В колонках играет - футбол
Настроение сейчас - боевое, непреклонное

"Ннннннннну!...", - только успел промычать Серёнька.
Дарья Павловна потащила его дальше.
Дверь болталась, иногда давая блики на солнечном свету. Люди обращались с дверью аккуратно и учтиво, все знали, что если потерять бдительность, то дверь с радостью стукнет по руке, ноге, голове и остальным частям тела на выбор.
"Адохв Тен!", - произнёс Серёнька задумчиво. Потом промолчал и добавил: "Адохв Тен?!". Дарья Павловна должным образом не среагировала на эту лингвистическую вычурность, вылетевшую из уст многозначительного Серёньки.

В метро стоял красный ларёк с фотоаппаратом внутри. Каждый заинтересованный гражданин мог подойти и затребовать услугу. Услуга заключалась в том, что одно красное вспотевшее лицо заинтересованного гражданина превращалось в четыре чёрно-белых лица размером поменьше. Вобщем, как ни крути - услуга нужная, полезная и от неё за версту разило эстетикой нового времени.

Дарья Павловна, будучи человеком тонкой душевной организации, не могла пропустить такое событие на своём пути из Ниоткуда в Никуда. Посему, Серёнька был оставлен около задней стенки красного ларька и, чтобы далеко не ушёл, нагружен сумками. Честно говоря, Серёнька уходить никуда не хотел. Более того, Серёньке было совершенно всё равно, движется ли он в данный момент или стоит около неровного кургана хозяйственных сумок, разглядывая боковую панель ларька. Боковая панель ничем не отличалась от других таких же боковых панелей красных фото-ларьков. На ней была реклама. Краеугольная фраза "Фото для документов" со временем мимикрировала в более правдоподобную "Фото для ментов". И вправду, около ларька неизменно прохаживались станционные Дяди Стёпы.

"Вотнем ялд отоф!", - быстро проговорил Серёнька. Потом, глядя на своё отражение в полированной панели, ехидно улыбнулся. Стоящий рядом милиционер подозрительно зыркнул на Серёньку и на всякий случай подошёл поближе к нему и сумкам Дарьи Павловны.
"Реноцилииим!..", - выпалил Серёнька и расхохотался во всё горло. В его беззаботной, по-детски правдивой улыбке проявился оскал потерянного человека.
"Ваши документики!", - отбил челюстями милиционер, одной рукой взяв под козырёк, а другой хватая Серёньку за шиворот рубашки.
Сквозь слёзы, вызванные счастьем хохота, Серёнька проикал: "Тен вотнемукод, рех ан иди!". Подземный постовой расслышал в тираде только глагол "идти" в повелительном наклонении, но суть сентенции понял правильно. Да и Серёнька знал, что милиционеры - люди хитрые и всезнайки.

Закавыка состояла в том, что эгоистично настроенный милиционер, заслышав знакомый до боли глагол, тут же переключился в режим боя. Серёнька знал, что у любого постового есть четыре режима работы: 1.Режим Бездействия, 2.Режим Боя, 3.Режим нравоучений, 4.Режим получения взятки. Обычный постовой работал как однозадачная операционная система: при включении одного из режимов все остальные выключались. Но так же Серёька слышал, что у некоторых установлена многозадачная система, способная выполнять до двух и более задач одновременно. К примеру, такие люди могли стоять и лечить, бить и лечить, брать взятку и лечить, стоять и бить, бить и брать взятку, а также бить, лечить и брать взятку одновременно. Таких индивидов Серёнька боялся больше всего, потому как не было доподлинно известно, какое из этих действий приносит им наибольшее моральное удовлетворение.

По координации верхних конечностей Серёнька понял, что этот типаж вряд ли выполнит две задачи одновременно. В Серёнькиной голове судорожно перебирались вопросы, которые могли существенно затормозить выполнение задач: который час, какова температура за бортом, точные координаты расположения по GPS, рецепт долголетия и прочие лингволитературные изыски. В итоге родился совершенно прямолинейный и баспардонный вопрос: "Товарищ милиционер, вы не подскажете, какова роль случайных чисел с плавающей точкой в решениях 20 съезда КПСС?". Серёнька немедленно почуял ужаленное эго и жгучую обиду на этот вопрос. В глазах постового этот вопрос приобретал совершенно другой смысл, который ставил под сомнение его гетеросексуальность и наличие половой жизни.
Обычно, вопросы про половую жизнь могут обидеть кого угодно, но постовые милиционеры реагируют на них с тройной эмоциональностью.

