Настроение сейчас - Хорошее, чего и всем желаю.)))

http://www.liveinternet.ru/users/pravoslavie/post19376579/
http://novkovcheg.ru/article_70.html


"Прежде всего. Намечу главную пропасть, разделяющую нас. Я считаю, что вы можете убедить меня, и сам надеюсь убедить вас. Ибо на каждое Рождество слышу один из умилительнейших тропарей: «Рождество твое, Христе Боже наш, воссия мирови свет разума. В нем бо звездам служащии звездою учахуся Тебе кланятися, Солнцу Правды, и тебе ведети с высоты Востока». Я не считаю, как и Церковь не считает человека разрубленным на отдельные конторы: разум, чувства, воля, рассудок и. т. д. И не думаю, что моя вера неразумна. Тертуллиан никогда не говорил Credo quia absurdum est. Вы же, по-видимому, считаете свои убеждения сугубо внеразумными и даже биологически обусловленными. Ибо логические (т. е. словесные) построения, как вы сами заявили, не для вас.
Вы утверждаете, что вам не позволяет принимать христианство ваша русскость? Но с вашей стороны было бы смелостью утверждать, что вы выросли вне русской культуры, насквозь пропитанной ненавидимым вами христианством. Ломоносов, Карамзин, Пушкин, Гоголь, Достоевский, Толстой, великие творцы великой русской культуры – все они, как бы вы и я не относились к ним лично, в той или иной мере связаны с христианством, то принимая его всецело, то бунтуя и отвергая, но все равно оставаясь рядом, как будто и в бунте своем будучи чем-то незримым привязаны к нему. Вырвете их всех из русского народа, зачеркнете, как страничку в учебнике с изображением врага народа? Негусто же останется. О XI-XVII веках я вообще не говорю.

Можно, конечно, сказать, что вся русская культура, хоть и была пропитана христианством, но жила вопреки ему. Но можно ли жить и творить столько столетий вопреки всему, что тебя окружает, вопреки всему, во что верят твои соплеменники ? Стоит ли считать свой народ быдлом, сборищем жалких рабов, трусов и двуличных приспособленцев? Даже расколы возрастали именно на том, что народ считал Церковь недостаточно православной и нравственно строгой, а не наоборот.

За вычетом христианства наш народ кричащим от боли куском мяса, с ободранной кожей, кое-где еще не успевшей окончательно оторваться. Народ этот ходил молиться не только и не столько к священным дубравам, сколько к мощам своих угодников – смиренного Сергия, сурового Иосифа, радостного Серафима. Да и «двоеверие» хваленое его было не от язычества потаенного, а от ощущения, что в христианстве нашлось окончательное завершение всему тому, во что верилось и что любилось и до этого, а, стало быть, возникал соблазн перетащить и в жизнь христианскую все, что осталось от языческих обычаев выглядящего нейтральным и безопасным. Вы же едите с затаенной, щемящей радостью мороженое, хотя давно уже не ребенок.

Если же христианство, по-вашему, противно русскому человеку именно на животном, инстинктивном, уровне, то придется признать, что большинство русских людей преодолели эту животность и стали человеками, а вы так животным и остались. Не хотелось бы мне как-то делать подобные выводы.

Теперь перейду к вашим пунктам.

1. Крайняя нетерпимость христианства к иным мировоззрениям как до, так и после введения христианства в странах Евразии.

Либо ты смотришь на мир, либо нет. Если ты смотришь на мир, то смотришь на него с определенной точки. Таким образом, ваше представление о мире складывается именно из проекций с этих точек, но даже если непрерывно бегать с места на место и постоянно менять угол зрения (А ведь при этом в двух местах одновременно оказаться не удастся. Да и вы остаетесь один.) все равно должна быть единая плоскость, куда и производится проектирование. Это и можно, условно говоря, назвать мировоззрением. Элементарные правила логики не позволяют подобным мировоззрениям сосуществовать друг с другом. В них должны быть либо пробелы, восполняемые другим, либо пересечения, то есть должен работать принцип дополнительности. В точке чистого противоречия должно либо произойти диалектическое снятие, то есть превосхождение (само собой исключающее предшествующие моменты как самомостоятельные, то есть тоже, по существу, «нетерпимое», либо устранение одного из противоречащих. Так что всякую логику, то есть всякое человеческое мышление, не христианами придуманное и не христианами, а язычниками Парменидом, Сократом, Платоном и Аристотелем впервые оформленное в систему доказательств, вам следует объявить «нетерпимостью».

