- Ты вернулся домой? Ты нашел квенди? – не выдержал собеседник.

- Да, это были квенди. Маленькая группа охотников, которые забрели очень далеко, гоняясь за оленями и косулями. Увидев, меня они испугались. Прежде они не встречали чудовищ, их глаза привыкли видеть красоту, а я был ужасной пародией на них самих. Самые смелые из них хотели выстрелить в меня, и если бы я не заговорил с ними на нашем родном языке, они бы это сделали. Возможно, тогда бы мои мучения закончились. Но я очень долго ждал этого момента, надеялся вернуться домой и не хотел умирать.

- Друзья мои, я один из вас! – при этих словах их передернуло. – Я Сулимион, сын Лотестимара и Эленианте из селения к западу от озера Куйвиэнен. Я клянусь вам. Не смотрите на меня. Я безобразен, но я один из вас.

- Ты не похож на нас. Какой же ты эльф? – крикнул один охотник из-за спин товарищей.

- Меня мучили, – я упал на колени и пополз к ним, умоляюще сложив руки. – Надо мной издевались. Я чуть не сошел с ума. Я хочу домой! Заберите меня домой! Пожалуйста, сжальтесь!

Они гордо смотрели на меня и кривились от презрения. Как только я упал перед ними на колени, они перестали бояться, и подошли ко мне.

- Ты говоришь правду?

- Да, да, - плакал я. – Я хочу домой.

- Если ты лжешь, мы убьем тебя! Многие из нас видели ужасные тени в лесу. Это были не звери и не квенди. Что ты знаешь о них? Не один ли ты из этих чудовищ? Отвечай!

- Это они мучили меня, они издевались надо мной. Но я убежал... Я хотел вернуться домой. Пожалуйста!

- Мы отведем тебя, - говорил главный охотник. – Наши старейшины решат, что с тобой делать. А пока, дайте ему воды и хлеба.

Он достал из своего мешка, меховую куртку и протянул мне.

- Оденься, путь домой будет очень долгим.

- Не дольше той вечности, через которую я прошел, - пробубнил я в ответ, но он не услышал.

Как же приятно было, наконец, почувствовать теплую одежду, погреться у костра. Я слушал песни моих родичей, и мне казалось, что я слышу их впервые. Я радовался как ребенок и хлопал в ладоши.

Они не доверяли мне. Я видел, как они постоянно наблюдают за мной, как держат наготове свои луки, будто я был для них коварным врагом, а не таким же, как они эльфом. Этим они очень обижали меня, и мне иногда хотелось уязвить их.

- Дайте подержать мне ваше оружие! О, какие великолепные стрелы! Могу я выстрелить из вашего лука!

Они морщились от звука моего голоса, словно своим кваканьем я оскорблял сам звук. Я видел брезгливость в их взглядах, и они боялись, что я коснусь их самих или их оружия. Только главный квенди был снисходителен ко мне, а может, даже и жалел меня. Я удивлялся, как такой сентиментальный эльф мог стать главой охотничьего отряда. Впрочем, он мне понравился. Мы часто беседовали под неодобрительными взглядами его товарищей. А он будто презирал их мнение и совсем не боялся его. И в эти мгновения, я восхищался им.

Его звали Андуне. Он часто расспрашивал меня о том, что я пережил. Но я молчал или ловко убегал от этой темы. В душе я благодарил Андуне за то, что он не был слишком настойчив. За долгое время одиночества, я, наконец, обрел друга. Когда все ложились спать, и только часовой сидел в стороне, пристально наблюдая за лесом и, прислушиваясь к каждому шороху, я думал об этой мысли. От нее веяло теплом и возвращением. Я смаковал ее, наслаждался ею. Не Андуне, а то, что у меня есть друг, доставляло мне великую радость. Но рядом с радостью рождалась ненависть. Я смотрел на спящих квенди, и моя душа заливалась диким хохотом. «Спите, спите. Вы брезгуете мной, презираете меня, а я презираю вас! Вы нелепые куклы, жалкие пародии на меня, разве вы можете знать, что такое счастье, настоящее счастье? Разве можете вы любить, живущие в неге и любви? Вы жалеете меня. Если бы вы знали, как мне жалко вас. У вас нет того, что есть у меня. Вы пусты, а я полон. Даже Андуне – друг мой – просто ребенок по-сравнению со мной. Ничего. Я скоро вернусь и буду с моими друзьями, с Йавинелле. Они заново полюбят меня. Конечно! Разве можно не любить меня? Ведь я столько пережил, столько страдал, разве после этого можно презирать меня?».

