РАФИК ГЕВОРКЯН, НЕВЫСОКИЙ УШАСТЫЙ АРМЯНИН из нахичеванского предместья Ростова, как и многие кавказцы, отличался необыкновенной вспыльчивостью
и горячностью. Вот, кстати, назови его <кавказцем> - он тут же бросится устраивать качки :
- Ты совсем тупой, да? Я тебе не кавказец, я ростовский пацан! Да хоть и армянин, все равно на карту погляди! Армения - не Кавказ, Армения - Закавказье!
Одному из <приблатненных> во время завтрака в столовой он надел на голову тарелку с овсянкой, когда тот с пренебрежением процедил, отодвигая <зверька> с насиженного места:
- Это на воле ты Рафик, а на зоне ты - жорик! Посунься, плесень...
Блатарь был по-своему прав: молодой армянский парень в колонию попал случайно, к тому же по <бакланке> - статье, не очень уважаемой в
зэковской среде (в 91-м году, о котором идет речь, статья 206 УК РСФСР -
<Хулиганство>). Банальная драка в ресторане с нанесением телесных
повреждений. В общем, как ни верти, а Геворкян относился к числу
<случайных пассажиров> (первый свой срок он получил условно - за пьяное
оскорбление народного депутата).
Не добавило осужденному авторитета и то, что на зоне Рафик попал в число
так называемых <бедолаг> - зэков, которые забрасывали всевозможные
инстанции жалобами на несправедливость вынесенного приговора. Оно,
положим, девяносто девять процентов арестантов уверены, что их осудили
<ни за что>. Многие обжалуют решение суда. Но только <бедолага>
фанатично штурмует судебные высоты, пытаясь доказать, что чист, как
тургеневская девушка. Он будет слать свои эпистолы до самого последнего
дня пребывания за <колючкой> - если, конечно, кто-то там, на Олимпе,
раньше не дрогнет под натиском назойливого зэка...
При этом сам Рафик активно презирал большую часть борцов за
справедливость - подлинную и мнимую.
- Мне на них смотреть тошно! - возмущался он, тыкая пальцем в
какого-нибудь арестанта, который, тихо шевеля губам в углу, сочинял
очередную <кассачку>. - Грамотеи хреновы! <Уважаемые граждане,
извольте-позвольте, суд не учел, прокурор загрубил>... Так даже бикса на
бану член пососать не просит! Не сюсюкать надо, а требовать! Как
старичок говорил, который на елках картошку сеял? Мы не можем ждать
милостей от природы: взять их у нее - наша задача!
Мудрость дедушки Мичурина согревала Рафику душу, как спившемуся
пролетарию - фраза об экспроприации экспроприаторов. Самый гуманный суд
в мире щедро отмерил ушастому армянину сроку на всю пятилетку, но Рафик
принял встречный план и решил отсидеть эту пятилетку в два года. С
первых же дней своего пребывания в колонии Рафаэл Геворкян бросился в
омут сочинительства жалоб, прошений и требований.
На первых порах вдохновение Рафика всеми
силами пытались сдержать его близкие. Видимо, хорошо зная буйный
темперамент своего сына, внука, племянника и брата, родичи не без
оснований полагали, что темперамент этот лучше держать на привязи.
<Рафик, дорогой, - умолял сына папа Самвэл, - я тебя очень прошу: не
надо никаких глупостей. Рафик, папа делает все, чтобы уладить это дело.
У папы уже есть хороший адвокат. Еще раз тебе говорю: никуда не пиши!
Забудь на время русский алфавит! Армянского ты, слава богу, не знаешь...>
- Слышь, а чего они очкуют? - удивленно вопрошал Рафика сосед по койке
Валя Лупатый. - Че ты там такого можешь начирикать? Ты ж не Паганини!
Лопоухий только пожимал плечами. И продолжал творческий процесс. Жанр
его сочинений представлял собой нечто среднее между ультиматумом и
письмом армянского запорожца турецкому султану.
Послания Геворкяна летели на волю стаями, косяками и эскадрильями.
