[700x662]
1879
Степан Григорьевич Писахов
русский художник, писатель, этнограф, сказочник. В фонде архангельской духовной консистории в метрической книге Рождественской церкви города Архангельск на 1879 г. есть актовая запись под №37, где написано: "13 октября 1879 г. у мещанина Григория Михайловича Пейсахова и законной его жены Ирины Ивановны родился сын Стефан". Отец Степана, Григорий Михайлович был купцом. Согласно материалам Первой Всероссийской переписи населения 1897 г., в семье 49-летнего купца были жена Ирина Ивановна, 45 лет, сын Степан 17 лет и дочери Таисья, Серафима и Евпраксинья, соответственно 18, 13 и 11 лет. Своё основное занятие купец определил как "Золотых и серебряных дел мастерство", а побочное - "торговля разными хозяйственными принадлежностями". На деле это означало, что Григорий Михайлович имел ювелирную мастерскую и небольшой магазин. В семье купца работали три человека прислуги: экономка, кучер и кухарка. Кроме того, Г.Писахов содержал подмастерье и одного ученика. Ирина Ивановна, мать Писахова, была дочерью писаря конторы над Архангельским портом Ивана Романовича Милюкова и его жены Хионии Васильевны. Хиония Васильевна была староверкой, "строга и правильна в вере". Душа художника и сказочника С.Г.Писахова вылепилась в раннем детстве под влиянием двух противоположных стихий: устремление к Царю небесному материнской старообрядческой веры и отцовской жаждой практического устроения на земле зажиточной жизни. Рос мальчик в атмосфере староверческих правил жизни. Знакомство с песнями, псалмами и гимнами религиозно-сектантской поэзии давало уму особое направление. "Соединение Бога с человеком, земного с небесным… отождествление человека с Богом - какое широкое поле для фантазии!" - писал историк раскола И.М.Добротворский. Не удивительно, что герой Писахова может передвигать реки, ловить ветер. О причастности своей к "роду староверскому" Писахов никогда не забывал и в знак уважения к религиозным воззрениям своих предков написал с натуры этюд, а затем картину "Место сожжения протопопа Аввакума в Пустозёрске". Отец пытался приучить мальчика к ювелирным и граверным делам. Когда вслед за старшим братом Павлом, художником-самоучкой, Степан потянулся к живописи, это не понравилось отцу, который внушал сыну: "Будь сапожником, доктором, учителем, будь человеком нужным, а без художника люди проживут". "Чтение преследовалось", - вспоминал Писахов. Тайком забирался под кровать с любимой книгой и там читал. Огромное впечатление произвела книга Сервантеса "Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский". Она подогревала желание Писахова убежать из-под опеки отца.
Самостоятельная жизнь
Сам Писахов был похож чем-то на Дон-Кихота. Наверное, своей любовью к добру и справедливости, неприятием неправды и человеческой чёрствости. Всю свою жизнь он искал царство "искренних, простых отношений". В гимназию Писахов не попал (по возрасту), окончил всего лишь городское училище и то с запозданием. Бегство и странничество виделось ему единственным выходом из тисков домашней жизни, и после окончания городского училища в 1899 г. он устремляется вначале на Соловки, потом поступил на лесозавод рубщиком ("заработал за лето 50 руб."). Потом - Казань, попытка поступить в художественную школу. Попытка оказалась неудачной, в 1902 г. он уезжает в Санкт-Петербург и поступает в художественное училище барона Штиглица (училище технического рисования и прикладного искусства). Наиболее способные ученики могли получить дополнительную подготовку по станковой живописи и ваянию. Преподаватели высоко оценили дарование Писахова, и он несколько лет занимался живописью под руководством академика А.Н.Новоскольцева. На получаемые из дома ежемесячные 10 руб. Писахов на протяжении 3-х лет влачит полуголодное существование, овладевая в училище профессией учителя рисования и художника-прикладника, а на занятиях в частных школах - живописью. О трудностях, которые он пережил в Санкт-Петербурге, можно судить по названию воспоминаний, которые не завершил: "Ненаписанная книга. Голодная Академия". Но Писахов не унывал: много читал, ходил в музеи и театр. В 1905 г., не закончив курс обучения, Писахов вместе с большой группой студентов уходит из училища. Не имея на руках диплома о праве занятия учительской должности (аттестат был выдан в 1936 г.), лишённый всяческих источников существования Писахов готов признать ошибочным свой выбор пути художника.
Путешествия. Поиски
Он обращается к поиску "Божией правды", сначала у святынь Новгорода, а позднее, летом 1905 г. - на арктическом Севере ("мир только что создан"). Новая Земля, становище Малые Кармакулы. Не расставался с мольбертом. С сочувствием отнёсся к ненцам - добрым, наивным и бесхитростным обитателям Новой Земли. Писателя поразили их сказки про людей, "которые только любят и не знают ни вражды и ни злобы… Если они перестают любить, сейчас же умирают. А когда они любят, они могут творить чудеса". Один полярный исследователь написал: "Кто побывал в Арктике, тот становится подобен стрелке компаса - всегда поворачивается на Север". Только на Новую Землю Писахов плавал не менее 10 раз, последний в 1946 г. Поиск божественной "солнечной теплоты", которая могла бы возродить в человеке духовную природу, Писахов начинает в Арктике и продолжает осенью того же 1905 года в странах средиземноморья, куда попадает с толпой паломников. "Там, думал, увижу самое прекрасное на земле!" Осенью 1905 г. попал в Иерусалим, остался без гроша. Был писарем у архиерея в Вифлееме. Получил разрешение у турецких властей - на право рисовать во всех городах Турции и Сирии. Потом Египет. Писахов был аскетически неприхотлив и верил в людей. В трудную минуту - выручали. На пароходе от ледяного ветра его укрыл буркой старый болгарин, в Александрии ограбили - русский эмигрант накормил, дал в долг. Почти целую зиму занимался в Свободной академии художеств в Париже. В Риме выставил свои работы, они потрясли зрителей серебряным сиянием ("север даёт"). Вернулся домой в Архангельск. "Как будто глаза прополоскались! Где деревья, красивее наших берёз? … А… летние ночи, полные света без теней - это так громадно по красоте…". Три зимы после путешествия на юг 1907-1909 гг. Писахов провёл в Санкт-Петербурге в мастерской художника Якова Гольдблата. Популярный в те годы модернизм почти не повлиял на Писахова (весьма скромная дань: "Сны" и "Церковь, путь к которой потерян"). Летом - Карское море, Печора, Пинега и Белое море. Из поездок по Пинеге и Печоре привез 2 цикла: "Северный лес" и "Старые избы". "Старые избы" - небольшая часть огромной работы, проделанной Писаховым для увековечения памятников северной архитектуры. Всё в сумрачных серо-коричневых тонах. К ним присоединяются и обширные этнографические зарисовки. Самыми памятными поездками Писахов считал плавание в 1906 г. по Карскому морю на корабле "Святой Фока", участие в 1914 г. в поисках Георгия Седова, исследование земли саамов, присутствие при основании первых станций радиотелеграфа на Югорском Шаре, Маре-Сале и острове Вайгач. Всё увиденное запечатлел в пейзажах, которые выставлялись в Архангельске, Санкт-Петербурге, Москве, Берлине, Риме. Очень любил бывать на Кий острове. В его картинах беломорского цикла - ощущение бесконечности мироздания. Природа раскрывается перед человеком, сливается с его существом. Кажется, что главная тема этих картин - тишина, рождающая творческую сосредоточенность. Картины просты по сюжету: камни, берег моря, сосны. Особый свет: серебристый зимой и золотисто-жемчужный летом. Удивляет умение показать бесчисленное множество оттенков белого.

