Двадцать носов сработали мгновенно. Они были настроены на это. Им было не важно, чем они занимались до …, сопели в подушку, пялились в потолок, уткнулись в игральные карты, повторяли автоматические движения рук пришивающих, разглаживающих, начищающих. Да мало ли что? В законное свободное время. Они были настроены на три важнейших запаха: еды, спирта и женщины. Настроены именно в такой последовательности. Да, простят меня последние. Просто он был слишком редким и потому таинственным, он прилетал неведомыми путями в письме или редкой посылке. Им старались ни с кем не делиться. Все же остальные запахи сливались в общий фон и жили здесь же рядом не вызывая ни протеста ни особого внимания. Запах пота, гуталина, кирзачей, недосохнувших портянок, смазки, пороха, металла…

Сработав, все двадцать носов мгновенно повернулись в сторону двери, отбросив все занятия. Запах шел оттуда, один из тех, который нельзя спутать, запах еды, запах черного хлеба и горчицы.
- “Дай”, - требовательно рявкнули двадцать глоток.
- “Спокойно, мужики! В умывальнике на всех хватит” – небрежно бросил вошедший..
Двадцать, сорвавшись с мечта, бросились к умывальникам. Не соврал. На полке для принадлежностей стояли два батона черного хлеба и пол-литровая банка щекочущей ноздри горчицы. Нож в буханке, ложка в банке.
…
Быстрым, четким движение отрезаешь толстый ломоть, передаешь нож следующему и торопишь предыдущего: - “Давай, давай, Пальцем размажешь”.
Хватаешь ложку… И раз, два, три… набрасываешь на хлеб полные ложки горчицы… и у тебя уже выхватывают ложку..
Идешь к выходу вдоль дрожащей от нетерпения очереди, расталкиваешь жаждущих, прикрывая обретенное богатство, подрагивая сам от предвкушения. Понимаешь, здесь есть нельзя, нужно уйти подальше. Режут быстро, кладут много, кому-то точно не достанется. А тогда…, тогда закон братства. Поделится с ближайшим, кому не досталось, отдать половину. Нехитрое правило, диктует, не быть ближайшим, и .. максимально быстро уменьшить половину.
Отойдя за угол, кусаешь с жадностью, как можно больше, не пережевав, глотаешь с обильной слюной, утоляя первую страсть. Второй раз кусаешь спокойней, окунаясь в блаженство, жуешь основательней. Затем, как истинный ценитель, берешь паузу, смакуя глубину послевкусия.
- “А горчица то крепка … Ой крепка ...” – приходит изнутри.
На глазах выступают слезы. Аккуратно откладываешь оставшийся небольшой надкусанный кусочек на тумбочку. Распрямляешься. Вдыхаешь, нет, всасываешь со свистом воздух. Полной грудью. Выдыхаешь. Внутри горит. Слезы, бегут уже ручьем, самопроизвольно. Снова всасываешь холодный воздух, это не помогает. И… поняв … бежишь,… бежишь, практически ни чего не видя, бежишь, заливаемый слезами и соплями, бежишь, расталкивая всех, бежишь к воде, к умывальникам, … Залить огонь, бушующий внутри. Влетаешь в умывальню, бросаешься к раковине, натыкаешься на чью-то спину, согнутую жадно ухватившую ртом кран, из которого с силой бьет освежающая струя ледяной воды, разбрызгиваясь и стекая по плечам, спине, ногам на пол… Бросаешься вправо, влево, везде спины. Стараешься силой освободить кран, но, здесь бьются до последнего… А времени нет, у тебя уже просто нет времени. Ты горишь. Разворачиваешься, бросаешься к ногомойке, трубе проложенной вдоль стены с насверленными по всей длине дырками. Трясущимися руками открываешь кран на полную, падаешь на пол, ловя струю ртом. Через мгновение слышишь шлепки падающих рядом тел, слышишь жадные глотки. Уже, не можешь пить, и не можешь отказаться от благодатной прохлады. Кто-то падает на тебя, пытается тебя оттолкнуть. Хрен Вам. Отбрасываешь его ногами и руками. Снова ловишь ртом, потерянную струю…

Через пол часа, двадцать глоток неудержимо гогочут, смакуя, рассказывают свои впечатления. Руки потирают ушибы, выжимают мокрую одежду…
У каждого на тумбочке лежит недоеденный хлеб с остатками горчицы.
И ни с кем не надо делиться.
Теперь можно не торопится.
Этот бутерброд только твой.