Нетерпимость как отрицание и ограничение «другого», как определенность, конкретность и самоосуществление, как непревращение всего в гурьевскую кашу, принадлежит к самой природе человека. И в этом отношении, слава Богу, вы человек вполне. Человек потому и человек, что он нетерпим к муравьиности, лошадности или русальности в себе. Вне себя – сколько угодно. Христианство допускает возможность противоречия себе, но не предполагает возможности примиримости этих противоречий. Либо то, либо другое истинно. Помните: «Если Христос не воскрес, то и вера наша тщетна» (Рим. 4,14)? Христианин скорее согласится, что он неправ, а не что он прав наполовину. Каша в мозгу и душе – это еще не признак добродетели. Все учения, «примиряющие» противоречия, существуют либо в силу непоследовательности, либо предположения, что все есть все, то есть ничего нет, то есть есть только всемирная гурьевская каша. Но тогда кто же нетерпим? Тот, кто отрицает нечто, или тот, кто говорит, что ничего и нет?

Добро бы ваше язычество было «генотеизмом» – то есть учением, что у нас, как и у всякого народа, есть свои боги и свое мировоззрение. Чужое нас не касается, но нашего не замай. Но это учение покоится на скрытой чисто аксиоматической посылке, что человек – существо чисто биологическое и его мировоззрение определяется генетическими кодами родителей. Но христианство исходит из предпосылке единства человеческого рода, а стало быть и из доступности и нужности христианства всем потомкам Адама. Поэтому христианство и универсально, обращено ко всем нациям. Оно, в отличие от язычества, предполагает единство и одинаковую доступность для истины всех людей. А вам, если в религии какого-нибудь народа заключается что-то опасное, остается только этот народ вырезать. Какая уж тут терпимость?

Я бы сформулировал первое «обвинение» христианству по-иному. Точнее и глубже.

Христианство по природе своей тоталитарно, ибо требует от человека всецелой преданности, охватывает собою все стороны его существа и претендует на исключительное обладание человеком, стремясь преобразить всю его жизнь.

О такой формулировке и имеет смысл дальше спорить. Что же касается «нетерпимости», то о ней имеет смысл говорить только в формулировке вашего 2 пункта.

2. Насаждение христанства зачастую силой и глумление над святынями иных религий.

Я не буду здесь ссылаться ни на то, что язычество и само в высшей степени нетерпимо, причем не надо ходить в соседнюю корчму за примерами (Исторический реверанс об отсутствии языческого фанатизма: Махатму Ганди, кто пристрелил, не подскажете? А в любимой Японии христиан буддисты, что ли, гнали?), ни на то, что «первый выстрел» был сделан опять-таки язычеством. И в Риме и на Руси. Достаточным становится почему-то самого существования христиан, чтобы рука «нефанатиков» начинала тянуться к топору (колесу, дубу, керосину, подноготным иголочкам, муравьям в печенку...). Не буду ссылаться даже и на то, что в любом деле религия смешана с политикой и религиозный террор зачастую использовался в чисто политических целях. Так было и в Европе и на Руси (Руян, скажем, датчане сожгли сокрее потому, что ненавистный им «Рюген» был пристанищем грозных славянских морских дружин).

Поставим принципиальный вопрос: «Считает ли христианство возможным применение силы в защите своих убеждений и насаждении своей веры?». Ответ будет следующий: «Да. В известных приделах и в особых условиях».

