Аня ехала на дачу со списком дел:
1. Проверить крышу.
2. Осмотреть окна.
3. Включить воду, если не перемёрзли трубы.
Она уже почти дошла до крыльца, когда заметила серо-белый комок, который еле шевелился у самой двери. В первую секунду Аня решила, что это просто мусор, который принесло ветром. Но потом комок поднял голову.
Боже мой - кошка. Точнее, то, что от неё осталось. Рёбра проступали сквозь свалявшуюся шерсть так отчётливо, что, казалось, вот-вот прорвут кожу. Глаза смотрели не то чтобы с надеждой. С усталой обречённостью.




— Ты откуда взялась? — спросила Аня и тут же почувствовала себя глупо. Спрашивать умирающее животное.

У самого порога она заметила старые доски, ободранные до щепок. Острые следы от когтей, будто кто-то отчаянно пытался выбраться. Или попасть внутрь?

— Тут никого не было всю зиму, — механически произнесла она, опускаясь на колени перед кошкой. — Никого. Как ты вжила?

Кошка издала звук — не мяуканье, а что-то среднее между хрипом и стоном.

Соседский пёс лаял где-то за забором, когда Аня наконец решилась взять кошку на руки. Животное даже не сопротивлялось — сил не было. Просто смотрело этими невозможными глазами, в которых читалось всё и ничего одновременно.

— Ты что тут делаешь? — раздался голос за спиной.

Аня вздрогнула. У калитки стояла пожилая женщина в выцветшем платке. Соседка, кажется Тамара Петровна. Они виделись пару раз, мельком.

— Да вот, нашла. — Аня кивнула на свёрток в руках.

— А-а-а, — протянула соседка с таким выражением, будто всё сразу поняла. — Так это Мурка Соколовых. Или как они её звали неважно. Бросили, изверги. Осенью съехали, а её оставили.

Внутри Ани что-то оборвалось.

— Как оставили?

— А вот так. — Тамара Петровна сплюнула в сторону. — Я своими глазами видела. Погрузили вещи, машину закрыли, а кошку оставили. Он ещё сказал: "Да сдохнет за зиму, какая разница".

Аня почувствовала, как к горлу подкатывает комок. Не то тошнота, не то крик. Она машинально прижала кошку ближе.

— А она, значит, выкарабкалась. — Соседка покачала головой. — Боевая зверюга.

"Боевая", — эхом отозвалось в голове Ани. Она посмотрела на тощее, измученное существо у себя на руках. Боевая. Как и она сама когда-то.

Вечером, уже в доме, растопив печку и устроив кошке лежанку из старого свитера, Аня сидела на табуретке и смотрела, как рыжие отблески пламени танцуют на стенах. За окном темнело. Становилось холодно — апрельские ночи еще по-зимнему кусачие.

Кошка почти не шевелилась, лишь изредка приоткрывала глаза, словно проверяя — тут ли ещё эта странная женщина? Не исчезла ли?

— Я тут, — тихо говорила Аня каждый раз. И сама не понимала, почему это так важно сказать вслух.

"Уехали и оставили". Эта фраза крутилась в голове, выжигая что-то внутри. Перед глазами непрошено встала больничная палата. Белые стены. И она сама — после инсульта, с парализованной левой стороной. Беспомощная. А рядом на тумбочке телефон, который всё реже звонил. Пока не замолчал совсем.

«Мам, ты же понимаешь... У нас работа, дети...» Её собственная дочь. Которая приезжала всё реже, а потом и вовсе перестала. Только деньги переводила. Будто откупалась.

Ночью стало совсем холодно. Печка прогорела, а новых дров Аня заготовить не успела. Кошка начала дрожать на своей лежанке. Тихо, но заметно. И тогда Аня сделала то, чего не планировала — легла рядом с ней на старый диван и осторожно укрылась с нею своей курткой. От кошки пахло улицей, немытой шерстью и страданием. Если у страдания есть запах, то именно такой.

И впервые за долгое время Ане не приснились кошмары.

Через три дня кошке стало хуже. Аня заметила это утром, когда подошла с блюдцем молока. Кошка лежала неподвижно, дыхание — прерывистое, едва заметное. Глаза полузакрыты, будто веки стали слишком тяжелыми.

— Эй, — тихо позвала Аня, присаживаясь рядом. — Ты чего?

Она коснулась тощего бока. Горячий. Слишком горячий.

— Нет-нет-нет, — зашептала Аня, чувствуя, как внутри всё холодеет.

Весь день Аня металась по даче. То прикладывала холодные компрессы к кошачьему телу, то пыталась влить в приоткрытый рот немного воды из пипетки, найденной в аптечке. Кошка не сопротивлялась — и это пугало больше всего.

— Тамара Петровна! — Аня практически вбежала в соседский двор. — У вас есть машина? Мне нужно в город, срочно! В ветеринарку!

Соседка выглянула из-за куста смородины, вытирая руки о передник.

— Так нет сейчас в посёлке ветеринара-то. Раньше был Степаныч, да помер прошлым летом.

— Но должен же быть кто-то!

Тамара Петровна внимательно посмотрела на бледное лицо Ани.

— Из-за кошки так убиваешься? — спросила она без осуждения, просто с каким-то тихим удивлением.