Степан Писахов на выставке своих работ в 1910 году
Первые выставки. Признание
В 1910 г. в Архангельске проходила выставка "Русский Север". Писахов принял самое активное участие в организации её художественного отдела и выставил более двухсот своих картин. 60 работ Писахова были представлены на Царскосельской юбилейной выставке 1911 года, посвященной 200-летию Царского Села. В 1912 г. за участие в выставке "Север в картинках" в Санкт-Петербурге он получил Большую серебряную медаль. Его картины экспонируются на "Выставке трёх" (Я.Бельзена, С.Писахова, И.Ясинского) в Санкт-Петербурге в 1914 г. Художник был тогда в расцвете своих творческих сил. Возможно, на одной из этих выставок и произошел его разговор с Ильёй Репиным, о котором он упоминает в письме искусствоведу М.В.Бабенчикову (1956 г.): "На выставке Илья Ефимович (Репин) хорошо отнёсся к моим работам. Ему особенно понравилась "Сосна, пережившая бури" [в настоящее время картина, к сожалению, утеряна]. Илья Ефимович уговаривал сделать большое полотно. Я бормотал что-то о размерах комнаты. "Знаю: холст на стене над кроватью, краски на кровати и до стены два шага. Ко мне в Пенаты. И места будет довольно, и краски можете не привозить". Скорее всего это было в Царском Селе, когда Репин работал над картиной «А.С.Пушкин на акте в лицее 8 января 1815 года». Товарищи поздравляли, зависти не скрывали. А я … не поехал, боялся, что от смущения не будет силы работать".
Писахов в годы первой мировой и гражданской войн и интервенции
Первая мировая война прервала художественную деятельность Писахова. В 1915 г. он был призван в армию, служил ратником ополчения в Финляндии, а в 1916 г. был переведен в Кронштадт. Здесь его застала февральская революция. С первых дней работал в Кронштадтском Совете рабочих и солдатских депутатов, оформлял первомайскую демонстрацию (1917 г). После демобилизации 1918 г. вернулся в Архангельск. Заряд творческой энергии, от рождения заложенный в Писахове, был столь велик, что одного увлечения живописью уже казалось недостаточно для полного выражения индивидуальности. Писахов берётся за перо. Впервые записывать свои рассказы Писахов стал ещё до революции по совету И.И.Ясинского - писателя, журналиста, известного как редактор журналов "Беседа" и "Новое слово". Тогда эта попытка закончилась неудачей. Теперь Писахов решил попробовать свои силы в жанре очерков ("Самоедская сказка" и "Сон в Новгороде"), где воссоздаёт портреты современников. Оба эти очерка были опубликованы в архангельской газете "Северное утро", которая издавалась поэтом-суриковцем и журналистом М.Л.Леоновым. В мае 1918 г. последовал арест М.Л.Леонова и закрытие газеты. В июне 1918 в Архангельске открывается персональная выставка Писахова. А 2 августа в Архангельск вошли интервенты. "Население встречало с энтузиазмом проходившие части". (Из воспоминаний С.Добровольского, возглавлявшего в те годы военно-судебное ведомство Северной области). В числе народа, стоявшего на парадной пристани Архангельского порта, был и С.Г.Писахов. На первых порах интервенты пытались заигрывать с населением, представляя себя защитниками демократии. Временное правительство Северной области терпимо относилось к творческой интеллигенции, яркими представителями которой были Леонид Леонов, Борис Шергиным и Степан Писахов. Они имели возможность устраивать выставки картин, публиковались в газетах, выпустили сборник "На Севере дальнем". Все трое не подозревали, что ситуация может резко измениться и их творческая активность будет расценена как пособничество "белым". В ночь на 19 февраля 1920 г. в Архангельск вступили части Красной Армии. Л.Леонов сразу же покинул Архангельск, перебрался на юг России; Б.Шергина пригласили в Москву в Институт детского чтения; Писахов же не в силах был покинуть родной дом и любимый Север. Он чувствовал, что Архангельск, особенности родного края делают его личностью, именно творческой личностью. Больше всего на свете он любил этот свой дом. Ему оставалось только одно - найти форму поведения, позволившую бы выжить и сохранить творческое лицо в условиях власти, которая никогда ничего не забывала и не прощала. Но через много лет, когда он был уже известным сказочником и художником, нашлись все же люди, которые из зависти или по другой какой причине стали писать пасквили и способствовали тому, чтобы "белогвардейское" прошлое прочно укрепилось за Писаховым. Ему оставалось только одно — найти форму поведения, позволившую бы выжить и сохранить творческое лицо в новых условиях.
1920—1940-е годы
Начиная с весны 1920 года, сразу после изгнания белых, в Архангельске приступили к муниципализации домов, владельцами которых были лица, сотрудничавшие с прежним режимом или просто считавшиеся богатыми. Домовладельцам разрешалось оставить в личном пользовании лишь один дом из числа ранее имевшихся. Во владении Писаховых после смерти главы семейства, купца Григория Михайловича, находилось два дома: первый — на Троицком проспекте, второй — на Поморской улице. Первый дом сразу же перешёл в собственность города, а владельцами второго оставались Степан Григорьевич и Серафима Григорьевна. В 1921 году к ним без согласия хозяев подселили квартирантов, к тому же Писаховых не устраивал установленный горсоветом крайне низкий размер платы за наём. В 1920-м, после окончательного установления в Архангельске советской власти, Писахов начинает активно работать. В 1920 - 1921 гг. он подготовил 5 своих выставок. Губисполком поручает ему приведение в порядок музеев Архангельска. По заданию московского Музея Революции делает зарисовки мест боёв с интервентами на Севере, а для Русского музея - зарисовки памятников архитектуры на Мезени и Пинеге.