Ковровые бомбардировки накрывали прокуроров, суды всех инстанций,
министерство юстиции, МВД, правительство, Организацию Объединенных
Наций, Комитет против пыток и отдаленные окраины Вселенной. Неистовый
кавказец глаголом жег сердца людей, как когда-то американские
стервятники напалмом жгли вьетнамских партизан. При этом для каждого
адресата Геворкян находил свои проникновенные выражения:
<Уважаимый гражданин прокурор, еп вашу мать, козлиная твоя рожа, я тибе
читвертый рас пишу, какова хуя ты там жопой кресло протираишь?!!!! >
<В обласной суд
КОСАЦИОНАЯ ЖАЛОБА
Я Геворкян Рафик Самвэлович осужден по бесприделу такими же пидарасами
как вы, и до сих пор не могу ни где добится справедливости. Если вы
наканец ни расмотрите мою жалобу и ни привлечете к ответствиности
виновных в часности начальника рай отдела милиции подполковника
Степанцова В.Г., следывателя Ширяева Н.П., судью Генеральченко Ю.М.,
начальника колонии подполковника Жирова С.С. и другую сволоч, я вас
всех гандонов периловлю на воле и за яйца повешаю! И выибу в рот... >
<Уважаимый гражданин министр, я удевляюс, ибать твою жопу, как ты собрал
под своим руководством столько мудаков. Единствинное обяснение што ты
такой жи мудак как тваи подчиненые!.. >
<В Верховный Совет СССР
Уважаимые дипутаты, я блять, никода ни ходил на выборы и щаслив, што не
я вас блидей выбирал. Сука, я бы сичас буть моя воля, вас всех пидарасов
ис Калашникова положил, тварей гнойных, вымостил бы вашими трупами
Красную площадь и всю дорогу, блять, от Еревана до Магадана! Какова хуя
вы там сидите, когда безвинных людей ни за что гноят по лагерям?!!!
Бляди вы конченые, и власть ваша блятская, и всех вас коммуняк, надо
вешать на столбах а Мавзолей на хуй взорвать и насрать там огромную кучу
гамна штобы вы все, хуилы маржовые ходили и нюхали!.. >

Разумеется, и в страшном сне нельзя
представить, чтобы подобные сочинения могли пройти лагерную цензуру.
Рафик не доверял даже <прокурорскому ящику> для жалоб, куда формально не
должно было проникать недреманное око колонистского цензора. Продуманный
армянин пускал свои письма только нелегальными путями через доверенных
людей: подкупленных водителей с фабрики, на которую вкалывали арестанты,
или освобождавшихся зэков.
После первых же произведений талантливого кавказца на голову
подполковника Жирова посыпался шквал возмущенных звонков <сверху> с
требованиями унять <распоясавшегося хулигана>. Получив копии писем
Геворкяна, Сергей Сергеич долго не мог прийти в себя от ужаса. Несколько
дней его мелко трясло, появилось легкое нервное заикание. Оправившись от
потрясения, Жиров вызвал арестанта в свой кабинет и обрушил на него
такую воспитательную речь, по сравнению с которой лексика Рафиковых
писем казалась рождественским посланием Санта Клауса малюткам из
сиротского дома. Начальник оперативно-режимного отдела капитан Дима
Кутков лично отметелил <обнаглевшее животное> дубиналом и ногами так,
что армянин неделю провалялся в санчасти, откуда его прямым ходом
переправили в помещение камерного типа сроком на три месяца.
На фронте борьбы за справедливость наступило временное затишье. Но
ненадолго. Зализав раны и вернувшись в отряд, Рафик с новыми силами
ринулся в бой. Тайными путями-дорогами армянские <голуби>, расправив
свободолюбивые крылья, рванули на волю.
Остальные <пассажиры> с интересом наблюдали за неравной схваткой
арестантского Давида и судебного Голиафа. Многие не упускали случая
подсказать Геворкяну нужную фразу или оборот:
- Рафик, а ты уже писал про <чмушные рыла>?
- Братэлло, чиркни там, что у них всего одна извилина, и та делит жопу
надвое!
- Не забудь, что ты ебал их день рождения...
ДАЛЕКО НЕ ВСЕ ЖАЛОБЫ И ПРОШЕНИЯ <БЕДОЛАГ> приводят к реальным
результатам. Однако Рафиковы послания оказались на редкость
действенными: видимо, пробрали адресатов до глубины души. Вскоре
Геворкяна неожиданно вывезли из колонии в следственный изолятор.
- На пересуд! - возбужденно строили догадки зэки. - А ведь прав
оказался, паршивец. Четко все просек: с этими мразями надо только так
базлать. Они по-другому не врубаются. Ох, скостят армяшке срок!
