У него, заметим, что это был высокопоставленный чиновник в прошлом, денег не было. Он занял денег в долг, а потом получил их из бюджета, как вы думаете, на что он их растратил? Внимание, послушайте, это интересно. На операцию на сердце. У Тшеджемова было больное сердце, он его прооперировал. С точки зрения прокуратуры, вот после того, как прокуратура стала на него давить, я не скажу, что Тшеджемов стал вести себя мягче, но тем не менее это давление. Дело заводится на Сергея Такоева, человека, приближенного к Мамсурову, человека из правительства, после того как господин Колесников послан Путиным разобраться, что произошло в бесланской школе. Очень интересная история. Дело в том, что когда господин Колесников заводит дело на Такоева, он говорит, что, вот, есть футбольный клуб, который Такоев финансировал за счет бюджета вместо того, чтобы охранять границу между Северной Осетией и Ингушетией. Этот тезис меня совершенно поразил. Дело в том, что в свое время один из потерпевших Виктор Есиев, который был на приеме у Путина, рассказывал мне, как один из вопросов, заданный им Путину, звучал так: «Почему не охраняли границу между Северной Осетией и Ингушетией?», и президент Путин лично ему ответил, что это внутренняя граница России и мы не можем охранять границы между субъектами Российской Федерации, это нарушало бы целостность страны. То есть я чего-то не совсем понимаю: то, значит, президент Путин лично говорит, что нельзя охранять границы, то прокурор Колесников публично объявляет, что Такоев провинился в том, что именно благодаря его коррпуции не произошло охраны границы. А вот еще интересное уголовное дело на милиционеров, которые своей халатностью – маленьких милиционеров, ничтожные чины – которые своей халатностью теракт не предотвратили. Это очень интересное уголовное дело, знаете, почему? Потому что до того, как оно было заведено, вот эти местные милиционеры, которые стояли в оцеплении, очень охотно показывали, они говорили «вот, да, мы стояли возле дома № 41, в этот дом пришла какая-то неизвестная спецназовская структура, она сгружала «Шмели», я помню, это были «Шмели», другие милиционеры свидетельствовали о выстрелах, потому что это те самые милиционеры, которые рядом стояли. И вот теперь на них заведено уголовное дело и, вы знаете, они как-то перестали вспоминать, какая там спецназовская структура, какие «Шмели». Они говорят «мы не помним».