«Твое Сознание, зияющее, растворенное и нераздельное с Великим Блеском Предвечности, не имеет рождения и не знает смерти. Оно само и есть Вечный Свет».

 

(Чикхаи Бардо – Тибетская Книга Мертвых)

 

 

11

 

Во сне я увидел моего друга Сатану. Он сидел в позе лотоса и смотрел на меня.

 

- Здравствуй, Сат.

 

- Здравствуй, Йогурт.

 

- Что ты делаешь?

 

- Медитирую.

 

- И как?

 

- Что ты хочешь, чтобы я ответил?

 

- Не знаю. Правду.

 

- Тогда я промолчу.

 

Я улыбнулся.

 

- Я запомню эту правду, Сат. Обязательно. Мне кажется, это самая правдивая из всех истин, - я замялся. – Сат, я все хотел спросить. Можно?

 

- Валяй, - устремив в мое «Я» просветленный взгляд, умиротворенно сказал Сатана, - задавай.

 

- А что со мной будет, если я умру… по настоящему, окончательно? Что станется с тем, что было моим сознанием?

 

- То, что люди зовут характером, будет разрушено. Ты потеряешь себя. Превратишься в чистый листок бумаги, который будет брошен в новый печатный станок. Перед этим ты сойдешь с ума, твое умирающее «Я» заполнит весь, накопившийся в тебе мрак. От каждой из сторон света придут чудовища. Когда ты перестанешь бояться и примешь их, ты по настоящему умрешь, а твой накопленный за годы жизни опыт вернется к самому дну существования, к самому потаенному и глубокому миру, который последователи теории психоанализа Юнга называют коллективным бессознательным.

 

- А какое оно это дно? Какой этот мир?

 

- Его трудно описать. Он не похож ни на какие другие миры. Это не материальное, не астральное и не ментальное измерение. Тибетские ламы говорят, что он похож на бесконечный океан, куда впадают души освободившихся умерших. Огромный многоцветный океан знания и опыта всех живых созданий. Про лам, скажем, я преувеличил, но что-то похожее в их тайной науке имеется.

 

- Напоминает Гайю из «Последней фантазии».

 

- Может быть, может быть, друг мой. Но в отличие от Гайи, мир коллективного бессознательного не живет своим разумом. Он – это бесконечность жизненных сил, мечтаний, страхов и желаний. Он не скрывается в земле и не представляет собой плазму. Если Гайя – это единый дух Земли, то коллективное бессознательное – дух Вселенной. Но дух не в философском и не в религиозном понятиях, а в поэтическом смысле. Иначе, я не могу его описать. Очень скоро ты увидишь его…

 

- И тогда пойму?

 

- Увы, нет. Тому, кто оказывается в духе Вселенной. Можно я так буду его называть. Очень уж мне понравилось это сравнение. Так вот, тому, кто впадает в Дух вселенной уже нечем понимать. Тот, кто становится каплей в многоцветном океане, уже вовсе и не «тот». Про него нельзя сказать «он», «она» или «оно». Попадающий на дно вселенной, утрачивает свое «Я». Как тело гниет и, смешиваясь с землей, превращается в удобрение, так и то, что когда-то было твоим сознанием, в неком роде умирает и сливается с бесконечным потоком. Видишь, это очень трудно объяснить.

 

- Хорошо, Сат. Ты говоришь, что я и никто другой, даже те, кого мы зовем богами, не могут увидеть Дух вселенной, но тогда откуда о нем знаешь ты, Сат? Откуда?

 

Не отрывая пустого взгляда от пола, Сатана грустно улыбнулся.

 

- Прости, но я не могу ответить на этот вопрос.

 

- Не можешь? Или не хочешь?

 

- Не могу. Это знание просто родилось во мне. Оно пришло внезапно, как озарение, как дзэнское сатори. Лишь один миг я всем своим «Я» чувствовал что понимаю, теперь же я только помню. Но того мига было достаточно. Во сне я часто вижу многоцветный океан.

 

Я рассмеялся.

 

- Прости, Сат, вырвалось, - извинился я. – Просто я не мог себе и представить, что когда-нибудь встречусь с Сатаной, и что он будет говорить со мной языком буддиста и рассказывать о своих снах. Я даже не знал, что ты можешь спать.

 

- Конечно, могу. Ты ведь можешь.

 

- Ну, я совсем другое дело. Я же человек.

 

- Человек? – он рассеяно окинул взглядом мое эфирное тело.

