Граф и алкоголик по убеждению и призванию.

В его похолостяцки прокуренной, вызвученной Агатой Кристи и Quееn’ом квартирке был компьютер, черный кот, грязная посуда и сломанная двуспалка со смятыми несвежими простынями. Кровать сломала я, как-то раз с одним… не помню как его, но Турчанинофф не обиделся.

Турчанинофф был киллер, после поллитры чего покрепче чая, он рассказывал про своих «клиентов», даже показал несколько статей в интернете. Он говорил, что у него есть винтовка, и как он метко стреляет. Испытующе смотрел на меня сквозь очки минус 5, но я, конечно же, верила. Когда его не было дома, я делала уборку, очень тщательно, и нашла в ванной туалетную воду «Снаипер». Винтовку не нашла.

Он учил меня готовить мясо. Пил пиво, разговаривал с «курочкой» или «уточкой», как с женщинами, и они сгорали от страсти, так что обугленные части приходилось срезать ножом. С картошкой он не флиртовал, и поэтому она, как правило, оставалась сырой наполовину.

Он презирал мою мать – потому что ненавидел обоих ее мужей.
Ненавидел своего отца – потому что тот, когда-то партийный работник, периодически жил с любовницей.
Любил и боготворил, мою бабушку, - потому что она умерла от рака. Тогда он написал посвященную ей песню «…моя кошка больна смертью…», которую спела Агата Кристи в 1990 году. Бабушка умерла в 96-м.

Он говорил, что я единственная женщина в его жизни читал мне стихи: «… но каждый, кто любимым был, любимых убивал…», потом я узнала, что публиковался он под псевдонимом О. Уайлд и когда-то задолго до моего рождения. У него была еще одна «женщина жизни», она была старше меня и даже старше его. Он сшибал мебель своим долговязым телом, одетым в проникотиненую рубашку, ронял телефон и, упав рядом с ним рядом, называл ее в трубку – Аленушка. А потом – Сука! – когда она говорила, что не приедет. Я не хотела быть для него сукой и, когда телефонный звонок разряжался хрипло и пьяно, – Дашик… - ехала к нему.

Мы пили много вотки (это у нас семейное) и играли в покер. В первый и последний раз я обыграла Турчаниноффа, когда мне было 18. В первый и последний мы трахались когда ему было 33. Кажется мама догадалась, потому что перестала занимать ему денег. Тогда деньги у мамы стала занимать я. Для него.

Он больше не звонил Аленушке, и мне даже пришлось съездить к ней, чтобы забрать его «Мастера и Маргариту». Мы пили вотку, на журнальном столике стояла хрустальная пепельница полная окурков от примы и парламента, лежала книга в красной обложке и мы, перебивая друг друга, цитировали Булгакова по памяти.

Красивое с капризными губами лицо Турчаниноффа было расчерчено шрамами так, что можно было гадать: вот линия жизни, вот линия смерти. У него было шесть сотрясений и эпилепсия, поэтому водку он закусывал фенозепамом.

Однажды он позвонил и сказал, что умрет, если я не приеду. Конечно я приехала - ночью, из другого города. Турчанинофф был дома и был сильно пьян. Там был и другой, с которым я когда-то сломала кровать. И они оба говорили, что я – «единственная женщина в их жизни». Второго я выгнала сразу. Потом выпила вотки, закурила и стала уходить. Турчанинофф добрался до прихожей, упал и просил: Дашик, я не могу один! И (когда я пыталась захлопнуть дверь) кричал– Сука! Сука!

Больше мы не виделись. Один раз он звонил, через несколько лет я узнала пьяный, прокуренный голос и очень знакомое: - Дашик, приежай! Я не могу один!
Я отключила телефон.

P.S. Мама говорит, он поправился, постарел и живет уже на съемной квартире без кота. Пьет. Работает айтишником через зарплату в новом месте. Мама знает это потому что раз в год он приходит к ней в день рожденья с розами, занимает денег и говорит, что его сестра - «лучшая женщина»…

Май 2009