У меня тут нарисовалось такое презабавное ощущение, будто у меня отрезали руку. Или ногу.
Нечто существенное было отделено от моего организма, погружено в ящик на колесах и сослано куда то в необозримые дали. Нечто жизненно необходимое. Отсутствие чего не дает мне спокойно спать по ночам, заставляя ворочаться на сбившихся простынях, словно от боли в кровоточащей воспаленной культе.
Стеклянным скальпелем пространства от меня отсекли кусок плоти. Грубо заштопали рану ворсистыми нитками безликих улыбок и пустых глаз-мониторов. С каждым днем эта дыра в моем теле затягивается,оставляя гниющую пустоту в подсознании, под тонкой пленкой кожи.
Затягивается.
Но по ночам вскрывает сама себя алым цветком боли. Саднящей и желанной. Болью воспоминаний

And we believe in one thing forevermore: to live is to love the pain

Час перед рассветом.

Я лежу на смятой постели, раскинув далеко в стороно то,что осталось от моих искореженных любовью рук. Впиваясь болезненно ясным взглядом в безразличие подвесного потолка.
Блуждаю болотными огнями зрачков по шероховатой поверхности, выискивая в памяти образы,моменты, пустя_key
Лежу.Пытаюсь дышать.
Дыхание с хрипловатым присвистом вырывается из дыры в солнечном сплетении. Тонкие ручейки винного цвета стекают по бледному, покрытому "муррашками" животу, окрашивая кожу в тигриный цвет.
У меня на груди с твоим отъездом расцвел невероятный, невиданной красоты цветок. Ведь это же и есть красота: смесь боли, тления и запаха рубиновых капель. Ведь орхидеи начинают пахнуть лишь тогда, когда начинается период увядания. Вздрагиваю, почти подпрыгиваю на кровати от неожиданного стука по паркету пола. Скрипя шарнирами суставов поворачиваю голову. И понимаю, что это упал высохший бутон орхидеи. Отделившись от скелета растения этот иссохший череп лежит на деревянных плитах и буравит меня черными провалами пахучих глазниц. Из этих дыр валит, прямо таки прет чернота...Хлопаньем вороных крыльев. Запах жженого пера разъедает ноздри.

За полчаса до рассвета я начинаю сходить с ума.

Мечусь по пропитанному сукровицей постельному белью, выплевывая из вырезаной на грудти раны багряные сгустки боли и нереализованных возможностей.
Кричу, разрывая связки невысказанными словами, проклиная, благославляя и распиная звуками дребезжащую тишину. Страх, пропитав белые стены моей комнаты, стекает по мягким обоям водянистыми потоками желчи.

За пятнадцать минут до рассвета я начинаю умирать.

Выгнув спину, зашедшись в спазмах дикого вопля, шаря закатившимися глазами по заплывшим стенам. рана на груди почти целиком поглощает меня, шевеля кровавыми щупальцами перебирает выступающие под кожей ребра.
Слезы вишневой смолой выжигают лабиринты на впалых щеках, пальцы раздирая кожу головы и выдирая клочья волос, стирают рисунок с подушечек о потоки боли.
В момент рассвета, когда темнота выстреливает вверх огненным мячом, выплевывая его в небо,словно подавившись, я уже умер.
Умер для того,чтобы еппел останков моих через несколько секунд начал сползаться воедино. Восстанавливая структуру моего тела.
Заново.

Начинаю понимать фениксов.
Пренеприятные ощущения, черт возьми