 

- Ну, почти, - поправился я.

 

- Человек? – повторил Сатана свой вопрос и неожиданно добродушно рассмеялся. – Да-да, человек. А чем я хуже? Думаешь, я многим от тебя отличаюсь?

 

- Сказать по правде?

 

- Уж изволь.

 

- Да. Думаю, ты многим от меня отличаешься.

 

- Например?

 

- Ну… у тебя есть рога, - нашелся я.

 

- Рога, говоришь? – Сатана хохотал. – Уморил. Это у меня-то? Ха-ха-ха! Рога. Скажи, еще и борода козлиная.

 

- Да, и козлиная борода. Еще копыта и хвост с кисточкой. И ноги кривые. Ха-ха-ха! – смеялся я.

 

- А вот это уже оскорбление, - в шутку обиделся Сат. – Ты посмотри на себя то. Зеркало дать?

 

- А у тебя зеркало есть? Может, и пивко завалялось?

 

- Нет, прости, только дуля с маком. Подойдет?

 

- Нет уж. Сам сербай свою дулю.

 

Мы все еще смеялись, когда Сатана протянул мне небольшое зеркальце. Я взглянул на свое отражение, и меня передернуло.

 

- Что ты со мной сделал, болван? – сражаясь со смехом, попытался разозлиться я.

 

- Да ничего.

 

- Ничего, говоришь? А откуда у меня рога взялись? И… ха-ха-ха… борода козлиная? Я что козел тебе?

 

- А ты на ноги глянь.

 

- На но… Батюшки, а чего ж это они такие кривые, будто с колесом между ног рос?

 

- Ботинки можешь не снимать. Гарантирую тебе копыта. Проверять не нужно. Ну а хвост и сам можешь нащупать.

 

- С чего это все вдруг?

 

- Да так. Теперь у тебя рога, козлиная бородка, хвост с кисточкой и самые кривые в мире ноги с козлиными копытами. Выходит и ты Сатана.

 

- Да уж. Что да, то да. Кривые, любой татарин позавидует. Но ты же знаешь, что пустяки все это. Вся эта атрибутика – пыль на ветру. Она ничего не значит. Хоть сейчас мы с тобой и похожи как близнецы, но все же ты по-прежнему Сатана, а я нет.

 

- Да неужели? Взгляни на меня.

 

Я поднял глаза на Сата и увидел в нем свое отражение.

 

 

«Князь Смерти наденет тебе петлю на шею и потащит за собой. Тебе отрубят голову, вырвут сердце, выгребут наружу кишки и внутренности и станут пожирать мозги твои, пить кровь твою, жевать плоть и грызть твои кости… Здесь тобой сотворенное способно растерзать тебя…».

 

(Суд – Тибетская Книга Мертвых)

 

 

12

 

Когда на следующий день мы вошли в кабинет директора ХИМПРОМа, я был немного удивлен. За выполненным в викторианском стиле столом чернела массивная фигура самого настоящего архидемона. Честного говоря, я ожидал увидеть в начальниках кого-нибудь со светлой стороны, а тут на тебе – демон. Здоровенные ручищи с когтями, плешивая макушка и маленькие рога. Лицо массивное, как у бульдога, но доброжелательное.

 

Глаза маленькие. Серые.

 

Но быстрые и излучают теплоту. Архидемон посмотрел на нас и улыбнулся. Левым плечом он прижимал к уху телефонную трубку, в то время как правой что-то рисовал на листке бумаги. Не отрываясь от разговора, директор кивком головы, предложил нам сесть. Я и Сухарь (остальные остались в коридоре) опустились в мягкие кожаные кресла неподалеку от стола.

 

- Что? Какой бензин? Куда упаковать? В канистру, конечно, - архидемон говорил громко. Видимо из-за плохой связи. – Что? Уголь? Не понял. Так что там с углем? Вы что хотели узнать? Я…

 

Директор придвинул к лицу трубку и уставился на нее, словно вот-вот из маленьких слуховых отверстий должен был показаться джин.

 

- Ничего не понимаю, - рассеянно пробормотал он. – Связь оборвалась. Что у них с телефоном? – мы решили, что последние слова предназначались не нам.

 

Демон некоторое время неотрывно наблюдал за трубкой, а потом, вдруг вспомнил о нас. Его лицо обратилось к Сухарю, сидевшему ближе к столу, и вновь озарилось доброжелательной улыбкой.

 

- Здравствуйте.

 

- Здравствуйте, - ответили мы в один голос и по очереди пожали директору руку. 