[557x699]
Осенью 1920 г. участвует в комплексной экспедиции в Большеземельскую тундру. В 1923 г. Писахов ведет сбор материалов для этнографической экспозиции Севера на первой Всесоюзной сельскохозяйственной и кустарно-промысловой выставке в Москве. В 1927 г. его картина "Памятник жертвам интервенции на о. Иоканьга" занимала центральное место на всесоюзной выставке "10 лет Октября", за неё он был премирован персональной выставкой, состоявшейся через год в Москве. Две его картины были приобретены ВЦИКом и помещены в кабинете М.И.Калинина. Но повседневная жизнь Писахова по-прежнему остаётся неустроенной. Денег не хватало. Писахов берётся за преподавание живописи. Основным заработком Писахова до войны и после войны были уроки рисования. Почти четверть века проработал он в школах Архангельска. Преподавать рисование начал в 1928 г. Работал в третьей, шестой и пятнадцатой школах. В автобиографии, датированной 23 октября 1939 г., он писал: "Мои ученики без добавочной художественной подготовки поступали в художественные вузы, что считаю тоже своей наградой". Из воспоминаний его бывшего ученика, художника-графика Ю.М.Данилова: "Прежде всего, человек необыкновенный, с необыкновенным багажом знаний, с необыкновенной щедростью отдачи всего, что знал и умел, с необыкновенной добротой". Они познакомились, когда Юра был учеником 3-й архангельской школы, где Писахов преподавал рисование. Разглядев в Юре дарование на уроках рисования, Писахов пригласил его в студию, которую открыл у себя в мастерской. После войны Ю.Данилов поступил в Академию художеств на архитектурный факультет. И только приехал в родной Архангельск - встретил на улице Писахова. Степан Григорьевич тут же предложил Данилову проиллюстрировать свою книжку сказок. То ли хотел помочь материально вчерашнему фронтовику, то ли подталкивал своего ученика, студента архитектурного факультета, на художественную стезю. Как бы то ни было, книжка вышла в 1949 г. и стала первым опытом Данилова в иллюстрации. Писахов сам никогда не иллюстрировал свои сказки. А чужим иллюстрациям от души радовался. Считал, что каждый имел право на своё прочтение его сказок. Этим он и дорожил. Десятки художников их оформляли, почти у каждого есть находки. Известность С.Г.Писахов снискал как автор изумительных, поистине неповторимых сказок. "Рассказывать свои сказки я начал давно. Часто импровизировал и очень редко записывал. Первая сказка "Ночь в библиотеке" мной была написана, когда мне было 14 лет". Первая его опубликованная сказка "Не любо - не слушай…" появилась в 1924 г. в сборнике "На Северной Двине", издаваемом архангельским обществом краеведения. По своему характеру она так отличалась от традиционного фольклора, что составители сборника пустили её в печать без подзаголовка. Писахов решился дать сказку в сборник по совету Б.Шергина и А.Покровской, сотрудников московского Института детского чтения. Именно их поддержка помогла Писахову найти свой путь в литературе. Сказка "Не любо - не слушай" стала тем материнским ложем, из которого вышли ставшие знаменитыми "Морожены песни", "Северно сияние", "Звездный дождь". Писахов сразу нашел удачный образ рассказчика (Сеня Малина из деревни Уймы), от лица которого и повёл повествование во всех своих сказках. Сказки также публиковались в губернской газете "Волна" и краевой газете "Правда Севера". Но пробиться на страницы столичных журналов Писахову долгое время не удавалось. Лишь в 1935 году он сумел опубликовать несколько своих сказок в журнале "30 дней". Они вышли в 5 номере журнала под заголовком "Мюнхаузен из деревни Уйма". Теперь Писахов уже не терзался сомнениями по поводу "писать или бросить". "Когда сказки стали появляться в "30 дней", меня как подхлестнуло". За короткое время (1935 - 1938 годы) этот популярный журнал Союза писателей опубликовал более 30-ти сказок Писахова. Словом, открыл сказочника именно этот журнал. Публикации в "30 дней" ускорили издание первой книги Писахова, которая вышла в Архангельске в 1938 г. А вскоре появилась и вторая книга (1940 г.). В эти книги вошло 86 сказок. Сказки Писахова - это продукт индивидуального писательского творчества. Народные по духу, они имеют мало общего с традиционной фольклорной сказкой. У чудес в сказках Писахова совершенно иная природа, чем у чудес народных сказок. Они порождены писательской фантазией и вполне мотивированы, хотя мотивировка эта не реалистична, а фантастична. "В сказках не надо сдерживать себя - врать надо вовсю", - утверждал писатель, понимая, что никаких строгих канонов у литературной сказки нет и быть не может. Один из излюбленных приёмов Писахова - материализация природных явлений (слова застывают льдинками на морозе, северное сияние дергают с неба и сушат т.д.) становится толчком для развития авторской фантазии во многих сказках. Это во многом определяет тот особый юмор, который так характерен для сказок Писахова: все, о чем говорится в них, вполне может быть, если в самом начале допустить существование таких овещественных явлений. В 1939 г., когда Степану Григорьевичу уже было 60 лет, его приняли в члены Союза писателей. Он мечтал о выходе книги в Москве. Перед войной в Москве, в ГИЗе подготовили книгу сказок Писахова, но она так и осталась в рукописи. Когда начались боевые действия, сказочная тематика отошла на второй план. Годы войны Писахов провел в Архангельске, разделяя со своими земляками все невзгоды тыловой жизни. Часто вместе с другими литераторами был желанным гостем в госпиталях. Из письма А.И.Вьюркову - московскому писателю, постоянному корреспонденту С.Г.Писахова в 1940-е годы: "Время не ждёт, стукнуло 65. Была собрана юбилейная комиссия. Надо было подписать отношение в Москву для утверждения о разрешении юбилея. … Кому надо было подписать… - отменил. Просто запретил! И всё. Даже учительской пенсии нет, даже возрастной нет. Живу перевертываюсь… Порой хочется жить. Хочется дождаться конца погани - фашистов. На мне одежда расползается. Пальто донашиваю отцовское!… А я еще тяну, все еще как-то нахожу возможность оплатить обед, штопать одежду, утешаюсь мыслями: вычеркнуть юбилей смогли - вычеркнуть меня из существования могут. Вычеркнуть мои работы - картины, сказки… Врут-с! Не вычеркнуть!" После войны Писахов приносит в Архангельское издательство рукопись, состоящую из ста написанных им сказок. Её "два года перечитывали…" и наконец отобрали девять сказок. Эту маленькую книжечку, опубликованную в 1949 г., Писахов отослал И.