Днем я был жалким псом, а ночью чудовищем. Если бы они увидели мое лицо, когда я лежал, погруженный в свои мысли, то, бросив все, они бы бежали прочь. Так мне казалось. И я уверен, что так было на самом деле.

Через десять дней пути, мы достигли первых селений квенди. Охотники старались обходить их стороной, боясь негодования жителей. Они стыдились моего безобразия. Более того, мне казалось, что, пряча меня от остальных, они думали, что совершают подвиг. Мол, такая образина испортит аппетит, да и детишек напугает. А может, кто со слабым сердцем и концы отдаст, услышав, как это чудовище кричит: «Я тоже квенди, я один из вас». За это я начинал презирать их еще больше.

Бывало, мне удавалось отстать от остальных охотников, обманув при этом, назначенного следить за мной. Тогда я близко подбирался к селению и, прячась за деревом, смотрел, как резвятся дети, как чья-то мать и жена поласкает в реке белье, как работают мужчины. Я вспоминал, что очень давно, словно в другой жизни, я, будучи охотником, проходил здесь. Вот с этого места, набирал воду, перед долгим походом на запад. Здесь мы купались с друзьями, здесь спали. Мне становилось очень грустно, потому что я начинал понимать, что этого не вернуть. И тогда я плакал. Но, услышав приближения охотников, искавших меня, тут же утирал слезы и напяливал на себя довольную улыбку. «Никто не должен видеть, как я плачу. Никто».

Еще через пять дней мы пришли домой. В отряде осталось только четверо охотников. Остальные были из других поселений и покинули нас в пути.

Несмотря на мою зарождающуюся ненависть и гнетущую меня обреченность, я трепетал. Я забыл о том, что я безобразен и предвкушал встречу с друзьями и Йавинелле. Сидя в темнице, я часто представлял этот момент. И теперь мои тюремные фантазии вернулись. Мысленно, я репетировал слова, которые собирался произнести всем, кого люблю.

Несмотря на то, что родное селение Андуне осталось позади, он был до сих пор с нами. Мой друг считал своим долгом доставить меня домой, и заступиться перед старейшинами.

«Андуне, ну почему ты так печально смотришь на меня? Почему я вижу жалость в твоих глазах, ведь Сулимион, наконец, вернулся, ведь я теперь дома».

Перед тем, как показаться в селении, мои спутники дали мне плащ с капюшоном, приказав надеть его, скрыв лицо. Я повиновался.

При нашем приближении, квенди выходили из домов. Детишки бежали за нами, с любопытством таращась в мою сторону. Как не старались охотники спрятать меня, у них не вышло, и к тому времени как мы вошли в поселение, все уже знали, что отряд вернулся с каким-то путником. Я слышал возмущенные перешептывания. Какой-то малыш подбежал ко мне, видимо поспорив с товарищами, и вызывающе посмотрел мне в глаза. Я попытался улыбнуться и погладить его по голове, а он испугался и с криком бросился бежать. Это очень опечалило меня, и я вдруг вспомнил, что мое лицо и тело безобразно. «На что я надеялся? Почему был таким глупцом, возомнив, что они примут меня, как прежнего Сулимиона. Я изменился... А может они все же поймут меня? Ведь я вытерпел столько боли. Разве это справедливо? Нет. Они не могут быть несправедливыми. Они чисты. Они прекрасны. Они поймут и примут меня. Вместе мы придумаем, как вернуть мне облик. Мы обязательно придумаем...». Но почему-то в глубине своего оскорбленного сердца, я не верил в это. Я боролся с тревогой как мог. Мне хотелось вырвать это терзающее меня сердце, и вместе с ним втоптать в пыль свои сомнения.

