Город

Он определенно был болен…Реальность переворачивалась в воспаленных глазах, ежесекундно становясь историей, до которой, по большому счету , ему не было никакого дела. И какого черта искать красоту в собственных портретах, когда разъедает внутренности, когда легкие болят от желто-зеленого гноя которому возраст – 300 лет. Кто-то придумывал его солнечным, кто-то верил в уютность этих улиц … Как легко было обмануть их , опутать золотыми нитками, усыпить отполированной геометричностью форм. Чужеродные тела и души послушно съедали лакомые кусочки фасадной жизни. Им казалось чуть глубже – и будут видны его ребра – но он позволял проникнуть лишь в очередной мираж….В нем не было ни миролюбивой усталости старинных европейских городов, ни радужного оптимизма наводненных небоскребами новорожденных сити. Как Гиацинт, выросший из крови чудесного юноши, он был прекрасным цветком смерти и дурманящий запах его стал моим наркотиком. Я приникала к нему любовью, изъеденной червоточиной, тем извращенным чувством, которое одно являлось пропуском в божественную безобразность нашей игры на двоих. Каждое утро он обнимал меня нервными стенами своих домов. Каждое утро выбрасывало меня в прохладную горечь его капилляров - и я разбивалась, растворялась, отражалась в его глазах и эта, зараженная неведомой болезнью кровь, текла уже в моих жилах. Как легко было на завтрак поймать обман, сделать вид, что поверил в доброту его солнца… Но если игра затягивалась – случалась паника и я начинала ненавидеть итальянское небо над моим городом - оно обжигало меня уродливостью вещей с чужого плеча. Думалось снова попасть в привычную соль его слез, в адреналиновые коридоры его снов – которые до предела насыщали мозги своими страхами, призраками холодных парадных старых домов, осколками ночных ламп и дыханьем затянутых больничным цветом улиц. И за все это не копейки. Я расплачивалась только изломанностью своей улыбки, только ночной аритмией, только сознанием того, что серый зверь уже поселился в клетках моего тела, что он все еще дремлет, временами открывая глаза , и это будет длиться почти вечность, пока я не растворюсь окончательно в длинных тенях его ресниц. Сон его пах калейдоскопом реальностей в каждой из которых было мне место. А пока, я все еще существовала в той единственной, которая дает нам право называть звезды именами тех, кто обнимает нас ночью.
Мое бытие уже почти год имело некую географическую привязанность к третьему этажу старого дома . До этого были бесконечные переезды, до этого я вырывала себя с корнем из уютности перманентного существования и запаковав прошлое в картонные коробки начинала все сначала, обманывая себя тем, что каждый последующий рисунок будет лучше предыдущего. В итоге я здесь, на странно молчаливой улице, где отсутствие шума за окнами лечило меня спокойствием аквариумных рыб. Я тормозила. Я перестала чувствовать что будет дальше. Жизнь, как кондитерская, расставила торты на полках –пытаясь попробовать каждый - я ни один не решалась купить. Возможно была утрачена тонкость вкуса посредством беспрестанного наслаждения румяной доступностью французских булочек и все мне казалось обыкновенно сладким. Собственно я любила такое… плюс кофе со сливками…Это всегда была захватывающая игра в перевоплощения – это отвлекало меня от болезненности города и невыносимой моей к нему любви. Ароматы пекарни рождали совсем другие образы. Мысли не успевали обрести фантастичность. Происходил выкидыш, как следствие излишнего давления со стороны тех отделов мозга, которые отвечают за благополучный исход повседневности. Сразу становилось уютно, улыбка исправлялась и начинала притягивать окружающих. И все было мило и легко и снова итальянская синь над головой до тех пор пока не просыпался черный зверь внутри и не начинал требовать своего наркотика…