Эренбургу с просьбой "помочь подтолкнуть в издании мои сказки". Но лишь в 1957 г. в издательстве "Советский писатель" появилась первая "московская" книга Писахова. К писателю приходит всесоюзная известность. 80-летие со дня рождения широко отмечают в Архангельске. Центральные и местные издания публикуют статьи о "северном волшебнике слова". Перу Степана Григорьевича принадлежат также интересные путевые очерки, рассказывающие об освоении Арктики, об экспедициях в Заполярье, заметки, дневники, опубликованные в большинстве своём после смерти писателя. Степан Писахов издавна привлекал к себе внимание. О нём начали писать ещё в двадцатые-тридцатые годы. Но, за небольшим исключением, это были работы "малого жанра": газетные статьи, заметки, очерки. Всем, интересующимся его жизнью, Степан Григорьевич, как правило, рассказывал о себе одно и то же, но зато давал факты эффектные, поражающие необычностью. Перекочёвывая из одного очерка в другой, они придавали образу сказочника особую колоритность. Большинство ранних работ о Писахове написано его собратьями по перу - писателями и журналистами. Даже при скудности фактов они сумели создать такой яркий и точный портрет, что Писахов предстает перед читателями как живой. Но удивительно, что никто не описал его молодым. Даже писатель И.Бражнин, который уехал из Архангельска в 1922 г., пишет, что Писахов уже тогда "был живой исторической достопримечательностью Архангельска". А "исторической достопримечательности" было сорок три года. И Борис Пономарёв, журналист, историк северной литературы, который был знаком с Писаховым более четверти века, признавался, что помнит его только таким. Все как будто забыли, каким Писахов был до революции. А ведь тогда это был невысокого роста крепкий и здоровый мужчина, выглядевший моложе своего возраста, всегда чисто выбритый и опрятно одетый. Учёба в Санкт-Петербурге, знакомство с художественными коллекциями России, Франции, Италии, богатейшие впечатления от путешествий по Средней Азии и арабскому Востоку - все это вылепило фигуру яркого, образованного, умного и наблюдательного интеллигента. Однако после победы диктатуры пролетариата эти достоинства не только не были востребованы, но и вызывали подозрение. В целях самосохранения Писахов резко меняет свой облик, манеру поведения, стиль общения с окружающими. Он надевает карнавальную маску бахаря-сказочника: отращивает бороду, появляется на людях в поношенной одежде и старомодной шляпе, осваивает лексику простонародья. Кроме того, за стариковской внешностью легче было спрятать бедность, от которой он страдал смолоду, скрыть болезненную стеснительность, неровности характера, иногда чересчур вспыльчивого. Он выбрал образ старика, чудака, человека со странностями и тем самым сохранил за собой право на озорство, непосредственность в словах и делах. В последние годы своей жизни Писахов не любил говорить о возрасте: "Я привык быть под "стеклянным колпаком". Это удобно: в гололедицу поддерживают, в трамвай подсаживают. На вопрос, который год, - говорю: в субботу будет 500!" (Из письма прозаику Александру Зуеву от 2 сентября 1959 г.).
[616x699]
Последние годы жизни
За несколько дней до своего 70-летнего юбилея Писахов получил предложение от музея Арктического института продать записи, черновики, зарисовки, а также все картины, которые он хранил у себя дома. «Очень похоже это предложение на похоронную, – писал Писахов Владимиру Лидину. – Взялся за перо, переписал часть начатого, взял кисти – слушаются… Ещё «надежды питают». Авось, и повернётся хорошее ко мне».
Лишь в 1957 году в издательстве «Советский писатель» появилась первая «московская» книга Писахова, выразительно оформленная художником Иваном Кузнецовым. К писателю приходит всесоюзная известность. В последние годы жизни Писахов не любил говорить о возрасте: «Я привык быть под „стеклянным колпаком“. Это удобно: в гололедицу поддерживают, в трамвай подсаживают. На вопрос, который год, — говорю: в субботу будет 500!» (Из письма прозаику Александру Зуеву от 2 сентября 1959 г.).
80-летие со дня рождения широко отмечают в Архангельске. Центральные и местные издания публикуют статьи о «северном волшебнике слова». Полушутя-полусерьёзно Степан Григорьевич не раз говорил, что собирается отметить не только свой вековой юбилей, но и непременно дожить до 2000 года. Об этом он написал последнюю свою сказку, которую «рассказывал» своим адресатам в письмах 1959 года. Умер в Архангельске 3 мая 1960 года. Похоронен на Ильинском кладбище Архангельска.
Живопись
Большая часть жизни Степана Писахова была отдана живописи. Рисовать Писахов начал ещё в раннем детстве. Писахов обучался в Училище технического рисования барона Штиглица, посещал частной студии Якова Гольдблата, занимался у итальянских мастеров, совершенствовал своё мастерство в Свободной академии в Париже. Таким образом, он был знаком с художественной жизнью Петербурга и европейских культурных центров. Но главной темой работ Степана Писахова оставался Русский Север. В творчестве Писахова Русский Север характернее всего отражён в беломорских пейзажах, большинство из которых было написано на Кий-острове близ Онеги, куда художник выезжал в 1910-е годы почти ежегодно на несколько месяцев. Бывал он там и позднее, в конце 1940-х годов, будучи уже в преклонном возрасте. В его картинах беломорского цикла — ощущение бесконечности мироздания. Природа раскрывается перед человеком, сливается с его существом. Картины просты по сюжету: камни, берег моря, сосны, среди которых выделяется одна — высокая и сильная. Особый свет: серебристый зимой и золотисто-жемчужный летом. Удивляет умение показать бесчисленное множество оттенков белого. Возможно именно потому, что Писахов в разное время года, суток, в разные годы жизни так часто повторял один и тот же мотив, он и сумел создать запоминающийся образ северного пейзажа, который часто называли «писаховские сосенки». Зимние пейзажи Писахова создают особенно лиричный образ серебристой русской зимы, как на картине «Туман надвигается» (1911). Художник лепит форму пастозным мазком, живописно передавая характер гнущихся под тяжестью снега ветвей. Работа сдержанна по цвету, красочная гармония картины основана на сочетании холодных, сероватых оттенков снега с жемчужным небом.