Наш отряд вышел встречать старейшина селения. Он ничуть не изменился. Все та же гордая осанка, широкие плечи и очень яркие как свет звезд глаза.

- Приветствую тебя Андуне, - сказал он, обнимая предводителя охотников. – Чем мы можем быть обязаны твоему визиту?

Нас окружало множество любопытных взглядов. В собравшейся толпе, я искал знакомые лица и находил их. Вот Налмо, отец Тассара, стоит и чешет затылок. А вот и сам Тассар рядом с ним, держит в руках лук. «А ты пополнел, сосед!». Тут и Лаирэ, по-прежнему красивая, несмотря на свое веснушчатое лицо. Когда я был маленьким, она учила нас петь. А после уроков, мы бегали подглядывать, как она купается в озере. Как же это было давно. Тогда каждый из нас мечтал стать ее женихом. А кто это там такой маленький пробирается сквозь ряды высоких квенди? Телелле?! Неужели это ты? Как же я рад видеть тебя! Ты так и не подрос. Помню, мы постоянно шутили насчет его роста, а он никогда не обижался. Все любили его за добрый и веселый характер. И я был рад оказаться с ним около весеннего костра, когда он смешил нас забавными историями. «Как же я рад видеть тебя!».

Я видел много новых, чуждых мне лиц, но среди них то и дело находил эльфов, которых знал. Сорон, Фалмарион, Ломехин, Эаренион и многие другие. Все они смотрели на меня и не узнавали. А мне хотелось закричать. «Друзья, это же я, Сулимион! Чего пялитесь? Обнимите же меня, наконец. Я вернулся!».

Вдруг где-то в самой гуще толпы, я увидел Йавинелле. «Любимая...Это ты? Наконец-то я вновь вижу тебя!». Я почувствовал дрожь в коленях. То, о чем я так долго мечтал, сбывалось, и от этого мне было не по себе. Моя возлюбленная была все также прекрасна и чиста. За это я почему-то начал злиться на нее. Аккуратно уложенные черные волосы, белое льняное платье, глубокие синие глаза с длинными ухоженными ресницами, чувственный рот, правильные формы лица. Все это делало ее такой нереальной. Она была похожа на одинокий хрупкий цветочек. И мне почему-то хотелось сломать его. Мне хотелось взлохматить эти волосы, порвать платье и крикнуть: «Посмотри на себя теперь! Кто ты?». Я быстро подавил это желание, загнав его поглубже в сердце. Но, несмотря на это, оно рвалось как бешеный пес, заливаясь слюною, и только цепь воли удерживала его. Я говорил себе: «Йави, любимая» - и моя злоба гасла.

- Что за путник идет с вами? – продолжал старейшина. – И почему он скрывает свое лицо?

- Мы нашли его далеко от наших поселений. Он утверждает, что является одним из вас.

Я прочитал удивление в лицах, собравшихся квенди.

- Кто же он? – спросил старейшина. – Пусть скажет что-нибудь.

Я вновь отыскал взглядом Йавинелле. Мне хотелось видеть ее, когда она услышит эти слова.

- Он утверждает, что является Сулимионом сыном Лотестимара и Эленианте.

Она замерла, будто звук моего имени превратил ее в каменное изваяние. Глаза квенди обратились на меня. Мне стало страшно, и я хотел броситься бежать. Но я все же сделал это. Я снял капюшон.

Те, кто были ближе всего ко мне, невольно отшатнулись в сторону. Заплакали дети, напуганные неожиданным зрелищем. Я вновь глянул на Йави, она все так же стояла, но по ее щеке медленно катилась слеза.

- Что это? – крикнул один из мужчин. – Неужели ты смеешься над нами? Андуне, скажи, что это шутка.

Предводитель охотников молчал, и тогда заговорил я.

- Я на самом деле Сулимион, - при звуке моего голоса, эльфы скривились, словно мой голос источал зловоние.

Даже она... Даже она...