- Бери выше, - уточняли бывалые каторжане. - Стали бы из-за <скощухи> на
СИЗО выдергивать... Отменят приговор к едреней матери.
И те, и другие оказались глубоко не правы. Это выяснилось, когда Рафик,
разъяренный и брызгающий слюной, вновь появился в родном бараке.
Уважаемые граждане судьи по доброте душевной впаяли славному сыну
Нахичевани-на-Дону новый срок - два года! Причем по статье, с которой до
сих пор администрация колонии не сталкивалась...
- Я эту суку утоплю, как Герасим Дездемону! - срывающимся голосом рычал
начальник Жиров. - Все, неполное служебное мне уже клятвенно
гарантировали. У меня на зоне политик объявился! Статья 70 - <Призывы к
насильственному свержению советского строя>! Ему мало было какому-то
козлу в кабаке яйца на вилку насадить - теперь он, блядь, в диссиденты
записался!
- Не понял юмора, - удивленно пробурчал начальник производства
Зеньковский, сосредоточенно разливая по стаканам <Столичную>. - К чему
он там призывал, террорист хуев? Из него же политик, как из говна
пуля...
- А ты почитай, почитай! - И Сергей Сергеич, вынув из ящика пачку бумаг,
зло швырнул их на стол.
Это были не письма. Это были поэмы. <Маленькие трагедии>. Булыжник -
оружие пролетариата, запечатанный в конверт и обрушенный на тупые
чиновничьи головы. Краткий курс истории ВКП(б) с подробными интимными
пояснениями. Рафик Геворкян не щадил ни почившего в бозе дедушку Ленина,
ни отца всех народов Иосифа Виссарионовича, ни прораба перестройки
Михаила Сергеевича с супругой. Отдельной строкой проходила славная
история ленинского комсомола, представителей которого Рафик перед лицом
своих товарищей торжественно клялся душить, резать и долбить в
заднепроходное отверстие. Лопоухий революционер также выражал надежду,
что скоро эта ебучая власть накроется пиздой, и обещал всеми силами
способствовать скорейшему достижению столь благородной цели. Для чего
предлагался джентльменский набор эффективных средств: от удушения
коммунистических младенцев пионерскими галстуками до обращения к
президенту Соединенных Штатов - <штоб он один раз ебнул к хуям собачьим
по этой блядской стране нейтронной бомбой потому што ни хуя с нас,
пидарасов, толку все равно не будет! >
- Сильная вещь, - резюмировал начальник производства Зеньковский,
конспективно ознакомившись с собранием сочинений Геворкяна. - Вообще-то
на <пятнашку> тянет. Но нынче же кругом гуманисты. Слушай, поделись
по-братски, у тебя ж этого барахла много. А то иногда дома, вечерком,
так хочется приколоться после трудового дня... Красиво же, падлюка,
излагает!
- Пошел ты... - хмуро отрезал <хозяин> и залпом выплеснул в свою глотку
содержимое стакана.
Что касается Рафика, нежданный подарок судьбы совершенно выбил его из
колеи. Он ходил по зоне как мешком пришибленный и даже не реагировал на
издевки и подколки арестантов, сыпавшиеся на него как из рога изобилия.
Кавказца словно подменили. Один только вид шариковой ручки или листа
чистой бумаги вызывал в нем чувство омерзения.
Так продолжалось около двух месяцев - пока не грянули известные события
19 августа. После разгрома заговора коварных гэкачепистов и запрета коммунистической партии Рафик неожиданно воспрянул духом.
- А, ссуки, дождались! - злорадно смаковал он провал реваншистских
замыслов <красной контрреволюции>. - Наша взяла! Теперь-то вся правда
наружу вылезет! Теперь-то справедливость восторжествует!
И вскоре соседи армянина по бараку могли наблюдать, как он
сосредоточенно сочиняет очередную челобитную:
<Уважаемый Борис Николаевич, еп же ж его мать, вы там што, мозги к
ебеням отморозили?! Я, блять, за вас тут по зонам гнию, жопу рву, а вы
хуями груши околачиваете?!!! >.
Рафаэл Самвэлович Геворкян, 1965 года рождения, отсидел все отмеренные
ему семь лет срока и вышел на волю по звонку...