*
кот, серый, старый и нечеширский, лениво возлежит на подоконнике неощутимо сливаясь с прочим мусором. это его гнусавый вой, похожий на рев больного отечественного пылесоса когтями выдрал меня из сонного уюта смятых простыней. убить мерзкую тварь! кот, издав напоследок особенно потусторонний звук, исчезает в направлении кухни, провожаемый неметко брошенным тапочком. слышится настойчивое шуршание мусорных пакетов. сцуко! я научу тебя летать – как только изловлю, так и научу сразу! пустая, впрочем, угроза – этот заправский партезанен четко знает тактику ведения ближнего боя с применением холодного оружия и отравляющих веществ натурального происхождения. а еще он знает кто здесь хозяин – хозяин ты, и плевал он на все мои угрозы.

в кухне бардак, объедки, распитые и разбитые бутылки, что-то хитиново-мерзкое хрустит под на босую ногу обутым ботинком. из-за обшарпанного холодильника смотрят злые желтые глаза. на столе, среди крошек и пепла, выведенное подсохшей помидоровой кровью послание: люблю. ушел. вернусь.
надписи три дня. два дня моему беспокойству. сутки – моему страху. и вот оно – новорожденное решение: я пойду искать тебя. а когда найду, то сюда мы уже не вернемся. я совью для нас теплое и чистое гнездо, где по полу можно будет ходить босиком и нестрашно открыть холодильник. я даже этот облезлый мешок с когтями и дерьмом согласна взять с собой, только бы тебя отыскать и чтоб все было хорошо.

нужно собраться, жаль, что ты почти ничего не говорил мне, но я и так знаю – легко не будет. и я кидаю в сумку только нужные вещи: сигареты, четыре зажигалки (хоть бы одна потом нашлась), почти исписанный блокнот и ту ручку, что ты принес, когда я только-только появилась в этой норе, ты сказал что это очень дорогая штука, она стала для меня самой дорогой, хоть и вышло из под ее пера ни единого знака. еще камень, большой серый булыжник, хранящий тепло, зеркало, пожалуй – и все.
я знаю где спрятана твоя аптечка – «пилюли радости», «порошок бодрости», другие полезные штуки: «для» ускорения реакции, «от» страха и боли. я видела как ты это делаешь и повторяю за тобой точь-в-точь. остальное ссыпаю в потайной карман сумки, чтоб не намокли, не выпали случайно.
и быстрым шагам к двери – не огладываться, не смотреть в зеркала, запечатать вход и ключ под коврик. я иду.

25 кадром иду по улицам, у меня есть пластырь, когда натру ноги – ведь ходить придется долго, и может еще больше. я прихожу во все норы, где люди без лиц плавают среди мертвых минут. где есть только «да» в ответ, но никто ничего не спрашивает. и даже заглядываю в те гнезда, где при звуке твоего имени передо мной захлопывают безмолвно двери, но не слишком быстро и мир, пахнущий дорогими духами, вкусной едой и ментоловыми сигаретами, успеет напоследок ехидно мне улыбнуться.
я оставляю тебе записки, пишу их высохшими чернилами на измараных прошлыми закарючками листках – у
бесцветных заборов, среди каменных скелетов, в ржавых почтовых ящиках найдешь их - ты, а может и нет, потому оглядываюсь через плечо, чтобы успеть вовремя сделать вид что и не я это вовсе, чтоб прошли мимо, незаметив.

ты знаешь, как я боюсь улиц бетона, но я вышла и ищу тебя, значит ты не будешь злиться, значит ты должен мне обрадоваться. у меня есть нож, ты и об этом знаешь, и если не обрадуешься, тогда разозлюсь я. но все будет хорошо. и я буду целовать твое лицо, ловить губами твой смех.

время линяет, время темнеет. сколько звуков в этом густом непрозрачном воздухе. теперь я знаю зачем тебе кот – он поет тебе колыбельные, ты слушаешь его, я слушаю твое дыхание и всем спокойно тогда.
я так долго уже иду, так долго ищу тебя. но я не пропущу – нет-нет, ты будешь выделяться на сером, как я - значит ты тоже заметишь меня. и вот сейчас я лягу вот здесь – почти как в нашей норе: бутылки, грязь, мусор, даже кошки есть, они посторожат - и немного посплю.
у меня есть правильный камень – это хорошая защита, он теплый, потому что внутри него много фиолетового-синего, ты часто держал его в руках, разговаривал с ним – это гранитный кусочек тебя, я прижму его к «там, где колотится». а в левой руке я сжимаю зеркало, так чтобы остались отметины, по одной на каждую ночь, чтобы не сбиться со счету.

позже, когда рассвет выполощет с неба все звезды, разомкну застывшие пальцы, закурю сигаретку, согрев дыханьем свое отражение – все еще жива. и пойду дальше, сквозь острые взгляды, под старыми стенами, по надгробным плитам земли - у меня еще много осталось из твоей аптечки, эта броня выдержит. пока, выдержит. а потом – я обязательно найду тебя!