Россия.Тридцать седьмой.
В моем горле живет кит.
Чарли Чаплин стреляет в упор,
Сплевывает в пол и молчит.
Иван Бунин ходит в кино,
На бедрах подруги пишет рассказы,
А на экране жесткое порно,
Но детям об этом не скажут.

В плавный речетатив весенних дней вплавляется жара, шипя раскаленным воздухом по асфальту, песчаной поземкой ползет меж душных московских пробок..
Я затыкаю уши музыкой и тоскую по тебе тем известным ощущением одиночества в толпе, которое так свойственно горожанам..
В этом монотонном брожении минут (кажется совершенно невозможным разобрать, идут ли они вперед, или время от жары, как и все мы, немножечко сошло с ума и по этому поводу решительно позволило себе прогуляться в обратном направлении) я закрываю глаза и притворяюсь перед самой собой слегка спящей. Минуты ни капли не верят мне и продолжают заниматься своими делами.
Порой я забываю дышать, порой забываю жить.. но о тебе я помню всегда.

Россия. Тридцать седьмой.
Преддверие новой войны.
Олег Кошевой кашляет кровью,
И дни его сочтены.
Эмиль Золя строит галеры,
Но его не читает ни кто,
И все ждут кого-то,
Но кто этот, кто этот "кто"?

Тут нет тебя, но есть ощущение, которое рвется откуда-то из глубины меня (и откуда вдруг во мне взялась эта мифическая глубина?) через белую кожу, испещренную узкими дорожками вен, сквозь тонкую блузку, вверх..
Это ощущение не влезет ни в слова, ни в рисунки.. и даже если сфотографировать эти по-весеннему недоодетые черные стволы мокрых лип на фоне салатово-искренней, пронизанной солнечными лучами лиственной дымки - оно не влезет, и эта фотография окажется неровной, будто бы вывернутой на изнанку чем-то сильным, дерзким и в тот же момент неясным и расплывчатым, будто рисовали акварелью.. (и опять же непонятно кто рисовал, ведь я всегда отдавала предпочтенье карандашам и гуаши..)

Россия. Тридцать седьмой.
Булгаков ныряет в пруду.
Выстрел уложит нас рядом
На красном прозрачном льду.
Москва ни чему не верит,
Москва ни кому не простит.
Белоснежный, уже не нужный китель
На грязной стене висит.

Это ощущение больше меня, ему тесно во мне..
Я взглядом перебегаю на невысокое здание навроде часовни. Своим острым золотистым шпилем оно упирается в небо и почти что прокалывает его.. И я чувствую, как небо натянуто над шпилем, словно воздушный шарик, вначале упруго прогибающийся под нежным давленьем иглы (и мне становится больно, словно это мое прозрачное тело колет его острие, угрожающе впивается в живот чуть пониже солнечного сплетения и никак нельзя опустить дрожащих рук, и нужно держаться из последних сил).. И небо дрожит парящей рябью расплавленного воздуха, и сдерживает где-то в глубине (вот уж у неба-то точно есть глубина) сумасшедший клекот дождя, рвущийся из безоблачно чистых небес к пропитанной пылью земле..

Занавес первых капель закрывает меня от душного мира и я проваливаюсь в сон.

Вдохновение.
Юбки веером вверх.
Сожаление
О том, что не встало.
Без сомнения,
Это было и это будет.
И ты опять предашь меня
И хоть на секунду,
Но все же забудешь.