Несколько мгновений я пребывал в смущении, пытаясь найти ответы на вспыхнувшие в моем сознании вопросы.

Хозяину пеликана.

Я нисколько не сомневался в том, что в записке речь шла именно о моем кулоне, а точнее о его владельце. То есть таинственная посылка предназначалась мне – временному хранителю пеликана. Но кто был отправителем? Кто знал, что этот кулон был отдан именно мне? И кто вообще знает о существовании кулона? Лжеследователей не стоит брать в расчет. А может, как раз и стоит. Что если это они отправили мне этот сверток? Но зачем?

Поборов оцепенение, я отцепил листок от записной книжки. На обратной стороне записки тем же размашистым подчерком была указана дата: 10 мая 2005 года. Моему удивлению не было предела.

Десятое мая? Но я получил кулон двадцать пятого. В день указанный на обратной стороне записки я еще даже не знал, что пойду на сатанинскую вечеринку. Как такое может быть? Или неведомый отправитель поставил дату задним числом, чтобы ввести меня в заблуждение? Вполне возможно. Но возникает вопрос: зачем? Для чего ему это было нужно? 

Тут меня осенило. От внезапной догадки мне стало не по себе. А что если пеликан попал ко мне не случайно? Что если я был выбран заранее, и все со мной произошедшее было тщательно спланировано?

Это придавало моей жизни некую интригующую окраску и в то же время пугало. Во мне боролся страх с тягой ко всяческим авантюрам и приключениям. Эта тяга была не свойственна мне, и потому я удивился ее неожиданному появлению, а тем более той силе и непоколебимости, с которыми она противостояла инстинкту самосохранения. 

Выходит, некая таинственная личность, предположительно покойный владелец пеликана, отправила мне этот сверток за пятнадцать дней до собрания «Церкви Света», попросив при этом доставить посылку именно сегодня. Ну, а остальное известно. В назначенный день ко мне явился этот (как его там?) Антон Владиславович – курьер компании Quicksend и вручил сверток.

Ничего себе история! Все же непонятно, зачем это все было нужно? Может, я найду ответы на свои вопросы в записных книжках?

Я взял одну из них – ту, к которой была приклеена записка. Замечательный экземпляр! Всегда хотел себе такую. Твердый переплет, обложка черного цвета без всяких лишних рисунков и картинок, много листов (хоть роман пиши).

Я раскрыл книгу. На первой странице красным маркером было написано: «Дневник Дагона». Подчерк неизвестного автора был изящен и разительно отличался от того, что я видел на записке. Из этого я сделал вывод, что составитель этой книжки и автор записки – разные люди.

Дагон.

Снова судьба отправляла меня к древним халдеям с их культурой и религией. Такое совпадение не должно было оставаться без внимания. Я начинал понимать, что втянут в огромную сеть таинственных событий, которые обещали новые горизонты и в то же время грозили опасностями. Я вспомнил, что не так давно уже где-то слышал это имя. Но где?

Ах, да. Дагона упоминал Юра, когда говорил о парне, передавшем мне пеликана. Урий утверждал, что покойный постоянно твердил о морском боге. О боге ли? Теперь мне кажется, что парень имел в виду автора этого дневника. По крайней мере, такой вывод мне кажется наиболее очевидным.

Очевидным? Опять это «очевидно»! Если вооружиться скептицизмом, то можно предположить совсем другое, а все очевидное подвергнуть жестокой критике.

Думаю, не стоит. Склонность подвергать сомнению все происходящее с нами в жизни, все вещи и окружающих нас людей полезна, но она часто заводит в тупик и несет одиночество. Великая находка для человека, обладающего подобной склонностью – это умение подвергнуть сомнению само сомнение, умение не делать из сомнения идола и в случае необходимости отказаться от его услуг.

