Квартира у Валентины была идеальной. Как в журнале. Белые стены, светлая мебель, хрустальная посуда в серванте. Красиво.
Но скучно и стерильно – как в больнице. С детьми у них с Николаем не получилось. Так и коротали время вдвоем.
Но иногда, поздними вечерами, когда Николай засыпал перед телевизором, а она мыла посуду, Валентина думала: «А ради чего всё это?, дом, быт. А смысл где?»



Смысла не было. Была привычка. Двадцать три года совместной жизни, которая давно превратилась в простое сосуществование.

И вот в одну обычную субботу Николай пошёл за хлебом. И вернулся не один.

Это была точка отсчёта. До этого дня — одна жизнь. После — совсем другая.

Началось то утро обыденно.

— Коля, сходи в магазин, — сказала Валентина, намазывая масло на последний кусок хлеба. — Хлеба нет совсем.

— Угу, — пробормотал он, поднимаясь. — Сейчас схожу.

Валентина помыла посуду, протерла стол. Поставила суп вариться. Всё как всегда. Тихо, спокойно, предсказуемо.

Николай задерживался. Наконец хлопнула входная дверь.

— Коля, ты что там так долго? — крикнула она из кухни.

Тишина.

— Коль?

Вышла в прихожую. Муж стоял у двери, держал пакет с хлебом и улыбался. Как-то странно улыбался. Виновато.

— Что случилось? — Валентина прищурилась. Знала эту улыбку. Обычно она означала неприятности.

— Валь, ты только не ругайся сразу.

— О боже. Что ты натворил?

Николай отошёл в сторону. И тут Валентина увидела.

За его спиной стоял пес.

Большой. Лохматый. Грязный. С умными, но испуганными глазами.

— Ты сошел с ума?! — заорала Валентина.

Пёс поджал хвост, попятился к двери.

— Валь, ну подожди. Выслушай.

— Что выслушай?! Ты привел в дом бродячую сробаку!

— Он не бродячий! То есть, теперь не бродячий.

— Николай!

— Он прибился ко мне у магазина! — муж говорил быстро, взволнованно. — Стоял такой жалкий, дрожал весь. Смотрел в глаза. Валь, ты бы видела, как он смотрел!

— Видела я, как они смотрят! Еду выпрашивают!

— Не еду. Внимание.

Валентина опёрлась о стену. Голова кружилась.

— Коля. У нас нет денег на собаку. Совсем нет. Корм, ветеринар, прививки. Ты понимаешь?

— Справимся.

— Чем справимся?! Сами еле концы с концами сводим!

Пёс тем временем осторожно обнюхивал прихожую. Оставил грязные следы на половике. Валентина это заметила.

— Ещё и грязь! — возмутилась она.

— Помоем.

— Кто помоет? Я, что ли?

— Я помою. Всё помою.

Валентина посмотрела на мужа. Потом на собаку. Потом снова на мужа.

— Коля. Мы же взрослые люди. Нам скоро пятьдесят. Какие собаки?

— А что, после пятидесяти жить перестают? Любить перестают?

— При чём тут любовь? Это же ответственность! Обязанности! Хлопоты!

— Валь, посмотри на него.

Она посмотрела. Пёс сидел у двери, не смея войти дальше. Шерсть свалявшаяся, рёбра торчат. Но в глазах была такая благодарность.

— Нет, — твёрдо сказала Валентина. — Завтра же отвезёшь его.

— Куда? На улицу?

— В приют.

— В приют — это смертный приговор. Кому нужна такая большая собака?

— Не знаю! Но точно не мне!

Пёс вздрогнул от крика, ещё больше поджал хвост.

— Валь, ну пожалуйста.

— Нет! И точка!

Пёс остался.

Валентина злилась, но отступать было некуда. Николай устроил собаке место в коридоре — старое одеяло, миску с водой. И принялся его отмывать.

— Только в ванну не смей! — кричала Валентина из кухни. — У нас белая ванна!

— На балконе помою!

— На балконе соседи жалобы накатают!

— Тогда во дворе.

Час мучений. Пёс не сопротивлялся, но дрожал. То ли от холода, то ли от страха. Николай терпеливо смывал с него грязь, приговаривая:

— Ничего, дружок, потерпи. Сейчас красавцем станешь.

Валентина подглядывала из окна. Муж с тряпкой и тазиком носился вокруг собаки, как вокруг ребёнка. Смешно. И одновременно... трогательно?

— Тоша! — вдруг крикнул Николай. — Будет Тошей!