Почему «Да». Потому что христианство воспринимает нынешнюю жизнь человека как войну, войну духовную. Я думаю, что подобное понимание ситуации присуще не только христианам, но и многим другим нормальным людям, так думал еще Гераклит. Главное на этой войне не умереть со славой, а вернуться с победой. Главное не красивость ситуации, а уничтожение противника (не как живого существа, но как противника). И это опять-таки не чисто христианская идея. Помните, с каким презрением ответил Святослав императору Иоанну Цимисхию, когда тот предложил решить дело поединком.

Христианство предпочитало и предпочитает войну духовную вооруженным разборкам. Для нас важнее превратить противника в друга и союзника, чем в ошметок мяса. Поэтому главным оружием любого христианина является слово и молитва, именно поэтому христианину стараются вырезать не печень, а язык. Слово – сильное оружие, особенно если уверен, что за тобою Господь Сил и Дух Святой, пришедший «обличить мир: о грехе, о правде и о суде».

Но. В некоторых случаях, для того, чтобы тебя выслушали, необходимо связать излишне буйного и агрессивного оппонента. Сперва нужно постараться поставить его в равные условия с собой (ибо ты кулаками и шестоперами не машешь), а уж затем что-то говорить. Хорошо было на римском суде, там, за редкими исключениями, не было буйной агрессивной толпы и ораторствовать можно было сколько угодно. А каково в брянских лесах? А ведь христианский долг требует не бояться и брянских лесов.

Несомненно, переход от слов к любой форме рукоприкладства есть проявление слабости и маловерия. Несомненно, что первый выстрел – это песнь духовного поражения. Но, в некоторых случаях, лучше такая слабость, чем трусость.

В списке преступлений христианства у вас большое место занял перечень, так сказать, «утрат религиозно культурных памятников». В списке преступлений язычества против христианства, напротив, на первом месте стоят убийства. Оно и понятно, гибель храма, с точки зрения христианина, событие печальное. Но, «Бог поругаем не бывает» (Гал. 6, 7). Гибель языческого святилища является, в некотором роде мировоззренческим крушением. Не в обычае богов терпеть пощечины.

Так что налеты христиан на языческие святилища объяснялись психологией поединка. Либо – «Велика Артемида Эфесская» (Деян. 19, 28), либо «Так говорит Господь: не учитесь путям язычников и не страшитесь знамений небесных, которых язычники страшатся. Ибо уставы народов – пустота: вырубают дерево в лесу, обделывают его руками плотника при помощи топора, покрывают серебром и золотом, прикрепляют гвоздями и молотом, чтобы не шаталось. Они – как обточенный столп, и не говорят; их носят, потому что ходить не могут. Не бойтесь их, ибо они не могут причинить зла, но и добра делать не в силах» (Иеремия. 10, 2-5). Если боги язычников и в самом деле боги, то они должны что-то сделать и воспротивиться своему сокрушению. Можно, конечно, возразить, что и Христу кричали: «Сойди с креста». Но Он-то в третий день воскрес и этим подтвердил все свои «претензии».

Итак, налет на святилище – своеобразный вызов на поединок. И может быть оправдан только с этой точки зрения. Впрочем, бывали и личные поединки. Тот же Стефан Пермский вызвал волхва на испытание огнем и ледяной водою. Не пошел, как вы догадываетесь, отнюдь не Стефан. Сами же коми потребовали после этого казни волхва и предали его Стефану для наказания. Процитирую ответ святителя: «Ни убо да не будет тако и не буди рука наша на нашем вразе! Ни скоро руки не возложу нань, ни казня показню его, и смерти не предам его, не посла бо мене Христос бити, но благовестити; и не повеле ми мучити, но учити с кротостию и увещевати с тихостию» (Святитель Стефан Пермский. СПб., 1995).

Любое другое насилие, насилие не как средство внешнего воздействия, но как способ вынудить человека думать иначе (что, кстати, и невозможно) христианство отрицало и отрицает. Можно, конечно, привести и тут множество оправданий, типа: сперва заставим, а потом и сами разберутся. Но мне это кажется шатким аргументом и я от него воздержусь. Итак, всякому насилию как средству не ограничения и убеждения, а как средству принуждения – анафема!!! Все случаи подобного насилия – грех и ошибка."

Eгор Холмогоров, г. Москва