Марина Цветаева - Анне Ахматовой


1


Москва, 26-го русского апреля 1921 г.


Дорогая Анна Андреевна!

Так много нужно сказать - и так мало времени! Спасибо за очередное счастье в моей жизни - "Подорожник". Не расстаюсь, и Аля не расстается. Посылаю Вам обе книжечки, надпишите.
Не думайте, что я ищу автографов, - сколько надписанных книг я раздарила! - ничего не ценю и ничего не храню, а Ваши книжечки в гроб возьму - под подушку!
Еще просьба: если Алконост возьмет моего "Красного Коня" (посвящается Вам) - и мне нельзя будет самой держать корректуру, - сделайте это за меня, верю в Вашу точность.
Вещь совсем маленькая, это у Вас не отнимет времени.
Готовлю еще книжечку: "Современникам" - стихи Вам, Блоку и Волконскому. Всего двадцать четыре стихотворения. Среди написанных Вам есть для Вас новые.
Ах, как я Вас люблю, и как я Вам радуюсь, и как мне больно за Вас, и высОко от Вас! - Если были бы журналы, какую бы я статью о Вас написала - Журналы - статью - смеюсь! - Небесный пожар!
Вы мой самый любимый поэт, я когда-то - давным-давно - лет шесть тому назад - видела Вас во сне, - Вашу будущую книгу: темно-зеленую, сафьяновую, с серебром - "Словеса злотые", - какое-то древнее колдовство, вроде молитвы (вернее - обратное!) - и - проснувшись - я знала, что Вы ее напишете.
Мне так жалко, что все это только слова - любовь - я так не могу, я бы хотела настоящего костра, на котором бы меня сожгли.
Я понимаю каждое Ваше слово: весь полет, всю тяжесть. "И шпор твоих легонький звон", - это нежнее всего, что сказано о любви.
И это внезапное - дико встающее - зрительно дикое "ярославец". - Какая Русь!
Напишу Вам о книге еще.
Как я рада им всем трем - таким беззащитным и маленьким! Четки - Белая стая - Подорожник. Какая легка ноша - с собой! Почти что горстка пепла.
Пусть Блок (если он повезет рукопись) покажет Вам моего Красного Коня. (Красный, как на иконах). - И непременно напишите мне, - больше, чем тогда! Я ненасытна на Вашу душу и буквы.
Целую Вас нежно, моя страстнейшая мечта - поехать в Петербург. Пишите о своих ближайших судьбах, - где будете летом, и все.
Ваши оба письмеца ко мне и к Але - всегда со мной.

М.Ц.


2


31-го русского августа 1921 г.


Дорогая Анна Андреевна! Все эти дни о Вас ходили мрачные слухи, с каждым часом упорнее и неопровержимей. Пишу Вам об этом, потому что знаю, что до Вас все равно дойдет - хочу, чтобы по крайней мере дошло верно. Скажу Вам, что единственным - с моего ведома - Вашим другом (друг - действие!) - среди поэтов оказался Маяковский, с видом убитого быка бродивший по картонажу "Кафе Поэтов".
Убитый горем - у него, правда, был такой вид. Он же и дал через знакомых телеграмму с запросом о Вас, и ему я обязана второй нестерпимейшей радостью своей жизни (первая - весть о Сереже, о котором я ничего не знала два года. Об остальных (поэтах) не буду рассказывать - не потому, что это бы Вас огорчило: кто они, чтобы это могло Вас огорчить? - просто не хочется тупить пера.
Эти дни я - в надежде узнать о Вас - провела в кафе поэтов - что за убожества! что за ублюдки" Тут все: и гомункулусы, и автоматы, и ржущие кони, и ялтинские проводники с накрашенными губами.
Вчера было состязание: лавр - титул соревнователя в действительные члены Союза. Общих два русла: Надсон и Маяковский. Отказались бы и Надсон и Маяковский. Тут были и розы, и слезы, и пианисты, играющие в четыре ноги по клавишам мостовой… и монотонный тон кукушки (так начинается один стих!), и поэма о японской девушке, которую я любил (тема Бальмонта, исполнение Северянина) -
Это было у моря,
Где цветут анемоны…
И весь зал хором:
Где встречается редко
Городской экипаж…
Но самое нестерпимое и безнадежное было то, что больше всего ржавшие и гикавшие - сами такие же, - со вчерашнего состояния.
Вся разница, что они уже поняли немодность северянина, заменили его (худшим!) Шершеневичем.
На эстраде - Бобров, Аксенов, Арго, Грузинов. - Поэты. И - просто шантанные номера…
Я, на блокноте, Аксенову: "Господин Аксенов, ради Бога, - достоверность об Ахматовой". (Был слух, что он видел Маяковского). "Боюсь, что не досижу до конца состязания".
И учащенный кивок Аксенова. Значит - жива.

Дорогая Анна Андреевна, чтобы понять этот мой вчерашний вечер, этот аксеновский - мне - кивок, нужно было бы знать три моих предыдущих дня - несказанных. Страшный сон: хочу проснуться - и не могу. Я ко всем подходила в упор, вымаливала Вашу жизнь. Еще бы немножко - я бы словами сказала: "Господа, сделайте так, чтобы Ахматова была жива!.." Утешила меня Аля: "Марина! У нее же - сын!"

Вчера после окончания вечера просила у Боброва командировку: к Ахматовой. Вокруг смеются. "Господа! я вам десять вечеров подряд буду читать бесплатно - и у меня всегда полный зал!"
Эти три дня (без Вас) для меня Петербурга уже не существовало, - да что Петербурга… Вчерашний вечер - чудо: "Стала облаком в славе лучей".
На днях буду читать о Вас - в первый раз в жизни: питаю отвращение к докладам, но не могу уступить этой чести другому! Впрочем, все, что я имею сказать, - осанна!
Кончаю - как Аля кончает письма к отцу:
Целую и низко кланяюсь.

М.Ц.


3


Bellevue, 12-го ноября 1926 г.


Дорогая Анна Андреевна,

Пишу Вам по радостному поводу Вашего приезда - чтобы сказать Вам, что все, в беспредельности доброй воли - моей и многих - здесь, на месте, будет сделано.
Хочу знать, одна ли Вы едете или с семьей (мать, сын). Но как бы Вы ни ехали, езжайте смело. Не скажу сейчас в подробностях Вашего здешнего устройства, но обеспечиваю Вам наличность всех.
Еще одно: делать Вы все будете как Вы хотите, никто ничего Вам навязывать не будет, а захотят - не смогут: не навязали же мне!
Переборите "аграфию" (слово из какой-то Вашей записочки) и напишите мне тотчас же: когда - одна или с семьей - решение или мечта.
Знайте, что буду встречать Вас на вокзале.
Целую и люблю - вот уже 10 лет (Лето 1916 г., Александровская слобода, на войну уходил эшелон).
Знаете ли Вы, что у меня сын 1 г<од> и 9 мес<яцев> - Георгий? А маленькая Аля почти с меня? (13 л<ет>).
Ад<рес>: Bellevue (Seine et Oise)
Pres Paris, 31, Boulevard Verdun.
Отвечайте сразу. А адрес перепишите на стенку, чтобы не потерять.


LI 3.9.25