— Еще и имена придумываешь! — заорала Валентина.

Но пёс уже откликнулся. Повернул голову, завилял хвостом.

К вечеру дом превратился в хаос.

Шерсть везде. На диване, на ковре, в углах. Валентина ходила с пылесосом, как заведённая. Убирала, а через час — снова шерсть.

— Он линяет! — возмущалась она.

— Весна же. Все линяют.

— Я не линяю!

А ещё Тоша грыз. Всё подряд. Тапки Валентины превратились в лохмотья. Газету разорвал в клочья.

— Коля, он же всё сломает!

— Привыкнет. Освоится.

— Когда освоится? Когда все сгрызет?

Но хуже всего были лапы. Огромные, мокрые, вечно грязные лапы. После каждой прогулки Тоша оставлял на полу художественные узоры. Валентина мыла пол по три раза на день.

— Так больше нельзя! — заявила она на третий день. — Либо он, либо я!

— Валь, ну дай время.

— Какое время? Он дом просто разрушает!

— Он просто не понимает пока. Уличная жизнь, знаешь.

Валентина посмотрела на мужа. На его виноватое лицо. На Тошу, который лежал под столом и старался быть незаметным.

— До конца недели, — процедила она. — Если не научишь его порядку — отвозишь в приют.

— Договорились.

Николай принялся воспитывать Тошу с удвоенной силой. Показывал, где можно лежать, где нельзя. Что можно грызть, что нельзя. Как вести себя в доме.

Пёс старался. Очень старался. Но привычки улицы давались знать.

— Тоша, нельзя! — говорил Николай в сотый раз.

Собака опускала голову, поджимала хвост. И Валентина вдруг заметила — он понимает. В его глазах была вина. И стыд.

— Он же не специально, — неожиданно для себя сказала она.

— Что? — удивился муж.

— Не специально пакостит. Просто не знает, как правильно.

— Ага. Научится.

А вечером того же дня Валентина впервые увидела шрам. Длинный, некрасивый, через всю спину. И ещё один — на левой лапе.

— Коля, — позвала она мужа. — Это что?

Николай посмотрел, присвистнул:

— Да. Видно, досталось ему на улице.

— От кого?

— От людей, скорее всего. Или машина сбила.

Валентина смотрела на шрамы. Представляла, как этот большой, добрый пёс бегал по улицам. Голодный, напуганный. Как его били, прогоняли.

— А сколько ему лет?

— Года три-четыре. Не старый ещё.

— Значит, почти всю жизнь на улице?

— Получается, да.

Что-то ёкнуло в груди. Противное, щемящее чувство.

Валентина отвернулась. Не хотела, чтобы муж видел её лицо.

В четверг произошла катастрофа. Тоша разбил любимую вазу Валентины. Хрустальную, свадебный подарок.

— Все! — кричала Валентина, глядя на осколки. — Все! Завтра же увозишь!

Тоша забился в угол. Дрожал. Не от холода — от страха.

— Валь, это случайность.

— Мне плевать на случайности!

Пёс поджал лапы под себя. Сделался совсем маленьким. И вдруг жалобно заскулил. Тихо-тихо, почти неслышно.

Валентина замерла. В этом скулеже была вся его жизнь. Боль, одиночество, страх.

— Валь? — неуверенно позвал муж.

Она молчала. Смотрела на Тошу. На его дрожащие лапы, прижатые уши, на шрам, который виднелся из-под шерсти.

— Убирай осколки, — тихо сказала она наконец.

— А Тошу?

— И его не трогай. Пусть сидит.

В пятницу утром Николай собирался к другу на дачу. На выходные.

— Может, не поеду? — сомневался он. — Тошу одного оставлять.

— Езжай, — отрезала Валентина. — Разберёмся как-нибудь.

— Ты его не...

— Не буду. Езжай уже.

Остались вдвоём. Валентина и Тоша. Смотрели друг на друга настороженно.

— Ну что, — сказала она. — Теперь мы друг от друга никуда не денемся.

Тоша тихонько завилял хвостом. Осторожно. Неуверенно.

Первый день прошёл спокойно. Валентина готовила, убирала. Тоша лежал в коридоре, не высовываясь. Только когда она проходила мимо, поднимал голову. Следил взглядом.

— Что смотришь? — буркнула она. — Боишься, что ругать буду?

Тоша опустил голову.

— Правильно боишься. Ещё вазу разобьёшь — точно ругать буду.

