Медленно догорал серый, безжизненный закат. Всегда один и тот же бесконечный, монотонный, мёртвый. Он разгорался, когда серые, грязные тучи складывались, как всегда, в одну и ту же картинку. А потом, когда картинка заката совсем размывалась и наполнялась хлопьями чёрной, непроглядной тьмы, которая казалась Ему чем-то древним, преисполненным первозданным злом и спящим, пока спящим, наступала ночь, а за ней и утро, которое отличалось от ночи только тем, что небо становилось не черным, а тёмно-серым. А Далеко-далеко за Мёртвым Городом возвышались Пирамиды Великих, точнее кристаллы, состоящие из двух пирамид соединённых в основании. В них было заключено само Время. И от них шёл свет, свет который рассеивал тьму над Мёртвым Городом каждый день. И около них жили люди. Похожие на Него. Знающие. Он шёл по единственной улице Мёртвого Города, а за Его спиной выл и бесился холодный, пронзающий ветер, который теребил Его длинные туго связанные на затылке в косичку волосы. По краям этой улицы стояли чёрные громады безмолвных «домов», гнетущие, подавляющие любые мысли. И вдоль этой улицы стояли деревья. Стояли. Мёртвые деревья. Абсолютно гладкие и чёрные. Высохшие ещё при сотворении этого мира. Он шёл, и Ему время от времени попадались на пути «люди». «Люди» у которых было одно лицо. Лицо с полупрозрачной кожей, под которой были видны их вены. Рты на их лице были зашиты грубыми нитками. Они пытались говорить, но изо рта появлялось только глухое мычание, они никогда не пытались разрезать эти нити, они просто не понимали, что они не могут разговаривать. «Люди» с глазами, в которых не было жизни, это были глаза мертвецов, в них было само небытие. Их ледяной взгляд, пронзал душу, и продирал кожу на спине. Все «люди» были одеты одинаково, они все кутались в грязные, чёрные лохмотья как будто их бил озноб. Они ничего не хотели ни видеть, ни слышать, ни говорить. Жалкие создания. Им казалось, что они живут. Они думали, что они видят, слышат и могут говорить. Они считали, что все они необычайно красивы и грациозны, что они живут в прекрасном городе, где растут живые деревья и где так печально красив и неповторим каждый закат. Глупые, они не знали что свободны, а он видел. Он видел, что они двигаются какими-то урывками, как будто кто-то очень сильный дёргает их за ниточки, которые привязаны к их ногам и рукам, и заставляет их делать их повседневные дела, как марионеток. Он знал, что этого кукловода не существовало и догадывался, что всё это люди придумали сами для себя. Впрочем, для Него всё это было неважно. Он шел, а под его ногами простиралась выжженная земля, заставленная несуразно расположенными гигантскими темнее ночи «домами», которые напоминали Ему коробки из-под обуви. Он никогда не видел их, и всё же почему-то знал, что это были именно они. Из этих домов-коробок и состоял гигантский безмолвный Мёртвый Город наполненный «людьми». Он шёл и иногда заглядывал в окна домов-коробок, точнее сказать это скорее были отверстия, в большинстве своём квадратные, но настолько неровные, что порой Ему казалось, что их вырезал ножом, какой то гигантский ребёнок, решивший сделать себе кукольный домик. Разумеется, Он не знал что такое ребёнок, и тем более кукольный домик. Однако эти непонятные слова иногда появлялись в Его голове. Он не знал, почему это происходит. Да и не хотел знать. Он видел как «люди» сидят в своих квартирах на полу уставившись пустыми глазницами на коробку стоявшую посередине их убогих квартир, больше похожих на карцер для провинившихся рабов. Он никогда не пытался понять, зачем они это делают. Да это и не нужно было Ему. Потом, когда Мёртвый Город накрывали хлопья тьмы, люди забивались в углы своих квартир и замирали до утра. А когда наступало утро, они выходили на улицу и шли по только им известным делам. Он шёл как всегда, и как много лет назад. Мимо него по улице проходило бесконечное число «людей», спешащих «домой», в свою коробку. Иногда, в окнах он видел необычных «людей», которые сидели и смотрели рваные куски бумаги в своих руках, в большинстве своём пустые, но были среди них и особенно мятые бумажки с какими-то корявыми прокорябанными каким-то острым предметом линии и точки которые хаотично смешивались. И когда люди смотрели на них какая-то непонятная сила исцеляла их, но они слишком поздно начинали их осмысленно рассматривать, и всё равно умирали, или их убивали свои же. Он понимал, что вся эта реальность – ложь, но это знал только Он один, или по