«На Двине. Ночь», 1910-е годы.
Иногда художник пытается отобразить и то новое, что вошло в жизнь советской Арктики: радиостанции на Новой Земле, памятник Ленину на мысе Желания. Но в художественном отношении новоземельские пейзажи Писахова 1930-х годов слабее его ранних работ. Основным заработком Писахова до войны и после войны были уроки рисования. Почти четверть века проработал он в школах Архангельска. Преподавать рисование начал в 1928 году Работал в третьей, шестой и пятнадцатой школах. В автобиографии, датированной 23 октября 1939 года, он писал: «Мои ученики без добавочной художественной подготовки поступали в художественные вузы, что считаю тоже своей наградой». Из воспоминаний его бывшего ученика, художника-графика Юрия Данилова: «Прежде всего, человек необыкновенный, с необыкновенным багажом знаний, с необыкновенной щедростью отдачи всего, что знал и умел, с необыкновенной добротой». Они познакомились, когда Юра был учеником 6-й архангельской школы, где Писахов преподавал рисование. Разглядев в Юре дарование на уроках рисования, Писахов пригласил его в студию, которую открыл у себя в мастерской. После войны Юрий Данилов поступил в Академию художеств на архитектурный факультет. И только приехал в родной Архангельск — встретил на улице Писахова. Степан Григорьевич тут же предложил Данилову проиллюстрировать свою книжку сказок. То ли хотел помочь материально вчерашнему фронтовику, то ли подталкивал своего ученика, студента архитектурного факультета, на художественную стезю. Как бы то ни было, книжка вышла в 1949 году и стала первым опытом Данилова в иллюстрации. Писахов сам никогда не иллюстрировал свои сказки. А чужим иллюстрациям от души радовался. Считал, что каждый имел право на своё прочтение его сказок. Этим он и дорожил. Десятки художников их оформляли, почти у каждого есть находки.
Литературное творчество
Впервые записывать свои рассказы Писахов стал ещё до революции по совету Иеронима Ясинского. Тогда эта попытка закончилась неудачей. Затем Писахов решил попробовать свои силы в жанре очерков («Самоедская сказка» и «Сон в Новгороде»), где воссоздаёт портреты современников.

Один заезжий спросил, с какого года я живу
в Архангельске. Секрет не велик. Я сказал:
– С 1879 года.
– Скажите, сколько домов было раньше в
Архангельске?
Что-то небрежно-снисходительное было в
тоне, в вопросе. Я в тон заезжему дал
ответ:
– Раньше стоял один столб, на столбе доска
с надписью: «Архангельск». Народ ютился
кругом столба. Домов не было, о них и не
знали. Одни хвойными ветками прикрывались,
другие в снег зарывались, зимой в звериные
шкуры завёртывались. У меня был медведь.
Утром я вытряхивал медведя из шкуры, сам
залезал в шкуру. Тепло ходить в медвежьей
шкуре, и мороз – дело постороннее. На ночь
шкуру медведю отдавал…
Можно было сказку сплести. А заезжий готов
верить. Он попал в "дикий север". Ему
хотелось полярных впечатлений. Оставил я
заезжего додумывать: каким был город без
домов.
Известность Степан Писахов снискал как автор изумительных, оригинальных сказок. «Рассказывать свои сказки я начал давно. Часто импровизировал и очень редко записывал. Первая сказка „Ночь в библиотеке“ мной была написана, когда мне было 14 лет». Первая его опубликованная сказка «Не любо — не слушай…» появилась в 1924 году в сборнике «На Северной Двине», издаваемом архангельским обществом краеведения. По своему характеру она так отличалась от традиционного фольклора, что составители сборника пустили её в печать без подзаголовка. Писахов решился дать сказку в сборник по совету Бориса Шергина и Анны Покровской, сотрудников московского Института детского чтения. Их поддержка помогла Писахову найти свой путь в литературе. Писахов сразу нашёл удачный образ рассказчика — Сеня Малина из деревни Уйма, от лица которого и повёл повествование в своих сказках. По словам Писахова: «С Сеней Малиной я познакомился в 1928 году. Жил Малина в деревне Уйме, в 18 километрах от города. Это была единственная встреча. Старик рассказывал о своем тяжёлом детстве. На прощанье рассказал, как он с дедом „на корабле через Карпаты ездил“ и „как собака Розка волков ловила“. Умер Малина, кажется, в том же 1928 году. Чтя память безвестных северных сказителей — моих сородичей и земляков, — я свои сказки веду от имени Сени Малины». Сказки Писахова — это продукт индивидуального писательского творчества. У чудес в сказках Писахова иная природа, чем у чудес народных сказок. Они порождены писательской фантазией и вполне мотивированы, хотя мотивировка эта не реалистична, а фантастична. Писахов-сказочник не похож на Писахова-художника. Если как живописец он стремится как можно точнее запечатлеть открывшуюся ему красоту мира и строго следует собственному требованию: «Только правда. Ничего добавлять не надо», то, создавая сказки, даёт волю своему богатейшему воображению, реализует с детства жившую в нём потребность в сочинительстве: «Фантастика — мир другой. Всё крутится узором». «В сказках не надо сдерживать себя — врать надо вовсю», — утверждал писатель, понимая, что никаких строгих канонов у литературной сказки нет и быть не может. Один из излюбленных приёмов Писахова — материализация природных явлений (слова застывают льдинками на морозе, северное сияние дергают с неба и сушат т.д.) становится толчком для развития авторской фантазии во многих сказках. Это во многом определяет тот особый юмор, который так характерен для сказок Писахова: все, о чём говорится в них, вполне может быть, если в самом начале допустить существование таких овещественных явлений. У Писахова видим в сказках вполне современные реалии: женщина требует от мужа, чтобы тот отправил её в город «на короткой волне», а муж склонен отправить её на «волне длинной», как более ему подходящей; в другой сказке медведь говорит по телефону. Перу Степана Григорьевича принадлежат также интересные путевые очерки, рассказывающие об освоении Арктики, об экспедициях в Заполярье, заметки, дневники, опубликованные в большинстве своём после смерти писателя.