Я бегло просмотрел книжку. Помимо дневника я обнаружил еще одну группу записей. Они начинались с обратной стороны и потому, чтобы прочитать их, мне пришлось перевернуть книгу. Оказалось, что неизвестный автор, так называемый Дагон, вносил записи с двух сторон. С одной стороны он вел свой дневник, а с другой вписывал мысли различных философов и религиозных учителей. В этой группе я также обнаружил заметки по астрологии и магии. Но обо всем по порядку.

На форзаце я рассмотрел, написанную все тем же изящным подчерком, цитату:

«Человек должен приходить к познанию истины не за счет различных учений и мудрых слов. Он должен приходить к истине путем собственной добродетельной жизни, постоянных усилий и сосредоточения».

(Сидхартаха Гаутама)

Эти слова принадлежали великому философу и основателю буддизма – Гаутаме, которого еще при жизни прозвали Буддой.

На следующей странице я увидел список стоических добродетелей, которые в основном сводились к принципам любви, воздержания, терпеливости и невозмутимого внутреннего равновесия.

Далее шли отрывки из «Божественной комедии» Данте Алигьерри. Просмотрев их, я сделал вывод, что здесь представлены фрагменты, описывающие грехи, за которые, по мнению итальянского поэта, душа должна была оказаться в аду. Только один отрывок выбивался из общего ряда.

…То горестный удел

Тех жалких душ, что прожили, не зная

Ни славы, ни позора смертных дел.

(Ад. III 34-36)

Данте считал, что человек, не сотворивший при жизни ничего плохого и в то же время не облагородивший себя добрыми делами, не мог попасть в рай после смерти, в ад его тоже не принимали. Поэтому уделом такого человека было метаться в пустынной земле между великими муками и великим блаженством.

За отрывками из «Божественной комедии» следовали мысли различных философов. Здесь попадались высказывания императора Древнего Рима – Марка Аврелия, слова ревнителя порядка в Поднебесной – Конфуция, цитаты из книги мудрого Лао-Цзы «Дао Ди дзэн» (она же «Тао тя тэнг»), выдержки из Библии, а также мысли великого скептика двадцатого века – Фридриха Ницше. Не обошлось и без стоика Сенеки, писателей Гюго и Вольтера, древнекитайских философов Чжуан-Цзы и Мо-Цзы. Почетное место занимали высказывания Будды. Им посвящался отдельный раздел.

Записи были скрупулезно оформлены: страницы пронумерованы, карандашом отчерчены поля, на которых присутствовали различные заметки и добавления к высказываниям.

Сборник мыслей начинался со слов, автор которых не был указан и я осмелился приписать их автору дневника. Вот эти слова:

«Почему мы постоянно подвержены страданиям? Почему существуют болезни и пороки, которые сбивают нас с ног и часто уводят от заветной цели, повергая во мрак? Зачем все это? Почему так устроен мир? Ведь если Бог существует и желает всем только добра, то зачем он творит все эти препятствия? Почему одни умирают от голода, другие мерзнут, не имея крова, а третьи мучаются, снедаемые болезнью? Почему милость Господня допускает это?

Смех полный иронии и сарказма.

Хохоча, сатана дает ответ: «Моисей водил евреев сорок лет по пустыне. Пойми, зачем, и ты получишь ответы на все свои вопросы, ибо пустыня это жизнь, а Моисей – судьба твоя».

Собрание цитат заканчивалось строками, написанными в отличие от всех остальных, красными чернилами. Эти строки выступали как резюме, к цитатнику и в них говорилось следующее:

«Все приведенное выше является пустой болтовней. Все эти слова бесполезны. Они уводят в мир иллюзии и не могут ничего дать, кроме обмана, ибо все, что нам нужно, мы уже имеем. Все попытки, что-либо сказать об истине, бесплодны, потому что невозможно выразить невыразимое и объять необъятное. Чтобы достигнуть понимания нужно выйти за пределы ума, за пределы себя, ибо пытаться понять это умом, значит черпать ковшом океан. Ум и наше «Я» - слишком маленькие инструменты для бесконечности. Кто ищет истину, тот бродит в потемках. ВСЁ».