крайней мере думал, что знаел только Он. Раньше он пытался рассказать «людям» об этом, но они не видели Его, не слышали Его и не отвечали Ему, и тогда однажды, когда он был молодым Он решился, и дотронулся до одного из «людей», и на доли секунды Он увидел его мир его глазами, да и это было достаточно Ему, именно за эти нескольких долей секунд Он познал их мир, а потом. Потом «человек» загорелся мистическим призрачно-серым огнём. Он никогда не видел огня, и не это ужаснуло Его. Он смотрел и видел как «человек» беззвучно разевает рот от нестерпимой боли и бьёться в предсмертных конвульсиях. «Человек» сгорел быстро, но для Него это было самое длинное мгновение. Он не знал столько времени Он тогда стоял около обгоревшего «человека». Но вскоре Он снова пошёл и никогда больше не пытался что-нибудь сделать. Он шёл, вспоминая каждый день своей жизни. Он помнил. Помнил всё. Как Он проснулся. Он проснулся оттого что почувствовал, как Его призывают. Он видел четырёх стариков, которые стояли вокруг костра и пели. Пели песню пробуждения Его. Он видел как они по очереди брали священный нож, похожий на испанскую дагу, и надрезали себе вены на шее так чтобы кровь равномерно распространялась по каждому из четырёх лезвий ножа, каждый последующий брал из остывающих рук предыдущего нож и продолжал, так дошло до последнего и он смазав своею кровью нож воткнул его по самую рукоятку в Его тело. У них был один только шанс, и у них получилось. Там, в Его теле, кровь четырёх смешалась. Он проснулся. Теперь Он был капелькой крови, несущейся с огромной скоростью к Его сердцу. И когда она достигла его, Его тело исказила жесткая судорога, затем ещё одна, и ещё, и ещё одна. Его сердце билось. Он жил. Не открывая глаз, боясь пошевелиться, Он вдохнул горьковатый затхлый воздух. Это был Его первый вдох. Он услышал первый звук в своей жизни и это был звук падающей капли. Капли которая была первой. Первой из миллиона. Дождь, он хлынул и накрыл собой весь Мёртвый Город. Это был первый и последний дождь в его жизни. А потом, на выдохе, Он закричал. Это не был крик боли, страха или ещё какого-нибудь чувства, нет. Это был крик жизни. И когда Он открыл свои слепленные кровью веки Он в первый раз увидел этот мир, совсем не похожий на Его. Он до сих пор ясно видел пещеру, в которой он родился, потухший костёр и четырёх старцев, на шее у каждого из которых был маленький длинный и ровный порез, из которого до сих пор сочилась кровь. Тогда Он не знал, кто они были и зачем они вызвали Его сюда. Но Он знал что скоро, очень скоро, Он поймёт. А Он стоял, весь в крови, с головы до ног. Он хотел уйти, убежать из этого места, но нет, ноги Его ещё полностью не повиновались Ему. И Он упал. Громко, с чмоканьем от соприкосновения липкой, тягучей крови со скользким каменным полом пещеры. Тогда он пополз. Сначала медленно, а потом всё быстрее и быстрее, и, наконец, встал и побежал. Когда Он выскочил из пещеры Он, с разгону, не успев затормозить, кубарем полетел, цепляясь за мокрую землю и бнажая липкую глину, вниз, в Мёртвый Город. Так он оказался здесь. Мокрый, грязный, в крови и глине, с разодранным камнем плечём. Он был один. Совсем один в Мёртвом городе. Мёртвый город хотел подчинить Его, задушить, убить. Но Он не сдался. Именно тогда он начал идти и шёл до этого дня. Он шёл как каждый день до этого и думал, много думал, очень много думал. И ждал. Однажды он увидел его – мальчика, испуганно выглядывавшего из одной из сотен коробок, которые в избытке валялись на улице, и внимательно разглядывающего Его из своего укрытия своими прекрасными серыми глазами. Он попытался позвать его, но вместо этого из его горла вырвался только глухой хрип, Он слишком долго ни с кем не разговаривал. Но мальчик понял Его. И хотя это был всего лишь трёхлетний мальчик, который ещё не умел даже ходить, но он встал, упал, снова встал, и снова упал. Он падал и вставал, падал и вставал, но всё равно дошёл. И Он взял его за руку. И долго смотрел на мальчика. И Он загорелся. Он горел, но Он горел огнём настоящим, трепещущим живым огнём. Он чувствовал, как огонь пожирает его кожу и добирается до мышц, как горят его волосы и кожа на голове, оголяя череп. Он скрёб руками землю от боли. Ни крика боли, ничего, только улыбка, улыбка торжества на обгоревшем лице. Он понял. Мальчик. Теперь это был Он. Его прежнее тело осталось на этой проклятой улице. Его прежнее лицо всё ещё продолжало улыбаться. А Он как всегда шёл по улице из ниоткуда в никуда.