Многие из нас, вероятно, задавались логичным вопросом: отчего так распространились на информационных просторах в недавнее время и увеличили свое влияние за столь короткий период на нейронные связи мозгов обывателей т. наз. гуманитарные науки. Еще в конце 19 века очевиднейшей считалась классификация на номотетические (оперирующие четкими закономерностями) и идеографические (интересующиеся гуманитарными событиями, отличающимися своей единственностью) науки. То есть, несмотря на явное их разделение, они сводились к общему знаменателю – научной сфере. Изначально молодые гуманитарные дисциплины заручились подспудной и важнейшей поддержкой от ничего не подозревающих естественных наук в форме доказательных, обезоруживающих, массивных для человечества прикладных достижений – множества технологических изобретений. Как ни парадоксально и дико, в некоторой степени своим успехам сейчас специфические – пушкиноведение, психология субкультур, локальная филология (здесь можно подставить любое узкоспециализированное гуманитарное знание), обязаны не собственным усердным трудам и открытиям, но скрытой, далеко не очевидной связью с естественнонаучным знанием, с их техническим прогрессом, тем прорывом, которому рады все. Новейшие изобретения, устройства, технологии, существенно облегчившие нашу жизнь сакрализовали слово «наука», сделали его чуть ли не центральным и господствующим в современном цивилизованном лексиконе. То, что научно не должно подвергать критики, осуждению, изъятию, так как в силу своей полезности оно поставило себя над всеми сферами человеческого знания. Наука – это сегодняшний всесильный идол, пока редко дающий усомниться обывателю в своей мощи и всеохватности. Не нужно быть особо прозорливым, чтобы убедиться на какую лошадку следует ставить в нынешнем мире общего восторга от научных открытий и технологичных гаджетов. Но когда-то, во времена всеобщего религиозного влияния, то есть еще до начала 20 века, наукой восхищались по другим причинам – в силу ее интеллектуальной смелости и противодействию другому могущественному субъекту истории. Наукой считалась любая дисциплина, не вовлеченная в конкретную религиозность, отрицающая классические метафизические системы, не использующая в своем инструментарии, подходах, целях сверхъестественную тематику. Наука была светским ответом религии, антонимом всего сакрального, чудесного, выходящего за рамки обыденных вещей, явлений, которыми оперирует т. наз. «наука 99 процентов». Она была продуктом человеческой усталости от религиозной лексики, способов мышления, целей и задач, образа поведения, короче, от всего того, чем пользовалась всемогущая дисциплина «смыслов жизни». Поэтому наука была симпатичной, даже привлекательной, чарующей одним-единственным качеством, свойством безрелигиозности. Но чудо самобытности человеческого разума, автономности людской культуры не долго завлекало взоры обыденного мышления. Нужны были конкретные результаты, успехи и восхищение ими. Так и появился скрытой народный восторг перед наукой, которая многажды усилила человеческую мощь, сделала его контролирующим субъектом собственного окружения, в конце концов, сделало людей доминирующим видом в земных масштабах. Возможности человека возросли за счет научной картины мира, его методов и прикладных технических достижений. Именно этому усилению обязана своим появлением магия, специфическая аура, окружающая знак «наука» и его аналоги, всеохватно воздействующая на умы. Новым авторитетом необходимо освятиться; чтобы быть удачным, надо соприкоснуться его телесности. Поэтому сейчас «научными» считаются психологические тесты, таблицы гороскопов, социологические опросы, историографические копания, антропологические анализы.., - список уходит в бесконечность. Одни из них приняли таковой статус по причине славных и давних традиций (история, литературоведение, филология), другие добиваются его и поныне (астрология, психоанализ, кабалистика), считая научную принадлежность лучшим гарантом будущих успехов, третьи (социология, психология, антропология) в настоящем бескомпромиссно отождествляют себя лишь со сциентистскими позиций, рассматривая обвинения в произвольности и надуманности своих закономерностей как кощунственные оскорбления. Исходя из этого беспардонного клонирования «научности», сам термин «науки» окончательно потерял свои простые и первичные смыслы, растворяясь в густом постмодернистском супе. Но чтобы не говорили вышестоящие дисциплины в оправдание собственного сциентизма, мы то знаем их подлинную ценность и их истинное назначение. Когда теологический аргумент в роли системного и целостного ответа на любой вопрос растерял свое влияние в различных трактовках человеческой цивилизации, появилось множество светских, то есть