Но вазу он не бил. Вообще ничего не трогал. Лежал смирно, как наказанный.

— Есть хочешь? — спросила Валентина вечером.

Тоша поднял уши.

— Ладно. Коля же корм покупал.

Насыпала в миску. Поставила перед собакой.

— Ешь.

Тоша ел торопливо, жадно. Всё подчистую. Потом посмотрел на неё благодарно.

— Что спасибо говоришь? — усмехнулась Валентина. — Это твоё.

Вечер субботы выдался тихим. Валентина смотрела телевизор, Тоша лежал в коридоре. Привычно уже. Обыденно.

— Завтра Коля вернётся, — сказала она вслух. — Посмотрим, как он тебя воспитывал два дня.

Тоша поднял голову, посмотрел на неё внимательно.

— Что? Скучаешь по хозяину?

По хозяину. А кто она тогда? Временная надзирательница?

За окном потемнело. Раньше обычного. Валентина выглянула — тучи собираются. Чёрные, тяжёлые.

— Дождик будет, — пробормотала она.

И как в воду глядела.

В десять вечера хлынуло. Не дождь — ливень. С громом, молниями, ветром. Как будто небо треснуло и выливало всю накопленную воду.

Валентина легла спать. Дождь её успокаивал. Под шум капель хорошо засыпалось.

Но заснуть не получилось.

Сначала она услышала скулёж. Тихий, жалобный. Подумала — ветер в форточке воет. Но нет. Это был Тоша.

— Что там у тебя? — позвала она из спальни.

Скулёж усилился.

Валентина встала, вышла в коридор. Включила свет.

Тоша сидел в углу. Весь съёжился, дрожал. Глаза широко открыты, полны ужаса.

— Ты что? Заболел?

За окном грохнул гром. Тоша вздрогнул всем телом, заскулил ещё громче.

— А-а-а, — поняла Валентина. — Грозы боишься.

Ещё один удар грома. Тоша попытался забиться ещё глубже в угол. Царапал лапами пол, как будто хотел зарыться.

— Эй, успокойся. Это просто гроза.

Но собака её не слышала. Она была в панике. Дышала часто, высунув язык. Слюна капала на пол.

Валентина присела рядом. Впервые за эти дни — так близко.

— Ну что ты так? Дождик и дождик.

Протянула руку. Тоша шарахнулся.

— Не бойся. Я же не ударю.

Осторожно коснулась его головы. Собака дрожала, как лист.

— Господи. Да что с тобой такое?

На улице, небось, прятался от грозы под машинами, в подвалах.

— Бедный ты, — прошептала она.

Молния осветила окно. Гром грохнул так, что стёкла задрожали.

— Тихо, тихо... — Валентина гладила пса по голове. — Всё хорошо.

Валентина сбегала в спальню, принесла плед. Большой, тёплый, шерстяной.

— Иди сюда.

Накрыла Тошу с головой. Тот затих. Перестал дрожать.

— Лучше?

Из-под пледа показался нос. Мокрый, холодный.

— Вот так. В домике сидишь. Безопасно.

Гроза между тем разошлась не на шутку. Гром гремел каждые полминуты. Ливень барабанил по крыше. Ветер выл в трубах.

Тоша лежал под пледом, не высовываясь. Только иногда тихонько поскуливал.

— Знаешь что, — сказала Валентина. — Не буду я тебя тут одного оставлять.

Села рядом. Прислонилась спиной к стене.

— Буду караул нести. Чтобы тебе не страшно было.

Рука сама легла на его спину. Через плед чувствовала, как колотится собачье сердце.

— Тише. Тише, дорогой.

Дорогой?! Откуда это слово взялось?

— Тише, Тоша. Так тебя зовут - Тоша.

Первый раз произнесла его имя. Не «он», не «пёс»", не «эта собака». А по имени.

Гладила его и говорила. Обо всём и ни о чём. О том, какая сегодня погода ужасная. О том, что завтра нужно будет пол перемыть. О том, что Николай, наверное, промок до нитки в дороге.

— Хорошо, что он тебя домой принёс. А то сидел бы ты сейчас где-нибудь под мостом. Дрожал от страха.

Тоша внимательно слушал. Может, не понимал слов, но интонацию чувствовал. Успокаивался.

— А я-то дура какая. Выгнать тебя хотела. В приют сдать. Ты же меня совсем не знаешь, а я уже кричу, ругаюсь.

Собака лизнула её руку. Один раз. Осторожно.