На этих странных словах сборник цитат обрывался, и начинались различные заметки по магии и астрологии. Эта часть была менее всего понятна для меня. Насыщенная различными символами, изображениями амулетов, отрывками из неведомых мне книг и письменами, среди которых попадались буквы древнееврейского алфавита и скандинавские руны, она встала передо мной непреступной стеной, над которой необходимо было повозиться, прежде чем проникнуть за завесу тайны.

Эта часть заканчивалась стихотворением, авторство которого приписывалось знаменитому мистику Европы – графу Сен-Жермену.

«Я тот, кто беспристрастным взором проник в Природы естество,

Исследовал ее строенья бесконечность.

Я видел силу золота в глубинах рудников,

Постиг его материю и сущность.

И я открыл, как таинством душа свой строит дом

В утробе материнской и, возродясь несет его в себе,

Как семя виноградное в земле с зерном тягается пшеничным

И оба прорастают, умирая и воскресая в хлебе и вине.

Из ничего, по Божьему желанью, возникло нечто –

Я сомневался, знать хотел, искал истоки бытия,

Гармонию, что держит равновесье мира,

И, наконец, в благословеньях и мольбах

Прозрел я вечность, что к душе моей воззвала.

Я умер. Я воскрес. Я больше ничего не знаю».

Далее следовали пустые страницы.

Я вернулся к «Дневнику Дагона» и хотел было приступить к прочтению, но, поразмыслив, решил отложить его на потом, для более внимательного исследования. Таким образом, отложив первую записную книжку, я взял в руки вторую, которая дожидалась моего внимания на столе. Эта записная книга велась с одной стороны. На первой странице, как и в «Дневнике Дагона» красным маркером и тем же подчерком было выведено название: «Песнь одинокой волны». Бегло просмотрев ее, я сделал вывод, что это произведение – плод творчества автора дневника. Здесь не было никаких ссылок и знакомых фамилий. «Песнь одинокой волны» представляла собой сплошной текст, который делился на несколько глав и был полон мистическо-философских откровений.

- Никита, подойди ко мне, пожалуйста, - услышал я голос начальника.

- Да, сейчас, - сказал я, поспешно складывая книжки в сумку. – Иду.

Виталий поручил мне ответственное задание, и на остаток дня я ушел с головой в работу. Вечером, за ужином, я рассказал Еве о странных событиях, произошедших со мной за день, и показал записные книги. Мы долго беседовали по этому поводу, рассматривая иллюстрации в части, посвященной исследованиям в области магии и астрологии. Я заметил, что моя возлюбленная чем-то взволнована. Как выяснилось, причиной этого были посещавшие меня днем лжеследователи. Ева опасалась за меня. Я поспешил успокоить ее увещаниями и поцелуями, а также представлением таинственных событий в довольно выгодном свете.

- К тому же мы не одни, Ив, - говорил я. – Кто-то помогает нам.

- Ты о чем, любимый?

- Я о незнакомце, оставившем печать Марутукку на нашей двери. Некто хочет обеспечить нам защиту и в этом он даже не гнушается прибегать к магическим талисманам. Не волнуйся. К тому же, мои недоброжелатели дальше угроз пока не осмелились зайти.

- Не осмелились. А что будет, если они, наконец, осмелятся?

- Интересный вопрос. Я могу предположить, но думаю, не стоит. Да и зачем мучить себя понапрасну. Может то? А может это? Давай будем жить тем, что есть. Не бойся, как-нибудь справимся. А если почувствуем, что это нам не по зубам, есть возможность обратиться в милицию. Думаю, и друзья не оставят нас без поддержки. В общем если эта история окажется нам не по зубам, пригласим побольше челюстей, а потом: «Клац!» - прокусим разом. Скажи мне. Разве таинственность этой истории не манит тебя? Подумай, сколько новых горизонтов открывается перед нами. Кто еще в нашей серой жизни был втянут в такое приключение? Скажи?

