Вот уже третий месяц торговый караван прорубался сквозь джунгли, утопая в дышащих ядовитыми испарениями болотах, терпя многочисленные бедствия от ядовитых тварей и неведомых болезней. Худой предводитель каравана яростно скреб кишащую насекомыми бороду и гнал вперед значительно поредевшую охрану и слуг. Мало кто осмеливался противоречить его безумным приказам - тех же, кто осмеливался, он убивал собственноручно, с жадностью следя за долгой агонией жертв.

- А привези ты мне, папенька, цветочек аленький...

Изможденный, истощенный, с сумасшедшим взглядом пронизанных кровавыми прожилками бессонных ночей глаз, он гнал своих людей в безумном марафоне, частым гребнем вычищая немногочисленные поселения аборигенов и оставляя после себя разоренные деревни, заражая воинов своим безумием и вселяя ужас в сердца врагов.

- А привези ты мне, папенька, цветочек аленький...

Пришел день, когда вышел он на проклятое побережье, где впервые за долгие годы нашел просимый дочерью подарок. Замок все так же высился на пологом холме, пустынный и заброшенный. Едва ли пятнадцати воинов из былых пяти сотен тенями рассыпались за его спиной, он же, не обращая внимания на вязнущие в песке ноги, хищным барсом устремился к открытым воротам.

- А привези ты мне, папенька, цветочек аленький...

- Ты! - прорычал он, врубаясь в толпу опешивших слуг, - выходи! Убийца! - подоспевшие воины схватились с замковой охраной, он же продолжал метаться из покоя в покой, убивая и разрушая все, на что падал его взгляд. - Выходи, проклятый трус! Жиль де Рэ, тебя вызываю я на честный бой! И пусть хоть сам Сатана, хоть сам Господь Бог и сынок его, Иисус помогут тебе - ты ляжешь тут костьми, и душа твоя испытает невыносимую и неутолимую боль!