Писахов в последние годы жизни
Внешний облик и характер Писахова
Писахов был чрезвычайно интересной личностью. Знаменитые литераторы, приезжая в этот город, непременно заходили в деревянный двухэтажный дом на улице Поморской, в котором жил писатель. Сам Писахов говорил, что для приезжих он стал обязательным «объектом» посещения при знакомстве с Архангельском: «Сначала осматривают Архангельск, потом меня». Дети воспринимали Степана Григорьевича как живого персонажа из сказки. Интересующимся его жизнью, Степан Григорьевич, как правило, рассказывал о себе одно и то же, но зато давал факты эффектные, поражающие необычностью. Перекочёвывая из одного очерка в другой, они придавали образу сказочника особую колоритность. Большинство ранних работ о Писахове написано его собратьями по перу — писателями и журналистами. Писатель Илья Бражнин, который уехал из Архангельска в 1922 году, пишет, что Писахов уже тогда «был живой исторической достопримечательностью Архангельска». Борис Пономарёв, журналист, историк северной литературы, который был знаком с Писаховым более четверти века, признавался, что помнит его только таким. Биограф Степана Писахова Ирина Пономарёва, которая общалась со многими людьми, хорошо помнящими Писахова, отмечала: «Каждому казалось, что он может рассказать о нём много. Все начинали рассказывать с большой охотой и даже с энтузиазмом. К удивлению рассказчиков, их повествование оказывалось хоть и живописным, но кратким». При этом никто из друзей Писахова не описал его молодым. А ведь до революции Писахов выглядел иначе: невысокого роста крепкий и здоровый мужчина, выглядевший моложе своего возраста, всегда чисто выбритый и опрятно одетый. Учёба в Петербурге, знакомство с художественными коллекциями России, Франции, Италии, богатейшие впечатления от путешествий по Средней Азии и арабскому Востоку — всё это вылепило фигуру яркого, образованного, умного и наблюдательного интеллигента. К 1922 году Писахов резко меняет свой облик, манеру поведения, стиль общения с окружающими. Он надевает карнавальную маску бахаря-сказочника: отращивает бороду, появляется на людях в поношенной одежде и старомодной шляпе, осваивает лексику простонародья. Кроме того, за стариковской внешностью легче было спрятать бедность, от которой он страдал смолоду, скрыть стеснительность, неровности характера, иногда чересчур вспыльчивого. Он выбрал образ старика, чудака, человека со странностями и тем самым сохранил за собой право на озорство, непосредственность в словах и делах.
[525x700]
Памятник Степану Писахову в Архангельске
Память о Писахове
Накануне 2000 года архангельский краеведческий музей отметил 120-летие художника выставкой «Каким быть музею Писахова?». В конце 2007 года в Архангельске открыт музей Степана Писахова. Он расположен в бывшем доме-магазине купца Буторова, поскольку дом № 27 на ул. Поморской, в котором жил Писахов, был снесён в 1984 году. Несомненно, Степан Писахов бывал в лавке Буторова. В музее восемь залов, в которых представлено более 150 картин, документы и личные вещи художника, а также музейные объекты, воссоздающие атмосферу того времени. Главная идея музея — показать жизнь и творчество Степана Писахова на фоне времени, в котором он жил. С 2011 года музей был закрыт на неопределённый срок из-за проседания фундамента, вызванного строительством рядом торгового центра. Картины Степана Писахова были выставлены в Музее русской классической живописи (Поморская, 1). Обновлённый музей открылся в марте 2021 года после 10-летней реконструкции. В сентябре 2008 года в Архангельске, на пересечении улицы Поморской и проспекта Чумбарова-Лучинского, состоялось торжественное открытие памятника Степану Писахову (автор Сергей Сюхин).. Бронзовая скульптура Писахова как бы протягивает руку прохожим, в авоське у Писахова — рыба, к ноге прислонился пьяный кот (ведь не только рыбу котам дворовым приносил Писахов, но и имел в кармане пузырёк с валерьянкой для усатых и хвостатых друзей), а на шляпе сказочника чайка, прилетевшая на запах рыбы. Чайка трижды подвергалась актам вандализма — её отламывали со шляпы Писахова. 26 июля 2019 года, ко дню рождения Архангельска, памятник был отреставрирован автором монумента, установлен на бронзовый постамент и на шляпе северного сказочника примостилась «антивандальная» чайка, опирающаяся на три точки.
Публикации: Не любо — не слушай // На Северной Двине: Сборник / Архангельское общество краеведения. Архангельск, 1924. — cтраницы 74-80; Сказки. — Архангельск, 1938; Сказки. Книга вторая. — Архангельск, 1940; Сказки. — Архангельск, 1949; Сказки. — Москва, 1957; Сказки / Предисловие Ш.Галимова.- Архангельск, 1977; Сказки / Составитель, автор вступительной статьи и примечаний А.А.Горелов.- Москва, 1978; «Сказы и Сказки» (1984); Сказки. Очерки. Письма / Составитель, автор вступительной статьи и комментарии И.Б.Пономарёва. — Архангельск, 1985.- (Русский Север); «Месяц с небесного чердака» (1991); «Ледяна колокольня» (1992); Не любо — не слушай: сказки. — Калининград, 2004; Сказки Сени Малины / Степан Писахов; сост., авт. послесл. и словаря Борис Егоров; рис. Дмитрия Трубина.- Архангельск : [Правда Севера], 2009. — 272 страницы : иллюстрации; Волшебные поморские сказки / С.Писахов, Б.Шергин; [художник Д.Трубин]. — Москва : РИПОЛ классик, 2016. — 192 страницы: иллюстрации. — (Волшебные сказки со всего света); По мотивам сказок Писахова и Шергина снят советский мультфильм «Смех и горе у Бела моря» (1987). Литература: Сахарный Н.Л. Степан Григорьевич Писахов. Биографический очерк. — Архангельск: Архангельское книжное издательство, 1959. — 85 страниц; Русские советские писатели-прозаики : биобиблиографический указатель — Ленинград, 1964. — Том 3. — Страницы 600—606; Бражнин И. Степан Писахов и Семён Малина // Недавние были. — Архангельск, 1972. — Страницы 116—126; Пономарёв Б.С. «Буйство писаховской фантазии» // Литературный Архангельск. — Архангельск, 1982. — Страницы 55-61; Галимов Ш. «Волшебник слова» // Беломорье. — Москва, 1984. — Страницы 404—414; Галимова Е.Ш. «Сказочная традиция в литературе Севера: (Сказка в творчестве Б.Шергина и С. Писахова)» // История и культура Архангельского Севера в годы Советской власти : межвузовый сборник научных трудов — Вологда, 1985. — Страницы 155—165; Дюжев Ю. «Земное и небесное» Степана Писахова // Север. — 2000. — № 12. — Страницы 117—132; Мельницкая Л. «Причудливые узоры судьбы» // Правда Севера. — 2004. — 4 ноября; Пономарёва И.Б. Главы из жизни Степана Писахова / составитель, автор предисловия и примечаний Л.И.Левин. — Архангельск, 2005. — 232 страницы — ISBN 5-85879-178-6; Пономарева И.Б. Главы из жизни Степана Писахова / Ирина Пономарева; [автор предисловия и примечаний: Л.И.Левин]. — [Издание. 2-е, дополненное]. — Архангельск, 2009. — 272 страницы; Степан Григорьевич Писахов : биобиблиографический указатель / составители: Н.А.Королькова, Л.А.Толочин ; ответственный редактор: Л.Е.Каршина. — Архангельск: Государственный бюджет. учреждение культуры Архангельской области «Архангельская областная научная библиотека имени Н.А.Добролюбова», 2012. — 220 страниц. — (Северная библиотека).


