На первых же кадрах “Трупа невесты” (Tim Burton's Corpse Bride) поклонники Тима Бёртона могут уверенно кричать ура. Он больше не поучает нас и не мучает сладким, как в прошлогоднем фильме “Чарли и шоколадная фабрика”. Он просто делает то, что больше никто в киномире не умеет: его кукольное царство мертвых веселее и живее большинства движущихся картинок с реальными актерами.


Имя постановщика “Кошмара перед Рождеством”, двух “Бэтменов”, “Битлджюса”, “Эдварда Руки-ножницы” и “Сонной лощины” входит в очень короткий список режиссеров, которых в Америке практически официально принято считать культовыми. У нас это слово затрепали до такой степени, что писать его стало почти неприлично, поэтому нелишне напомнить: “культовый” — едва ли не антоним “популярного” и при этом совсем не качественный признак. Культовым может быть и рафинированный киноавтор, и создатель мусорных b-movies, например Эд Вуд, которого считают “самым плохим режиссером всех времен и народов” и о котором Бёртон снял фильм, тем самым тоже приложив руку к созданию культа.

Все это стоило вспомнить затем, чтобы увидеть: Бёртон — фигура и впрямь уникальная. Восторги киногурманов не мешают его фильмам попадать в коммерческую десятку американского проката, а массовое признание не обедняет авторский кинословарь, позволяющий ставить автограф прямо в название фильма: Tim Burton's Corpse Bride. В последние годы, впрочем, фанаты чуть приуныли: “Планета обезьян”, “Крупная рыба”, “Чарли и шоколадная фабрика” в разной степени говорили о дрейфе Бёртона в мейнстрим. Тем дороже безусловный триумф новой работы, сделанной почти в той же анимационной технике, что и “Кошмар перед Рождеством”, а главное, не уступающей этому мультфильму ни в изобретательности, ни в изяществе.

Для начала, конечно, “Труп невесты” наповал бьет абсолютно любую компьютерную анимацию: после этих рукотворных кадров невозможно глядеть ни на какие ужимки, сгенерированные программистами. На лицах бёртоновских кукол светятся эмоции простые, но на диво тонкие и настоящие — этим словом в описании “Трупа невесты”, уж простите, придется злоупотребить. Глаза у персонажей в пол-лица, а собственно у невесты-трупа от растерянности даже вываливаются: подобрать потерю с пола, вернуть любимой — что может быть трогательнее? Старый добрый Бёртон, такие шутки умеет придумывать только он.

Еще из пустой невестиной глазницы непременно вылезает червячок — разумеется, сомнения. Но это ничуть красавицу не портит: стерпится — слюбится.

Прелесть тут не только в специфическом бёртоновском юморе. Тим Бёртон едва ли не единственный, кто наново разыграл политкорректное отношение к ущербности и непрочности человеческого тела на романтический лад: увечное и тленное обладает красотой, которой лишены живые-здоровые. И драма главного героя нового мультфильма в том, что он успевает это осознать.

Вероятно, романтизм — вообще самая органичная для Бёртона эстетика. Во всяком случае, с ней был связан и предыдущий бесспорный успех режиссера — “Сонная лощина”. Если учесть, что романтизм как стиль до сих пор живет в подсознании массовой культуры и во многом ее сформировал, возможно, будет проще понять причины, по которым Бёртону удается брать кассу и оставаться кумиром киноманов.

История, рассказанная в “Трупе невесты”, выглядит изящным поклоном всем романтикам позапрошлого века. Стеснительного юношу Виктора (которого в оригинале озвучивает Джонни Депп, всегда с воодушевлением принимающий участие в бёртоновских эксцентриадах) готовят к браку по расчету, но невеста Виктория (голос Эмили Уотсон) оказывается так мила и нежна, что соединению двух сердец мешает лишь неловкость жениха, умудрившегося сорвать свадебную церемонию. От позора и отчаяния Виктор бежит в лес и, репетируя свадебный монолог, невзначай надевает обручальное кольцо на сучок, оказавшийся фалангой девичьего скелета. “Я согласна!” — радостно вскрикивает полуразложившаяся красавица голосом бёртоновской музы Хелены Бонэм-Картер и утягивает малахольного мечтателя в подземное царство мертвых.

Где не только откровенно веселее, но и значительно лучше, чем в сером и чопорном филистерском мире наверху. Романтическое двоемирие отыграно в “Трупе невесты” самым бесшабашным образом: у покойников все цветное, макабрические пляски таковы, что костей после них не соберешь совершенно буквально, ну и о недостатке гостеприимства говорить не приходится — новичкам всегда рады.

При всем карнавальном озорстве бёртоновский сюжет можно прочитать и всерьез, отметив уже не только остроумие в деталях, но и красоту и соразмерность всей конструкции. Архаика (комически вывернутый миф об Орфее), увиденная сквозь волшебный кристалл романтизма с его мерцающей границей между миром обыденного и подлинного, легко и естественно превращается в фильме в историю инициации, вступления героя во взрослый мир, где даже обретению счастья неизбежно сопутствует привкус утраты. Хотя Бёртон ловко выпутался из безнадежного любовного треугольника и сочинил самый изысканный хеппи-энд киногода.