— Прощаешь, да? Собаки всегда прощают. Даже когда люди плохо с ними обращаются.

За окном молния полоснула особенно ярко. Гром ударил так, что посуда в серванте зазвенела. Тоша вздрогнул, но не спрятался. Посмотрел на Валентину вопросительно.

— Страшно? Мне тоже страшно. Но вместе не так страшно.

Тоша положил голову ей на колени. Тяжёлую, большую голову. И закрыл глаза.

— Вот так. Спи. Я тут посижу.

Гроза постепенно стихала. Гром гремел всё реже, дождь ослабевал. А Валентина сидела на полу в коридоре, гладила собаку и понимала — что-то изменилось. Безвозвратно.

Тоша доверился ей. Впервые. Положил голову на колени и уснул. И она почувствовала себя нужной. Защитницей.

— Спи, мой хороший, — шептала она. — Теперь тебе ничего не грозит.

Мой хороший.

Да, теперь он её. Не Николая, не случайный постоялец. Её.

И пусть попробует кто-нибудь его обидеть.

Николай вернулся в воскресенье к обеду. Вошёл в дом и замер.

Валентина сидела на кухне за столом. Перед ней — тарелка супа. А рядом, на полу у её ног, лежал Тоша. Спокойно, расслабленно. Как старый член семьи.

— Валь? — неуверенно позвал муж. — Всё нормально?

— Нормально, — ответила она, не поднимая головы. — Как съездил?

— Хорошо. А что Тоша на кухне делает? Он же в коридоре жил.

— Жил. Теперь не будет.

Николай поставил сумку, подошёл ближе. Осторожно. Как к минному полю.

— То есть как «не будет»? Ты его... выгоняешь?

— Наоборот.

Валентина встала, взяла хлеб. Отломила кусочек. Тоша поднял голову, посмотрел выжидательно.

— На, — сказала она. — Добавка к обеду.

Собака аккуратно взяла хлеб с её ладони. Не хватала, не рвала. Осторожно.

— Валь, — Николай сел напротив. — Что случилось?

— Гроза была. Сильная. Он боится грозы.

— И?

— И я поняла, — Валентина помолчала. — Поняла, что он наш теперь.

Николай моргал. Не верил своим ушам.

— Но ты же хотела его в приют отдать.

— Хотела. Дура была. — Валентина почесала Тошу за ухом. — Правда же, Тошенька? Дура была твоя хозяйка?

Тоша завилял хвостом. Не боязливо, как раньше, а радостно.

— Хозяйка? — переспросил Николай.

— А кто же ещё? Ты — хозяин, я — хозяйка. Нормальная семья.

— Значит, остаётся?

— Конечно, остаётся. Только, — Валентина встала, открыла шкаф. — Только в коридоре ему больше не место. Холодно там. У батареи будет спать. На кухне.

Достала старое покрывало. Постелила у батареи.

— Тоша, иди сюда. Вот твоё место.

Пёс подошёл, обнюхал новую лежанку. Лёг. Довольно вздохнул.

— И ещё, — продолжила Валентина. — Корм ему нужен хороший. Не эконом-класс. И к ветеринару сводить. Прививки сделать, проверить здоровье.

— Конечно, — кивал Николай. — Всё сделаем.

— И гулять с ним будем по очереди. Не только ты. Он же наш общий.

— Валь, — муж смотрел на неё с изумлением. — Ты совсем другая стала.

Валентина усмехнулась:

— Это он меня изменил.

Тоша лежал на своём новом месте и наблюдал за разговором. Понимал ли он слова? Навряд ли. Но чувствовал — что-то важное происходит. Что-то хорошее.

— Знаешь, — сказала Валентина, — а дом-то сразу другой стал. Будто душу обрёл.

Николай кивнул. Он тоже это чувствовал. Раньше квартира была просто местом ночёвки, чистым и стерильным. А теперь стала настоящим домом.

— Только одно условие, — строго сказала Валентина Тоше. — Вазы больше не бить. Договорились?

Тоша гавкнул. Один раз. Коротко.

— Вот и умница.

Вечером они втроём сидели у телевизора. Николай в кресле, Валентина на диване. А Тоша — между ними, на полу. Большой, лохматый, счастливый.

— Хорошо-то как, — пробормотала Валентина, почёсывая собаку за ухом.

— Что хорошо?

— Всё. Мы втроём.

И Тоша, будто понимая каждое слово, довольно потянулся.
https://dzen.ru/a/aJ8JJ0lSNhw27_5a