1879
Фридрих (Фриц) Генрих Карл Хаарман (также Хаарманн; немецкое имя — Friedrich „Fritz“ Heinrich Karl Haarmann)
немецкий серийный убийца. В прессе назывался также «Вампиром» и «Оборотнем Ганновера». Родился в семье кочегара паровоза Олле Хаармана. Все, кто знал Олле, говорили, что человеком тот был мрачным, не очень умным, но слишком вспыльчивым. Фриц, его младший сын, боялся и ненавидел отца, но перечить грозному Олле не смел. Фриц вымещал злость на животных и детях, младших по возрасту. Перед ним встала реальная опасность попасть в тюрьму. Поэтому Олле добился зачисления сына в унтер-офицерскую школу в Новом Брейзаке. Фриц не проявлял особого рвения к учёбе, но считался хорошим солдатом. За срок службы у командования не было нареканий к Хаарману. Потом Хаарман демобилизовался из армии. Через пару лет он за приставание к детям попал в психиатрическую клинику в Хильдесгейме, но был признан неспособным отвечать за свои поступки. Хаарман не был признан буйным, а потому режим у него был свободным. В 1904 году Хаарман благополучно сбегает из клиники и перебирается в Швейцарию. Какое-то время он бродяжничал, пару раз оказался в полиции, а затем вернулся в Ганновер. Отец был не рад возвращению сына. У Олле и Фрица произошла серьёзная ссора, и сын покинул дом. Некоторое время опять бродяжничал, жил случайными заработками и кражами. Потом решил вернуться в армию. Служить попал в 10-й егерский батальон, базировавшийся в Кольмаре (провинция Эльзас). Нет доказательств того, что Хаарман принимал участие в боевых действиях Первой мировой войны, но после увольнения Хаармана из армии в 1918 году он получил хороший пенсион, что позволило Фрицу открыть в Ганновере кондитерскую лавку. В своей лавке Хаарман торговал не только пирожными, но и мясом, что в те голодные времена не было необычным.
Убийства
Первая жертва Фрица, 17-летний Фридель Роте, которого маньяк встретил на улице и пригласил жить с ним, незаметно отправил открытку матери, в которой написал, что его приютил «добрый дядя», и указал его адрес. Произошло это в сентябре 1918 года. Роте не догадывался о психопатии Хаармана. Он покинул родительский дом без предупреждения, и мать долго искала сына. Роте отправился в Ганновер, который в то время был гей-центром Германии. Он был гомосексуалистом, что не нравилось его матери, которая, получив открытку, тут же пошла в полицию. К Хаарману на улицу Rote Reihe 2 пришли полицейские. Как рассказывал позже Хаарман, в момент, когда полицейские вломились в его дом, маньяк как раз заканчивал разрезать убитого им Роте. Голова юноши лежала за занавеской окна, прикрытая простой газетой. Полиция её не обнаружила. По поводу мяса Хаарман заявил, что это — говядина.

Хаарман (в центре) во время следствия
Чуть позже он был арестован и осуждён на девять месяцев «за непристойное поведение», так как приставал к юношам с предложениями заняться сексом. Выйдя из тюрьмы, Хаарман понял, что необходимо более осторожно выбирать партнёров. А ещё неплохо бы подружиться с полицией. В этом ему помогло армейское прошлое. Через пару месяцев после освобождения маньяк стал внештатным сотрудником полиции. Пользуясь званием, Хаарман стал частенько посещать Центральный вокзал Ганновера. Там он и находил своих жертв. Большинство из исчезнувших (жертвами становились мальчики и юноши в возрасте от 13 до 20 лет) были бродягами, никто их особо и не искал. Почти все жертвы были подобраны им в зале ожидания Центрального вокзала Ганновера. В то время вокзал, особенно в ночное время, считался зоной повышенной опасности. Ночью туда пройти было довольно трудно, но Хаармана как полицейского пускали. Он выбирал наиболее запущенного и грязного подростка или юношу. Подходил к нему, предъявлял полицейский значок, предлагал пожить в каморке при мясной лавке. В большинстве случаев бродяги соглашались. Через пару дней знакомства Хаарман склонял их к сексуальным отношениям. Те не сопротивлялись, так как Хаарман умел выбирать жертв-геев. Через пару дней или недель он убивал их. Происходило это всегда одинаково: он душил жертву, а когда та теряла сознание, перегрызал ещё живому парню горло, выпивая кровь. Хаарман не убил ни одной женщины, так как считал их «вместилищем порока и распространителями венерических заболеваний», и брезговал их кровью. В 1919 (по другой версии — в 1921) году Хаарман встретил Ганса Гранса (1901—1975), который стал его постоянным любовником и сообщником в преступлениях. Мясо жертв Гранс предложил добавлять в сосиски, которые изготавливались в лавке Хаармана. В 1923 году Гранс наладил сбыт человеческого мяса под видом говядины в ближайшие рестораны и кафе. До середины 1924 года Хаарман убивал в основном тех, кого выбирал Гранс, причём убивал не только из-за мяса. К примеру, Адольф Ханнапель был убит потому, что Грансу понравились его новые брюки, а Эрнст Шпекер стал жертвой из-за новой рубашки.

