Это записки ногтями на сырой штукатурке, серой и свежей,
пахнущей перезрелым детством и здоровым цинизмом.
Под ногтями было очень грязно, а в комнате темно.
Темнота и чахоточный лунный свет, что еще нужно истекающему соком мирику, для того чтобы жевать сопли, запивая слезами?
Я сажусь тощей задницей в мягкое кресло с разодранными подлокотниками, раскрываю книжицу. Страницы слиплись, бумага дрянь (уж в этом я разбираюсь) только козьи ножки крутить, хоть и пытается казаться лучше. А ведь в ней было много замечательных мыслей и планов…
Как вы оцениваете престарелую деву, в душе отчаянную нимфоманку? Этот образ передает мое отношения ко всяким там напраслинам на мир, к сотрясанию телес в муках душевных, к безвыходности, к безысходности и всем тем помойным лужам, в которых плавают выкидыши, печальные результаты неоднократного инцеста. Ах, все “чувствующие” мира сего, цветочки аленькие, страдальцы – как вы прекрасны!

Если рядом с вами переживает чудовищные страдания, то обратите внимание, не является ли он сам чудовищем.
-Ф. Ницше

Но, нет, я совершенно не против этого, мне по сути наплевать. Но неужели никто никогда не вешался, всем своим грузом терзаний на чужую шею, при этом властно ожидая сочувствия. Не дождавшись его, клеймим несчастную жертву бесчувственностью, бессердечностью. Какое христианство (оно же крестьянство), но и какой нездоровый эгоизм!
Я вот курю; дым немного режет глаза, - щурюсь. Я чуточку раздражен тем, что написал. Потому как не полно, и совсем без акцента к своему главному и любимому собеседнику, которого так презираю и люблю.
Книжку я уже захлопнул и сейчас смотрю на стену, прикрывающую свою срамоту какими-то листочками, так-так…