Старейшина, был истинным главой квенди. Он единственный сохранил спокойствие и в его обращении ко мне, я не нашел ни капли иронии:

- Почему мы должны верить тебе? Многие из нас знали Сулимиона в лицо. Я сам часто пел с ним у костра. Ты не он. Ты даже не эльф. Но посланники Светлого Оромэ предупреждали о Враге. Они просили остерегаться чудовищ, которые бродят в лесу, заверяя нас, что все они творения Мелькора – злого врага всех квенди. Знаешь ли ты, что Сулимион пропал пятьдесят восемь лет назад. А ты являешься сейчас, в облике чудовища и утверждаешь, что ты это он.

Меня задели его слова. Злоба вновь стала рваться наружу, но я сдержался:

- Эленихин, это я. Что смотришь на меня? Удивлен? Откуда я знаю твое имя? Но я знаю многих из собравшихся здесь. Да, раньше я не был таким безобразным. Но ты не знаешь, что мне пришлось пережить, какие муки вытерпеть. Теперь я знаю имя моего пленителя. В твоих устах оно звучало как Мелькор. Его слуги издевались надо мной все эти годы. Посмотрите, что они сделали со мной. Я стал чудовищем. Я мечтал вернуться к вам. А вы презираете меня. Я Сулимион сын Лотестимара и Эленианте!

Изрезанный язык не слушался меня, и мои слова больше походили на дикое мычание, чем на слова эльфа. Я отчаянно жестикулировал кривыми когтистыми лапами, вымаливая сострадания. Квенди смотрели на меня как на безумное животное. Те, у кого были с собой луки, выхватили стрелы, готовые поразить рычащее чудовище в любую секунду.

- Откуда ты знаешь мое имя? Кто рассказал тебе? Где Сулимион? – кричал старейшина.

- Я Сулимион. – плакал я.

Но он не слушал меня.

- Ты слуга Врага.

От страха быть отвергнутым, я потерял всю свою гордость и злобу.

- Нет, – я встал перед ним на колени. – Пожалуйста, не отвергайте меня. Не гоните прочь.

Я ползал, пытаясь поцеловать им ноги, а они в ужасе отстранялись от меня, боясь испачкаться.

- Миленькие, я – квенди. Я – друг вам. Мне больно, исцелите меня.

Тогда вышел Андуне:

- Я верю ему, - словно вызов, бросил он.

Я подбежал к нему, силясь поцеловать руку, а он отдернул ее.

- Посланники Оромэ говорили, что речи Врага и его слуг коварны. Ты подпал под их влияние. Ты говорил с ним?

Охотники из отряда Андуне подтвердили, что их предводитель часто беседовал с чудовищем.

- Оно обольстило тебя! – продолжал Эленихин.

Собравшиеся квенди смотрели на него, как на сумасшедшего.

- Нет, - уже без уверенности в голосе проговорил он и замолчал.

Я увидел, что мой друг уходит. Через мгновение он смешался с толпой, оставив меня одного.

Старейшина заговорил снова:

- Что нам делать с самозванцем?

- Прочь, гнать его прочь! Убить! – бушевала толпа.

Взмахом руки, Эленихин приказал эльфам успокоиться.

- Мы не прогоним его, потому что оно может навредить другим селениям квенди своей ложью. Также мы не можем отнять у него жизнь без веления валаров. Пусть оно будет судимо ими, а не нами – смиренными служителями света. Мало того, мы должны проявить к этому существу милосердие и постараться вернуть его на путь света. Посланники Оромэ говорили, что каждое существо рождается в свете, и только темная сила Врага искажает его. Кто из вас согласиться взять его к себе и заботиться о нем до возвращения Белого всадника?

Вопрос повис в воздухе. Все разом замолчали. Я нашел в толпе Йави, мою возлюбленную. В моем взгляде, обращенном к ней, была мольба о помощи. Внезапно ее глаза стали безумными.

- Почему оно смотрит на меня?! – все повернулись к ней. Она плакала. – Почему это чудовище смотрит на меня?! Я не хочу, чтобы оно так смотрело на меня! – кричала она.