Я сразу же пожалел о своих словах. Приключения хороши, когда ты дома в уютном кресле с книгой в руках, когда рядом с тобой на столике кружка горячего чая, а живот не бурчит от голода. Вот это приключение! Ни чувство страха, ни осторожность не вмешиваются в твои переживания. Ты можно сказать, чист. Но стоит только этим опасностям взаправду навалиться на тебя, и страх разом уничтожает всю романтичность приключения. Как сказал один герой голливудского фильма: «Такое лучше вспоминать, чем переживать непосредственно». А еще лучше быть подальше от всего этого. Может, я зря подгоняю всех под одну гребенку? И эти осторожность и страх свойственны только мне? Да, я тот самый человечишка, который предпочитает наблюдать за тем, как рискуют другие, питаясь, словно паразит их переживаниями, нежели самому решиться и потерять опору, всецело отдавшись опасным приключениям. Да, это, несомненно, свойственно моей натуре. Но мне также свойственна и упрямость. Может, именно поэтому я сейчас не пытаюсь бежать от опасностей. Я упрям как бык и не люблю, когда мной повелевают, особенно мои страхи. Унюхав их, я стараюсь идти им наперекор, именно в силу моей врожденной упрямости. Горбатого только могила исправит. К тому же, скажу вам по-секрету, друзья мои. Я не выношу дискомфорта. Нет, конечно, я могу скрепя зубами вытерпеть всякие неудобства, как физические, так и душевные. Но все же они мешает моему внутреннему равновесию, которое я очень ценю. А страх обладает одной из наивысших степеней дискомфорта. Я думаю, вы согласитесь со мной, что человек чувствует себя не в своей тарелке, когда очень напуган. В общем, говоря простыми словами, я боюсь бояться, потому что страх представляется мне угрозой спокойствия. Именно поэтому я всегда стараюсь идти навстречу своим страхам. Да, я предпочитаю встретиться лицом к лицу со своими демонами, чем дрожать где-то в укромном уголке. Не думайте, что эта черта моего характера заслуживает уважения. Никак нет. Со стороны, вызов опасностям может показаться геройством, но это лишь обман, произведенный расстоянием. На самом деле фундаментом любого страха очень часто служит неизвестность, а для того, кто идет навстречу своим страхам не остается ничего неизвестного. Опасность, раздуваемая нашим воображением, оказывается на самом деле не такой, какой мы ее представляли. Прибавьте сюда быт и повседневность, которые даже из картин страха способны сделать карикатуру и от страха ничего не останется. Человек же, который бежит от своих демонов, больше всего карается ими, поэтому скорее таких мучеников можно считать героями, нежели тех, кто не имеет подобного бремени.

- Честно сказать? Нет, - ответила Ева на мой последний вопрос. – Меня эта история нисколько не манит. Конечно, мне интересно докопаться до истины, но этот интерес не имеет власти надо мной. Если бы все вернулось на свои места, я бы не расстроилась. И причиной этому не мой страх за тебя, - улыбнулась она, - я уже успокоилась. Просто… я даже не знаю, что сказать. Не могу подобрать слов…

- И не нужно. Я люблю тебя.

Ева прижалась ко мне, и я услышал:

- И я тебя люблю.

Потом мы стояли в тишине. Мирно тикали часы, толкая время вперед. Все страхи были позади.

Внезапно Ева сказала:

- Давай потанцуем.

- Но ведь нет музыки.

- Ну и что. Потанцуем просто так. Пожалуйста.

Она положила руки ко мне на плечи и устремила свои глаза к моим. Не отрывая взгляда, я обнял ее за талию.

Шаг. Еще шаг и мы закружились в медленном танце.

Ева, если бы ты знала, как сильно я тебя люблю!

В такие моменты я всегда вижу дверь в бесконечность.

***

Ева уже спала, когда я взял «Дневник Дагона» и начал читать.