После того, как Серёнька получил два предупредительных удара в челюсть и два боевых в нос и в пах, только тогда его озарила мысль, что общаться, да и разговаривать вообще с этими людьми бесполезно. Причина бесползености крылась, по мнению Серёьки, в неправильно написанном коде. "Да и вообще, над кодом мало поработали", - додумывал мысль Серёнька, пока подземный постовой тащил его и сумки в комнату милиции для дальнейшего разбирательства.

Как это часто случается в глубокомысленных американских комедиях, Дарья Павловна вышла из кабинки с сияющим лицом, крепко прижимая к себе остальные свои плоские четыре чёрно-белых лица. Но тут её ждало неизведанное. От Серёньки и её сумок осталось только одиноко лежащее на пыльном каменном полу яблоко, да вмятина на жестяной панели красного ларька, которую Серёнька сделал своим затылком, передавая приложенную к его лицу силу далее по цепочке.
Дарья Павловна слегка смутилась, повела бровью и удивилась Серёнькиной расторопности и грузоподъёмности. Она точно знала, что как бы ни старался Серёнька сделать очередную глупость, дома его настигнут колёса Сансары, которые будут ездить по нему не переставая, пока тот не поймёт свои ошибки. Как правило, колёса Сансары ездили по Серёньке три-четыре раза в неделю. Это был процесс долгий и мучительный: Серёнька каждый раз долго упорствовал, не желая предавать свои идеалы, пытался находить какой-нибудь компромисс. Но тонко организованная чувственная натура Дарьи Павловны в конце концов неизменно брала верх. Серёнька подчинялся, делал кислую мину и обиженно садился в углу.

Тем временем Серёнька сидел на обитой линолеумом банкетке в метрополитеновском обезьяннике. Поплёвываясь во время разговора мелкими каплями крови, стекавшими из носа на губы, он пытался объяснить товарищу милиционеру, что яблоки - продукт несомненно полезный, богатый железом, но всё же не стоит есть килограмм за один присест. Если серёнькины трели и грели уши постового, то только снаружи - внутрь они не попадали. Постовой расплылся в улыбке и довольно чавкал.

Когда яблоки кончились, и в рот довольного милиционера пошли первые апельсины, Серёнька вдруг понял, что дело совсем плохо и надо кардинально менять ситуацию. Серёнька почувствовал себя графом Монте-Кристо в заточении или мушкетёром, готовым драться до конца - он ещё не решил для себя, кем круче быть. В его мозгу запрыгали и заползали разные мысли, касаемые вариантов освобождения из этого безобразного обезьянника.

Подземный постовой, тяжело сопя, медленно пережёвывал седьмой апельсин, лениво плюясь косточками в урну. Косточки до урны не долетали, но на это стражу порядка было положить. Серёнька сначала сделал благодушный вид, потом страдающий и плаксивый. Начал тихонько подвывать и умолять его отпустить на волю. Милиционерская улыбка стала ещё шире, когда речь пошла о денежных знаках. Серёнька вытащил три мятые сторублёвые бумажки и вяло помахал ими в воздухе, неразборчиво говоря что-то про зарождающийся капитализм и товарно-денежные отношения. Замок клетки клацнул и решётка распахнулась. "Aut bene, aut nihil!", - торжественно подумал Серёнька, развеваясь флагами храбрости на фоне голубого неба широкой души.
"Сарадиииип!", - неестественно дурным голосом гаркнул Серёнька, прыгнул на постового и больно укусил его в нос, затем быстро подхватил сумки и пулей выскочил из комнаты охранения порядка. "Ёптваю...", - среагировал милиционер с некоторым опозданием и плюхнулся на банкетку, схватившись за сердце.

Всю следующую неделю Серёнька сидел дома, приковав себя к батарее. Хотя Дарья Павловна и была натурой чувственной, брать в руки ножовку она не решилась.