Йави закрыла ладонями лицо:

- Не хочу, не хочу! Пусть оно не смотрит на меня! – рыдала она.

- Йави, - сказал я.

Она вскрикнула и в истерике бросилась бежать.

- Йави! Йави! – рычал я вслед.

Квенди обезумели. Думая, что я потешаюсь над ними, они вдруг набросились на меня. Они били ногами мое уродливое тело. Потом начали срывать одежды. Моя меховая куртка, в кармане которой я держал агат, подаренный Эли, улетела прочь.

- Эли, - прохрипел я.

Эленихин всячески старался прекратить это буйство. Он хватал за руки мужчин и оттаскивал женщин. Благодаря его крикам и усилиям меня не забили насмерть. Когда квенди отступили, и я весь избитый и совершенно голый остался лежать на колючем снегу, старейшина вынес приговор:

- Самозванец будет жить как пес, пока кто-нибудь не сжалится над ним. Я все сказал.

Чьи-то сильные руки схватили меня и потащили куда-то. Я бегал взглядом из стороны в сторону, ища свою куртку, но не находил ее.

- Эли, - жалобно стонал я.

Попробовал вырваться, но дюжина  рук безжалостно держала меня.

- Эли! – уже кричал я, а они молча волочили меня по снегу.

Меня посадили на цепь. Ошейник сдавливал мне шею, так, что было тяжело дышать. Домом мне служила небольшая конура, набитая сеном, в которой я с трудом помещался. Жил я на окраине, неподалеку от дома Эленихина. В детстве я боялся его, а теперь он был мне противен.

Эленихин сам лично приносил мне пищу. Должен сказать, что это были не помои, которыми я питался в темнице, а хорошая еда со стола старейшины. Мне, кажется, что он в глубине души сомневался в правильности своего решения и боялся сделать ошибку. Но в то же время то, что он делал для меня, он считал великим подвигом и гордился собой. Наверное, Эленихин ожидал похвалы от валар, а может, просто укреплял свою добродетель, пользуясь моими страданиями. Не знаю.  Тогда я считал его своим благодетелем и, хотя ненавидел его, все же был ему благодарен за заботу.

Я молча принимал его жалость. Мне казалось, что этим я оказываю ему снисхождение. Он думал, что прийти и накормить меня, посмотреть не болен ли я, а потом со спокойной совестью отправиться в теплый дом, к красивой жене и лежа в мягкой постели,  забыться сном, является верхом добродетели. Когда он приходил ко мне, напяливая на свое лицо добродушное выражение, мне хотелось плюнуть в него. Ночью, когда мое чудовище, уставшее од дневного лизания чужих ног, овладевало мною, я презирал Эленихина за то, что он пользовался моей болью. Не ненавидел, а именно презирал, как презирают только ничтожных. И если бы он пришел ко мне ночью, я бы набросился на него и, опутав его шею своей цепью, смотрел бы как вылазит его язык, как безумно метаются его яркие и непорочные глаза, как мертвеет его лицо. А когда приходил рассвет, когда звезды начинали светить ярче, мне становилось страшно и мое разгневанное чудовище куда-то убегало, предавая меня. Я становился псом, лобзал ноги моего «благодетеля», униженно смотрел на его ласковую улыбку, принимая пищу с его рук.

Прохожие упрекали:

- Зачем ты возишься с ним, Эленихин.

А он, придавая своему голосу добродушие, наставительно отвечал:

- Валары завещали нам любить заблудших.

«Заблудший». Как же мне хотелось всадить это слово ему обратно в пасть, чтобы он проглотил его вместе со своим благочестивым языком, а я только улыбался в ответ.

