(как сказал Велимир Хлебников, царствие ему небесное)

Год неподвижного висения в сети для любого насекомого - большой срок. Помелю языком, пусть и не так внятно, как следовало бы.


Ты не скажешь комару:
"Скоро я, как ты, умру".
С точки зренья комара,
человек не умира.

Вот откуда речь и прыть --
от уменья жизни скрыть
свой конец от тех, кто в ней
насекомого сильней,

в скучный звук, в жужжанье, суть
какового -- просто жуть,
а не жажда юшки из
мышц без опухоли и с,

либо -- глубже, в рудный пласт,
что к молчанию горазд:
всяк, кто сверху языком
внятно мелет -- насеком.

(И. Бродский, 1993)


И, как любой большой срок, он чреват изменением в содержимом. В содержащемся. Не в янтаре сидишь - придёт какой-нибудь паук и выпьет всё, что посчитает (не)нужным. Или просто высохнешь, шевелилки (не знаю, как будет по латыни, учился с пятого на десятое) атрофируются вместе с извилинами.

Перескакивая мыслью с древа на облака, а оттуда - на Бродского. Стихи он называл высшей формой языка и говорил, что лучшим способом выработать "чутьё" (применительно к прозе - тоже) является чтение стихов. В них язык проявляется полнее и более сжато.
Он мечтал, чтобы поэзия сделалась доступной для каждого. Милионные тиражи, которые некуда девать. Идёт человек по помойке, а в ней валяется поэзия. Подобрал, прочёл, восхитился. Идиллическая картина! Все бичи знали бы наизусть Маяковского, топтались бы с поэзией на короткую ногу и пили на брудершафт. Порой складывается впечатление, что в нашей замечательной стране во время -оно (гор. оно, обл. оно) всё так и было, и И. Б. думал: пущай история повторится.
С целью воплощения идеи (а именно печатания дешёвых книжек со стихами в огромных количествах), воплощения в масштабах страны, он выступал перед конгрессом США и писал открытое письмо польскому президенту Гавелу.
Не знаю точно, что вошло в уши слушателей, и что вышло, поскольку читал лишь собрание его сочинений, валяющееся в библиотечном уголке иной помойки - сетевой.

В сетевой помойке можно столько отрыть стихов, что воистину возжелавшей этого душе не позавидуешь. Безвозмездно. На русском. Пока что. Не знаю, так ли оно в отношении других языков, и всегда ли так будет.
http://www.litera.ru/stixiya/
http://www.ipmce.su/~tsvet/WIN/silverage/index.html
http://www.classic-book.ru/
Получается, сбылось? Да, но...
Кажется, что улетевшие вперёд стрелы-минусы затмевают светило. Лет тридцать тому назад рядовой обыватель мог написать неграмотную речь так, чтобы её читали, только что на заборе (или нет?). Сейчас донести некондиционную муру любой степени забористости до адресата - проще простого. Большинство адресатов непритязательны, да и откуда возьмётся вкус в таком окружении?

- О, времена! О, нравы! - воскликнул поручик Ржевский и грязно выругался.

Можно подумать, я сам грамотный в особо крупных размерах.
Никак нет. Но я - насекомое, а вот когда книги издают, в которых за каждое второе предложение школьный учитель снизил бы оценку... Огорчает до дрожи в сочленениях.
Кстати, словари всякие тоже есть. И тоже беслпатно. На сегодня. Спишу сюда ссылки, дабы не забыть.
Словари Ушакова, Даля, Ожегова
Толковый словарь Ефремовой

Когда-то отправляли в ссылку. Теперь отправляют по ссылкам, а идти или не идти - дело глубоко личное. Скажет человек: "Стар я стал, по ссылкам ходить", - и не пойдёт никуда, и будет прав.
Идиллия, разве нет?

Что-то ещё на кончике языка вертелось... А, вспомнил.
О литресурсах.
На всякий случай следовало бы помещать цитату из Булгакова:

-- Ба! Да ведь это писательский дом. Знаешь, Бегемот, я очень много хорошего и лестного слышал про этот дом. Обрати внимание, мой друг, на этот дом! Приятно думать о том, что под этой крышей скрывается и вызревает целая
бездна талантов.
-- Как ананасы в оранжереях, -- сказал Бегемот и, чтобы получше
полюбоваться на кремовый дом с колоннами, влез на бетонное основание
чугунной решетки.

Несколько домов честно разглядывал. И, хотя не бывает хороших поэтов, а бывают только хорошие стихи, повстречал нескольких человек, ради которых хочется превратить крылышки в два веера и обмахивать их лица, когда будет (будет?!) жарко.

Но выпущенные из лукового горя минусы втыкаются в землю, образуя дремучий лес.
В какой-то момент стало мерещиться, что от чтения большого количества графомании возникает защитная реакция - начинаешь воспринимать их как обросший шерстью критик. А потом - перестаёшь видеть хорошее, только отсутствие недостатков. И чтобы проникнуться - приходится делать видимое усилие. Утомляет. Наверное, последняя стадия - когда и себя прочитать не сможешь.

Насчёт себя (а как же?). Иногда складывается впечатление, что люди обо мне что-то думают.


Я всем верю -
и мужчинам,
и женщинам,
и младенцам,
и лошадям.

Некоторые меня обманывают,
но я всем верю.

- Быть может, я неумен?-
спрашиваю я у женщин,
и они опускают глаза.

- Быть может, я недотёпа?-
спрашиваю я у мужчин,
и они отворачиваются.

- Неужели я глупец?-
спрашиваю я у младенцев,
и они начинают плакать.

- Ну скажите же мне прямо,
что я болван! -
кричу я лошадям. -
Что вы хвостами-то машете?

- Да нет,- говорят лошади,-
просто ты такой доверчивый.-
И всем как-то неловко.

(Г. Алексеев)


С лошадями не общался. Зря, наверное.


Ладно, хватит. Буквы в телевизоре кончатся.