Аня замерла. Действительно, что она делает? Кошка, которую она знает три дня.

И тут же в памяти всплыло: "Да сдохнет за зиму, какая разница". Слова бывших хозяев дачи.

— Да, — твёрдо сказала Аня, глядя прямо в глаза соседке.

Вечером температура у кошки поднялась ещё выше. Аня сидела возле неё на полу, чувствуя, как отчаяние подступает горячей волной. Она перепробовала всё, что знала.

Сумерки опускались на сад. Сквозь приоткрытое окно доносился запах влажной земли и первой зелени. Звуки возвращающейся жизни. А здесь, на старом свитере, жизнь угасала.

— Пожалуйста, — прошептала Аня, сама не зная, к кому обращается. — Она столько прошла. Она не сдалась. Она же, она же как я.

Последние слова вырвались непроизвольно. И что-то защемило внутри — давно забытое, запрятанное глубоко.

Когда-то, в больнице, была медсестра. Молодая, рыжая. Единственная, кто действительно разговаривал с Аней, а не просто выполнял процедуры. Однажды она сказала: «Знаете, Анна Михайловна, в жизни нет справедливости. Но есть благодать».

Тогда Аня не поняла. Какая ещё благодать в парализованной половине тела и в предательстве собственных детей?

— Если ты выживешь, — вдруг сказала Аня кошке, смахивая непрошеные слёзы, — я останусь здесь. Насовсем. К чёрту город. К чёрту квартиру. К чёрту всё это одиночество в четырёх стенах. Слышишь? У нас будет свой дом.

Она и сама не верила своим словам. Какой дом? Дача без удобств, с дырявой крышей? В пятьдесят восемь лет начинать сначала?

Но чем дольше Аня смотрела на измученное кошачье тельце, тем яснее становилась мысль. Здесь есть за что держаться. За кого держаться. Кому нужно, чтобы она была рядом.

Ночью Аня не спала. Сидела на полу возле лежанки, прислушиваясь к каждому вздоху. В какой-то момент ей показалось, что дыхание кошки остановилось. Она замерла, боясь пошевелиться. Одна секунда. Две. Три.

И тут кошка вздохнула. Потом снова. И ещё раз.

Аня положила дрожащую ладонь на кошачий бок. Прикосновение отозвалось тихим мурчанием — первым звуком, который она услышала от этого создания.

— Мы справимся, — прошептала Аня с абсолютной уверенностью.

В предрассветной мгле она наконец задремала, прислонившись к стене. А когда проснулась — солнечный луч уже пробивался сквозь шторы, а кошка сидела и умывалась, неуклюже вылизывая лапой мордочку.

В начале мая Аня впервые за долгое время позвонила дочери.

— Мам, ты где пропадаешь? — В голосе дочери звучало удивление и что-то похожее на тревогу.

— Я на даче, — просто ответила Аня. — И знаешь, я решила остаться здесь. Насовсем.

Пауза на том конце была такой долгой, что Аня подумала — связь прервалась.

— Но как же квартира? Твои лекарства? Врачи? — наконец отозвалась дочь.

— Квартиру можешь забрать себе. Или продать. Мне всё равно.

Аня смотрела в окно, где на освещённом солнцем пятачке земли неуклюже охотилась на бабочку её кошка. Уже не такая тощая, хотя всё ещё слабая. Аня назвала её Надеждой. Просто — Надя.

— Ты что, с ума сошла? — В голосе дочери наконец прорезались знакомые нотки. — На старости лет в деревне прозябать? Одна?

— Я не одна, — тихо сказала Аня.

И вдруг поняла, что впервые за много лет это правда.

Лето выдалось тёплым. Аня посадила небольшой огород — помидоры, огурцы, зелень. Приладила на веранде старое кресло-качалку, которое выменяла у соседей на городской сервиз. Заказала по интернету (пришлось учиться, как им пользоваться) книги по деревенскому хозяйству.

Надя окрепла. Шерсть стала гладкой, в глазах появился блеск. Она уходила на охоту и возвращалась с полевыми мышами, которых гордо складывала на крыльце — дар хозяйке.

Однажды вечером, когда они сидели на веранде — Аня в кресле с книгой, Надя у её ног, — скрипнула калитка. Аня подняла глаза.

На дорожке стояла её дочь. Странно нерешительная, с городской сумкой через плечо.

— Заходи, — сказала Аня просто. — Чай будешь?

Надя настороженно посмотрела на незнакомку, но не сбежала, осталась сидеть рядом с Аней. Как защитница.

— Ты изменилась, — неуверенно произнесла дочь, разглядывая мать.

Аня усмехнулась. Она давно не смотрелась в зеркало. Загорелая кожа, руки, огрубевшие от работы в саду. Волосы, заплетённые в простую косу.

— Наверное, — согласилась она. — Пойдём в дом. Похолодало.

И пока дочь проходила мимо, Аня тихо добавила:

— Иногда нужно просто найти кого-то, кому ты по-настоящему нужен.

Надя мягко потёрлась о её ноги и пошла вслед за ними в дом, где было тепло, пахло травами и жизнью, которую обе они — женщина и кошка — вытащили из зимы.

https://dzen.ru/a/aA9AR4NiQ0zWwB_y