Йави, Хонаро, Индильдур и Ромелло  не приходили ко мне. Эленихин говорил, что мои друзья недавно вернулись с охоты и, узнав о происшедшем, напрочь отказались видеть меня. Не знаю, было ли это на самом деле или же старейшина лгал мне. Но однажды ночью  я видел Хонаро. Было холодно и я, зарывшись в сено, прятался в конуре от беспощадного ветра, как вдруг мне показалось, что около забора кто-то стоит. Сначала я подумал, что это Эленихин, нарушив правило, покинул теплую постель, чтобы понаблюдать за мной, но потом незнакомец подошел ближе и в свете звезд, я узнал Хонаро. Вид друга из далекого прошлого всколыхнул теплые чувства. Мое чудовище, поджав хвост, скрылось в глубине сердца. Я вылез из конуры и, улыбаясь, помахал Хонаро, окоченевшей рукой. Я ждал, что он подбежит ко мне и начнет обнимать меня, а он сплюнул и скрылся во тьме. Его плевок был рядом со мной, а мне казалось, что он был где-то глубоко в груди и колол так сильно, что хотелось разорвать грудь и выбросить его оттуда. Я видел, как он замерзал, а мне казалось, что-то мерзнет во мне самом, превращаясь в безжалостную глыбу льда, какие я видел, когда бежал с темницы. В ярости, я отшвырнул в сторону, замерзший плевок и полез греться в свою конуру.

Всю оставшуюся ночь мне снилось, что я снова в темнице, что на мои ноги бросаются крысы, не давая сомкнуть глаз. Мне виделось, что  я вновь обезумев, схватил одну из них. И тут я увидел, что это вовсе не крыса, а эльф. Я помню, как безжалостно сломал ему позвоночник, наслаждаясь хрустом и его болью, помню, как хватал других крыс, и все они оказывались квенди, а я бил их о стены, топтал, раздирал на части и хохотал, когда они, визжа, пытались спрятаться от меня.

Близилась весна. Уже не так не так люто дул ветер и не так сильно кусал за щеки мороз. Появились первые ручьи. Их журчание радовало меня, и я любил слушать его, когда мне становилось нестерпимо грустно. К тому времени, я совсем свыкся со своей участью безобразного животного. Как когда-то в темнице, я жил, находя в страданиях и боли крупицу счастья. Даже в эти тяжелые для меня мгновения жизни у меня были друзья. Когда старейшина приносил мне пищу, я откладывал в сторону хлеб, сметая все остальное. К тому времени, когда я облизывал пустую миску, ко мне слеталось множество птиц, и я крошил им хлеб. Они бегали по мне своими маленькими лапками, а я изнемогал от блаженства. В эти мгновения мне хотелось, чтобы они любили только меня одного. Но появлялась жена Эленихина, и птички устремлялись к ней. Тогда я злился на них, но когда они возвращались, разом забывал о злости, раздавая им остатки хлеба.

Однажды ко мне подошел хромой пес. Он долго смотрел на меня, будто не мог понять, что я делаю на цепи. А я завидовал его свободе. И самое ужасное было в этом то, что я не хотел бежать, не желал освободиться от этих оков. Я как соседские собаки жил на цепи, которую бы мог разорвать, если бы только пожелал. Но у нас не возникало даже такой мысли, мы были рады тому, что у нас есть и боялись того, что ждет нас за нашей конурой, страшились того, что ждет нас там, куда никогда не дотягивалась наша цепь. В соседских собаках я видел своих братьев по мучению, и когда они ночью выли на звезды, я выл вместе с ними.

Я дичал день за днем. Глядя на собак, я тоже стал ходить на четвереньках, и в этом был мой вызов и презрение всем квенди. Я перестал разговаривать и все больше рычал и издавал звуки, от которых даже звери приходили в ужас. Но среди них я был своим, они молча приняли меня в свое общество. В них я видел больше чистоты и благородства, чем в лживом лице Эленихина и его подачках. Иногда мне казалось, что в их глазах с черным высохшим гноем в уголках, я вижу обреченность. Тогда мне хотелось, чтобы все эти эльфы со всей их чистотой и добродетелью оказались на цепи, а звери эти неподдельные искренние создания правили миром. В этом желании я видел великую справедливость. Но я ничего не мог сделать и также обреченно смотрел из своей конуры.

Хромой пес часто приходил ко мне. Я гладил его, а он, словно не замечая моего безобразия, лизал мне щеки своим липким языком.

