Работа у Жужжика была сезонная, но творческая. Летом работал в кондиционере, озвучивал, зимой халтурил сочинением шуток для радио, и каляканием статеек в женские журналы. Из себя он был этакий некрупный господинчик, но в определённых кругах слыл ловеласом и плейбоем. Его часто видели в джазовом клубе, профессионально пускающим кольца из своего турецкого чубука, и тихо беседующего со случайно зашедшими в клуб барышнями. Периодически, он извинялся перед очередной собеседницей, поднимался на сцену и занимал место второго кларнета. Играл он божественно, при этом настаивал что французский стиль игры, единственно верный, а среди всех писателей, признавал лишь музыканта Б. Виана, небезосновательно утверждавшего что жить стоит, лишь ради джаза и любви красивых девушек. Одевался Жужжик всегда с претензией на неординарность, в клетчатые брюки, хитиновую курточку, и повязанный на манер авиаторского шарфа, полосатый женский чулок. Знакомые поговаривали, что этот чулок ему на память оставила та самая Роза, скандалистка и дама полусвета.

Кондиционер, где работал Жужжик, располагался в окне гостиной, в красивом кирпичном доме, где проживал пожилой профессор, с лохматой, гламурной болонкой Лидочкой. В знойные летние дни, Лидочка устраивалась поближе к кондиционеру, а Жужжик, пользуясь возможностью соблазнял её, нашёптывая на ухо милейшие глупости. Лидочка, будучи дурочкой, была неспособна оценить остроумия Жужжика, но внешне принимала его внимание с благосклонными улыбками и кокетливыми наклонами головы. А долгими зимними вечерами, они устраивались у камина, Лидочка с бесчисленными скляночками косметики, а Жужжик с карандашом и очередной статьёй. В эти моменты между ними ощущалась особая близость, и они тихо беседовали...

Сеня жил в углу, между кондиционером и камином. Больше всего на свете, он любил мух-и-мошек, чем и обосновывал свою профессию, он работал пауком. Сеня был эстетом, а оттого, всем прочим мухам, предпочитал шпанских, за их стройные тела, воистину осиные талии, а главное, за их синкопировано-джазовое жужжание крыльев. Несмотря на ангельское терпение, Сеня был парнем эмоциональным, и часто любил своих мух до смерти, отчего страдал и часто впадал в депрессии.

Работа у него, как и у Жужжика, была сезонная, и долгими зимними вечерами, он присоединялся к Лидочке и Жужжику у камина, где бубня одному ему известные мелодии, вязал кружевные лифчики для своих Лапок, Дусечек и прочих, безымянных но тем не менее любимых подружек. По четвергам, он играл с Жужжиком в джаз клубе, где благодаря своим многочисленным конечностям, виртуозно справлялся с афро-кубинскими перкуссиями. Частенько, из-за своего воистину взрывоопасного характера, он ввязывался во всяческие драки, нередко закачивающиеся поножовщиной, отчего ходил со всяческими синяками, порезами, и прочими травмами. К счастью, заживало на нём как на собаке, и через неделю-другую после драки, его опять можно было видеть на заднем дворе, препирающимся с хулиганами у мусорных баков.

В тот памятный день, Жужжик отчитывал его за безответственность, вот уж битый час, у них не выходила сложная пьеска от Тито Пуэнте. Жужжик настаивал на том что во всём виновата отсутствующая третья рука Сени, потерянная в жёсткой драке несколько недель назад, и которая вот уж несколько дней обещала отрасти обратно. - Ну что я могу поделать, - оправдывался Сеня, - ну я стараюсь, витамины ем, спортом занимаюсь, ну не хочет она расти ни в какую, я уже и медитировать пытался...