Перебирая вещи на полках, я несколько раз наткнулся на свой дневник. Как только его ведение перестало быть таинством, он мог просто лежать на полке - невиданная дикость, как мне могло показаться ранее. Он до сих пор выглядел довольно новым: толстая, в несколько сотен страниц книженка в кожанном переплете.
Принесли ее родители, которые разгребали завалы на обнаруженном в одном из рукавов самого нижнего уровня складе. Дело было лет пять назад. Помню, ребятня прискакала к нашей двери и долго не решалась говорить в чем дело. Какой-то растрепанный мальчонка взял на себя этот риск - ой, хорошая порка должна была достаться тем, кто лазал на нижних уровнях - и доложил, что Джинни, моя младшая сестра, забралась в какую-то дыру и не вернулась. У матери тогда выпал из рук стакан с водой - она нe сказав ни слова сорвалась к лифту, по пути расталкивая детей, как котят, во все стороны. Я, не медля ринулся за ней и даже успел залететь в лифт. Слава богу, малышня была не столь быстроногой, и мне удалось застать ее там одну - она в иступлении лупила по нижней клавише; конечно, она не слышала того, как я пытался ее успокоить, а лифт, казалось ей, ехал бесконечно долго. Она оцарапалась, протискиваясь через еще не открывшиеся дверцы элеватора, не обратила на порез никакого внимания и бросилась вниз по металическим ступеням. Все ниже и ниже, спотыкаясь и выварачивая ноги. Я, в свои полные 13 не мог угнаться за немолодой уже женщиной; в конце концов ступеньки закончились и мама остановилась в нерешимости - куда идти, три рукава?.. Ее начала бить дрожь, я подбежал и взял ее за плечи. Не знаю, чем бы все закончилось (уж точно не чем-то хорошим для маминого здоровья), если бы не голос Джинни слева: "Мама?.." Мать повернулась к ней так, что я отлетел к лестнице, потеряв равновесие. Раздался звон удара по лицу; я метнулся и загородил Джи собой: второй удар оказался ужасным - так я не получал с рождения. Поднял глаза на сестру - она смотрела вникуда, лицо ее было белее мела. Я не выпускал ее, пока не понял, что мать сидит и плачет за моей спиной. С трудом разогнувшийся я и ошалевшая Джинни подошли и сели рядом с матерью. Крепче она меня никогда не обнимала...
Оказалось, Джинни нигде не застревала, а просто увлеклась изучением прекрасно освещенного помещения, заставленного зелеными ящиками и контейнерами - это рассказал маме уже я: сестра не поднимала на нее взгляда несколько месяцев с тех пор. Разумеется, щель хорошенько расширили - на самом деле это была не стена, а огромная плоская глыба, вставшая ровнехонько посреди корридора. Там, часто заваленные камнями, хранились множественные запасы разного добра - от сухой еды до карандашей и ткани. Заодно, отец как-то принес пару таких книжек - одна пошла Джи на рисования и прочие глупости, во вторую же я решил начать вести свой дневник. Помню, как прыгнуло моё сердце, когда я однажды обнаружил его на столе пару лет назад: да, тогда я еще жил с родителями. Я испугался, не прочел ли кто его - самое болезненное время: бесконечные переживания, которые тебе кажутся тем единственным, что имеет значение в мире, на которые, при этом, всем, оказывается, глубоко начихать. Но нет, я сам оставил его здесь: просто нужно было зачем-то сходить в гостинную, после чего я совершенно забыл о своем деле и вовсе вышел из дома по делам. Проведя пару минут за глупым самобичеванием (а вот и они, на этой странице, посередке), дневник был возвращен в дальний конец нижней полки. Тогда я жил не один.
Однако, в силу того, что одиночных комнат в Доме больше чем семейных, а семей несколько больше, чем одиночек, я с радостью переехал, стоило отцу в очередной раз пошутить о том, что я стал занимать слишком много места. Что меня удивляло - нас становилось больше (это не я, а Анест подсчитала, еще года три назад она это заявила на одной из посиделок на нашем Уровне), а месту было взяться неоткуда. Конечно, сейчас это не страшно, места вполне хватило бы и на полтора таких... хм... племени... Но все же...
Я раскрыл дневник на первой странице.