Но вскоре моя жизнь изменилась. Однажды Эленихин принес пищу не один. Его спутник молчал и оставался в тени, так, что я не мог разглядеть его. Отдав мне миску, старейшина обратился к нему с каким-то вопросом. Тот кивнул и протянул руку, а Эленихин что-то положил в нее. Потом старейшина ушел, и мы остались вдвоем. Незнакомец смотрел на меня и молчал. Я не нарушал тишины, а сам думал: «Кто это? И что ему от меня нужно?».

Внезапно, он будто решившись, покинул свое укрытие и оказался рядом со мной. Его лицо показалось мне знакомым, но я не мог вспомнить, где я видел этого эльфа. Его взгляд лучился доброжелательностью, но не такой гниющей как у Эленихина, а чистой, словно вода в озере Куйвиэнен. Это подкупило меня. За все время, которое я провел среди квенди после моего возвращения, незнакомец был первым, кто не испытывал ко мне отвращения. Он улыбнулся, и я увидел много маленьких морщинок на его лице. Волосы эльфа были белы как снег, он двигался слегка сутулившись. Он был так похож на постаревшего человека. Я удивился, потому что это был первый раз, когда я столкнулся со старостью. До этих пор я видел только вечно молодых квенди. А этот был таким несовершенным, от него пахло осенью, ее желтыми листьями и дождем.

Незнакомец, по прежнему не говоря ни слова, протянул мне руку, и в его изрезанной морщинами ладони, я увидел маленький ключ. Я смотрел на него и не понимал, точнее не верил. Мне казалось, что я вижу наваждение. Я закрывал глаза и открывал вновь, а ключ был предо мной. Потемневший от времени, согнутый в некоторых местах, он был вратами в новый мир, и я боялся поверить в то, что вижу, словно моя вера могла вспугнуть ладонь, и она зажмется.  

Не помню сколько, я любовался ключом, но вдруг лицо незнакомца стало печальным, и он, наклонившись ко мне, сам снял ошейник. Я ощупывал шею и не мог поверить, что бывает жизнь без цепи, что можно бежать вперед и при этом ни что не будет удерживать тебя. Мой спаситель показал жестом следовать за ним, и я поплелся за ним на четвереньках.

Мы направились вдоль селения, а не через него, но, несмотря на это, попадались квенди, которые видели нас. Одни тыкали пальцем, другие просто провожали неодобрительно-брезгливым взглядом.

Внезапно, незнакомец остановился и, порывшись в своей сумке, достал флейту.

«Мастер!» - вспыхнуло тогда в моей памяти. Меня спас немой мастер.

Приложив к губам флейту, он заиграл. Впервые я слышал, как он играет не грустную песню. В мелодии, что лилась через леса и поля, было что-то насмехающееся, что-то гордое и непобедимое. Я посмотрел на квенди, и они показались мне такими маленькими, что если бы я пожелал, то мог бы раздавить их мизинцем. Они выглядели так нелепо и смешно – букашки, махающие крохотными лапками, что я рассмеялся. Не знаю, догадался ли тогда мастер о моих мыслях, но, прекратив играть, он хохотал вместе со мной и я был благодарен ему за это. Впервые за шесть месяцев, что я провел на цепи, у меня заболели колени. Мне показалось несправедливым, ползать на четвереньках перед этими клопами, и я встал на ноги. Мастер, словно не заметив этого, продолжил играть. Я уже не плелся сзади, а гордо шагал рядом с ним. Тогда я чувствовал себя королем и в каждом своем движении выказывал презрение этим брезгливым взглядам, обращенным на нас. А потом я совсем забыл о них. Был только мастер, была музыка, был я. Мы много смеялись и танцевали, поднимая пыль и раздражая эльфов еще больше. Тогда я забыл о темнице, о цепи, забыл о предательстве друзей и даже о моей милой Эли. Я чувствовал себя свободным. Когда такое бывает, тебе кажется, что если ты как следует разгонишься, то сможешь взлететь. В такие мгновения ветер – твои крылья, птицы – друзья, а дождь ласков как руки матери. До этого я летал только во сне.

(продолжение следует)