Мы идем с вечеринки, со встречи нашего бывшего класса. Где я учился до восьмого. Все было просто замечательно, узнавания, неузнавания, разговоры без конца и танцы-танцы-танцы. И, как все хорошее, вечер закончился быстро. Когда стали собираться, хотел уйти с другой, но ко мне прилипла она.
И вот мы идем, похрустывая белым снегом, какой может быть только в маленьком провинциальном городке, не заезженным и не усыпанным солью. Мы идем, не торопясь, повинуясь традиции и моменту. Она, прижавшись ко мне, говорит, говорит, говорит, восторженно вспоминая первую любовь, первые слова, первые… Она помнит так много и в таких подробностях. Я иду молча, потрясенный этим открытием, слушаю. Мне не по себе, я ни как не могу вспомнить, найти то общее, то дуновение внутри, которое вдруг сожмет, всколыхнет, заставит чаще биться сердце, затруднит дыхание. Я ни чего не могу найти. Иду и отчаянно роюсь в себе. Теряя смысл сказанного, кивая невпопад, постепенно возвращаюсь в свои 14-ть.
В то время, когда, осмотревшись вокруг, удивленно обнаружил, отсутствие интереса моих друзей к кругосветным путешествиям, англо-бурской войне, походам Ганнибала и многому другому так занимавшему меня. Обнаружил тех, кто еще вчера с удовольствием, затаив дыхание, слушали мои рассказы – пересказы, сбившимися кучкой в укромном уголке на дальнем дворе школы. Их улыбки многозначительны, речи несдержанны, смех потрясающий. Пройти мимо невозможно. Я подошел и окунулся, словно в прорубь, в неведомое. Нет, это совсем не значит, что тогда я не знал об отношениях полов, о любви. Мои герои, мои кумиры все это имели, но это казалось вторичным, возвышенным, тайным и недосказанным, пришедшим из неоткуда. А здесь. На меня словно водопад обрушились такие подробности, да в таком изложении. Все те, кто до сих пор не мог связать двух слов, в какое-то мгновение стали хозяевами общего внимания. Они говорили захлебываясь пошлостью, густо поливая окружающих матом, и чем гуще был захлеб и обильней полив, тем восторженнее он воспринимался пацанами. Это потом я понял, что все сказанное было в лучшем и редком случае продуктом воображения, в большинстве же простым пересказом услышанного, подслушанного у старшеклассников. Но тогда, тогда это меня потрясло. Я задумался. Хотелось быть, как все. Ну, или хотя бы не хуже. Придумать любовь? Нет, это откинул сразу. Не придумать, а испытать. И обязательно настоящую, возвышенную любовь. Что ж, сказано – сделано. Дома, оставшись один, я достал блокнот, аккуратно переписал туда всех девчонок. И как Штирлиц, стал анализировать и рассматривать всех. Ни одна не осталась без внимания, ни одна не была пропущена, всем был вынесен мой краткий приговор. Приговор соискателя любви. - Маринка? Нет, Маринка нравится Пашке, а Пашка мой друг. – Ленка? Нет, Ленка присутствует в рассказах, в похвальбах многих. – Инка? Нет, Инка нет, потому что, нет. И так далее. И, наконец: - Алка? Что Алка? А почему бы не Алка? Выбор был сделан и зафиксирован. Затем была продумана стратегия, разработана тактика со словами вздохами, записками. Все очень тщательно, все в блокноте. И понеслось…
Мы идем не торопясь. Она смеется, поскальзывается, виснет у меня на руках и говорит без перерыва.
А я не могу сказать ни слова, Мне стыдно, противно за себя, за те прекрасные слова, замечательные записки, искренние вздохи, любовно мутные взгляды, сказанные, написанные, пришедшие не из сердца, а из игры. Последней игры детства. Игры в любовь.
Я довел её до самого подъезда, поцеловал в губы, сказал: - “Ты, самая лучшая”. Я не мог ей сказать другого. Она счастливо засмеялась и по-детски вприпрыжку побежала по лестнице домой, к мужу, к детям. Я еще немного постоял с глупой улыбкой, развернулся и пошел. В голове пусто, на сердце тоскливо.
Игра в любовь. Игра в любовь...

Хорошо, что эта игра продлилась совсем недолго, ибо была еще и другая игра, игра в самостоятельность, игра в мужчину, которая в последствии оказалась совсем не игрой. В то же время, в те же четырнадцать, я пришел домой и сказал, что решил уехать в другой город, жить самостоятельно. И уехал. Но, это совсем другая история.