Памятник жертвам Хаармана в Ганновере
Разоблачение, следствие и суд
22 июня 1924 года Хаарман попытался силой заставить молодого человека по имени Фромм, ночевавшего на вокзале, пойти с ним «поесть мяса». Парень не хотел, он слышал про убийства бродяг с вокзала Ганновера и отказался. Хаарман попытался силой увести юношу. Фромм оказал сопротивление, на вокзал прибыла полиция и задержала обоих. Хаарману не помогло звание полицейского. В участке Фромм уверенно заявил, что Хаарман грязно приставал к нему. А ещё и напомнил о слухах про убийства людей с вокзала. Полицейские прислушались к словам Фромма. Хаармана, несмотря на его принадлежность к полиции, оставили в камере. В его лавке провели обыск. Полицейские обнаружили останки человеческих тел, а Гранса застали в лавке в момент, когда тот разделывал тело парня, исчезнувшего с вокзала несколько дней назад. После ареста Хаармана и Гранса одежда из их квартиры была осмотрена родственниками и членами семей пропавших. При этом выяснилось, что гардероб Ганса Гранса полностью состоял из одежды жертв. До суда Хаармана содержали в железной клетке, к его рукам и ногам были прикованы цепи, не позволявшие ему двигаться более чем на два метра. Пока шло следствие, Фрица изучали известные немецкие врачи. Хаарман утверждал, что он невменяем, но было доказано обратное. На судебном процессе Фриц Хаарман признался, что в 1918—1924 годах убил 24 мальчика. Однако число трупов, согласно следственным данным, составляло 27. Все жертвы были в возрасте между 10 и 22 годами. По собственным показаниям, он убивал своих жертв укусом в шею, затем расчленял их. 19 декабря 1924 года Хаарман был приговорён к смерти через обезглавливание на гильотине. Ганс Гранс был обвинён в соучастии в преступлениях и приговорён к смерти. Позже приговор был пересмотрен и изменён на 12 лет тюремного заключения. Выслушав приговор, Хаарман сперва впал в ступор, а потом рассмеялся.
— Я всё равно вернусь! — закричал он. — Вы же знаете, что вампиры бессмертны!
Ранним утром 15 апреля 1925 года во дворе тюрьмы города Ганновера приговор был приведён в исполнение. Голова была предоставлена в распоряжение учёных-исследователей. Долгое время она находилась в Гётингене, а четыре части мозга — в Мюнхене. Почти через 90 лет в 2014 году голова Фрица Хаармана была кремирована, а прах анонимно захоронен. После освобождения Гранс жил в Ганновере до своей смерти в 1975 году. Останки жертв серийного убийцы были погребены в 1928 году на городском кладбище Ганновера (отделение 49 D, номер 189/192) — (Stadtfriedhof Hannover-Stöcken, Abteilung 49 D, Nr. 189/192).
В культуре:
История Хаармана рассказана в немецком фильме 1995 года «Убийца». Хаарман упоминается в 13-й серии («Выдающееся произведение») 8-го сезона сериала «Мыслить как преступник». «Нежность волков» (1973), над фильмом работали: Уилли Ломмель, Курт Рааб, Райнер Вернер Фассбиндер, производство Германии. Хаарману посвящена песня «Onkel Fritze» (нем. Дядя Фрице) немецкой группы Eisregen. Американская группа Macabre записала 2 песни о Хаармане — «Fritz Haarmann The Butcher» на альбоме Gloom и «Fritz Haarmann der Metzger» на альбоме «Murder Metal». Литература: Theodor Lessing: Haarmann. Die Geschichte eines Werwolfs und andere Gerichtsreportagen. Hrsg. und eingel. von Rainer Marwedel. Frankfurt am Main: Luchterhand 1989. (Sammlung Luchterhand. 865) ISBN 3-630-61865-0 (Zuerst Berlin 1925); Friedhelm Werremeier: Haarmann. Der Schlächter von Hannover. Die grauenvollen Verbrechen des berüchtigten Serienmörders. München: Heyne 1995. (Heyne-Bücher. Allgemeine Reihe. 8577) ISBN 3-453-08907-3 (Zuerst Köln 1992); Саммерс Август Монтегю: «Фритц Хаарманн — Вампир из Ганновера»

[504x700]
1880
Богумир Шмерал (чешское имя — Bohumír Šmeral)
чешский политик, основатель Коммунистической партии Чехословакии. Родился в городе Тршебич, Моравия, Австро-Венгрия, ныне Чехия, в семье учителя. Ещё учась в гимназии вступил в Чешскую социал-демократическую партию. В 1898—1904 изучал право в Карловом университете и активно участвовал в политической деятельности. С 1899 работал в партийной газете «Právo lidu». В 1909 избран в исполнительный комитет социал-демократической партии. В 1911 году избран в рейхсрат. В 1914—1917 годах — председатель Чехословацкой социал-демократической рабочей партии. Во время первой мировой выступал за федерализацию Австро-Венгрии, но против её распада на несколько маленьких государств. В результате этого в сентябре 1917 был подвергнут критике за проавстрийскую позицию и смещён с поста председателя партии.
[700x338]
В 1918—1919 не участвовал в политике, работая корреспондентом «Právo lidu» в Швейцарии. Весной 1920 года приехал в Советскую Россию, где встречался с Лениным. После возвращения в Чехословакию возглавил левое крыло социал-демократии, подготавливая создание компартии. В мае 1921 основал Коммунистическую партию Чехословакии. Входил в её исполнительный комитет, позже переименованный в центральный комитет. Критиковался радикальными коммунистами за умеренность. В 1922—1935 годах — член Исполкома Коминтерна. В сентябре 1938, после Мюнхенского соглашения и отторжения Судетской области от Чехословакии, уехал в Москву, где возглавил руководящий центр КПЧ, которая вскоре была запрещена в Чехословакии. Умер в городе Москва, РСФСР, СССР, 8 мая 1941 года. Труды: Kdo jsou a co chtějí sociální demokraté (Кто такие и чего хотят социал-демократы) 1906; Materálie k dějinám dělnického hnutí (Материалы к деятельности рабочего движения) 1906; Pravda o sovětském Rusku (Правда о советской России). 1920; První cesty do země Leninovy (1971); Historické práce 1908—1940 (1962); Výbor z díla 1902—1921 (1981); Výbor z díla 1922—1939 (1981).