игнорирующих все сверхъестественное и конкретно метафизическое, частных подходов, раскрывающих те или иные стороны жизни рода людского. Стали появляться различные интерпретации человека – психологические, социологические, антропологические, политические, экономические, культурологические; число их со временем только увеличивалось, так как сами они дробились и дифференцировались. Человек был представлен с тысячи сторон в отличие от традиционной репрезентации – единой и религиозной. Такому расширению мы должны были радоваться, ведь он способствовал бы углубленному понимания самих себя. Но с течением времени выяснилось, что все гуманитарные трактовки человека уже заложены в форме частных мудростей и идей уже в самом традиционном знании. Новое оказалось вышедшим из забвении старинным здравомыслием, переработанным под современную лексику, обогащенным большим слоем жизненных примеров и исторических аллюзий. Так современная гуманитарная наука стала исполнителем светского анонимного культа, она возглавила теперешнюю секулярную религию. Инициатором истории стали не многообразные личные божества из религий, а безличные, неведомые ранее, силы: экономические, политические, социальные… Современные историки-компиляторы составляют теперь целостные картины исторической динамики, в которой хитро взаимодействуют сотни этих факторов. Кушетка, кресло, рабочий, стол сменили аналой, престол, алтарь… Вся обстановка и окружение, весь контекст и внешний ряд подверглись сильной модификации, оставив, правда, ту же суть – заигрывание с далекими от реальности отвлеченностями, абстракциями – чистую игру знаков. Все гуманитарные дисциплины сейчас – это светские скопления знаков, поставившие серьезные материальные и интеллектуальные богатства на продолжительный кон словесной игры со своими строгими правилами, условностями, этикетом, этическим набором. Игра нескончаема, в ней нет победителей и проигравших, хотя азарт выходит за рамки допустимого, а ощущение финального успеха так близко, что дух захватывает. Чем дальше она продолжается, тем более увеличиваются ставки, и все сильнее чувствуется, какие неземные мощи и невероятные усилия вовлечены в эту игру. Итак, гуманитарная наука есть энергозатратная, бесконечная, основанная на следовании четким согласованиям академического сообщества, игра. Ее невозможно остановить, потому что при отсутствии явной пользы, она дает множество косвенных преимуществ и привилегий: она, прежде всего, занимает на всю жизнь, дает право именовать свое бытие осмысленным. Быстро преобразовавшись в устойчивую институцию по производству новых гуманитарных смыслов, она пускает корни в сознании людей как традиционный набор знаков, которым необходимо пользоваться всем мыслящим людям. Но стоит запомнить, что «наукой», опять же повторимся, гуманитаристика является в специфическом смысле. Для обывателя это замусоленное слово всегда ассоциировалось с прикладными техногенными достижениями – паровозом, луноходом, мобильным телефоном, но, ни в коем случае, ни со строгим анализом пушкинского творчества, ни с экспериментами по изучению социального давления, ни с опытом изучения строения человеческой психики, и т. п. В этом они совершенно искренни и правы, потому что мы гордимся и лелеем слово «наука» в силу облегчающих нам жизнь изобретений, но мы точно не испытываем благодарности элитарным словесным экзерсисам. Остается вопрос: почему некоторые светские гуманитарные дисциплины, в которых отсутствует явный мифологический окрас (а это, например, - психоанализ и астрология), я назвал «науками 70 процентов»? Психология и социология пытаются показать свою научность через использование математического аппарата; они считают, что через присутствие графиков, диаграмм, числовых корреляций они принимают строгий сциентистский характер. Статистические закономерности в их восприятии становятся важнейшим показателем научности. Правда, гуманитарии невинно забывают, что ни одна оперируемая ими корреляция, ни один открытый закон не превышают 70 – 80 процентного порога в отличие от естественнонаучных сфер, где характерны 99 процентов с плавающей запятой. Что значит 70 процентов? Это уровень, даже довольно низкий, отражающий прогнозирующую способность любого опытного, насыщенного жизненной мудростью, человека (стоит сказать, что часто выносятся на свет Божий те корреляции, которым уделять свое внимание реальные опытные люди даже не стали бы). Да, это, конечно, не бесполезная 50-процентная закономерность, означающая одинаковую вероятность любого альтернативного исхода. Нет, это внутренний азартный позыв поставить на черное после нескольких красных подряд. Именно закономерности с такой прогнозирующей ценностью открываются и употребляются психологами и социологами.