 

- А, кстати, - архидемон, положил трубку, которая все еще была у него в руках и, порывшись в столе, протянул нам две визитки.

 

Взяв ту, которая предназначалась мне, я прочел вслух:

 

- Велиал Вельзевул Люцеферович.

 

Неплохо. Так это значит, мой дорогой друг Сат приходится этому типу папой. Забавно.

 

Велиал Люцеферович кивнул, мол, да он самый и тут же перешел к делу.

 

- Итак, господа, чем обязан вашему визиту?

 

Только Сухарь открыл рот, чтобы ответить, как снова зазвонил телефон.

 

- Простите, пожалуйста, - виновато сказал демон. – Я договорю, а потом продолжим. У меня тут просто оборвалась связь на полуслове. Вы не против?

 

Не дожидаясь нашего согласия, Велиал Люцеферович взял трубку.

 

- Да? Что? Какой уголь? Куда, что? Говорите громче, ничего не слышно? А? Что я говорю? Говорю, чтобы вы говорили погромче, а то ничего не слышно. Что? Ничего не слышно. Да. Не слышно. Что?

 

Демон снова уставился на трубку в ожидании джина. Связь оборвалась вновь.

 

- Ничего не понимаю. Беда какая-то.

 

В кабинет вошел главный конструктор. Тоже демон, правда, не архи. Обычный. На нем, как и на директоре был аккуратненький темно-зеленый костюм с белой рубашкой и черным галстуком. Его голова по форме напоминала посаженный на коротенькую шею вертикально-ориентированный цилиндр. Торчащие уши смотрелись на этом цилиндре очень смешно. Демон был среднего роста, коренастый и без рогов. Видно пообламывали. Ничего, с ними такое бывает.

 

- Это же у них с телефоном неполадки? Не у нас? – обратился директор к конструктору, словно тот знал, о чем речь.

 

Тот в ответ лишь пожал плечами и присел рядом с нами. Тоже в кресло.

 

Архидемон положил трубку и вновь переключился на нас.

 

- Ну, так с чем вы к нам пришли, ребята?

 

Несколько слов про обстановку в кабинете. Довольно свободное помещение было усажено цветами, на которые из большого (почти на всю стену) окна лился яркий солнечный свет. Посреди кабинета располагалось несколько столов, расставленных в форме буквы Т. Соответственно, директор сидел за столом, занимающим верхушку буквы. Мы располагались перпендикулярно к столу архидемона. Вся мебель была выполнена в викторианском стиле. Больше всего мне понравились старинные часы, висевшие над входом в кабинет. Будь я Прустом или Гюго обязательно описал бы их страниц этак на десять, но нет желания.

 

Для меня это всего лишь часы. Не больше.

 

Еще один важный момент. За столом директора, прямо у стены стоял самый настоящий орган. Видимо, архидемон любил поигрывать на этом инструменте.

 

- Мы хотим предложить вам кармическую деятельность, которая помогла бы вам автоматизировать свою работу. Я имею в виду работу конструкторов.

 

Велиал Люцеферович кивком головы подытожил слова Сухаря и сказал.

 

- Итак, вы хотите предложить нам кармическую деятельность. Вопрос в следующем, а нужна ли она нам? Нужна? – последний вопрос предназначался главному конструктору.

 

- Да, - вступил в разговор тот. – Нужна ли, ба? Что мы знаем о вашей кармической деятельности, ба? Да ничего, ба. Мы ее купим у вас, а в итоге, может случиться так, что она не подойдет, ба,  к нашему производству. Это выброшенная карма, ба.

 

Что означало это «ба» я наверняка сказать не могу. Но мне кажется, это нечто среднее между блин и бля. Думаю, если бы не присутствие директора, это «ба» обрело бы определенность.

 

Мне этот тип не понравился.

 

Мало того, что он вставлял это «ба» в каждое предложение, так он еще и кричал, будто мы приехали из страны глухих.

 

- А у нас не так  много кармы, ба, чтобы тратить ее на пустяки, просто так. Вы согласны, ба? Согласны или нет?

 

- Что вы предлагаете? – спросил Сухарь. – На каких основаниях мы можем все же начать наше сотрудничество?

 

- На каких основаниях, ба? Дайте нам вашу кармическую деятельность в опытную эксплуатацию, на время, ба. Причем бесплатно, ба. Мы ее пощупаем, а потом, если она нам подойдет, ба, то тогда выложим за нее карму, ба. Мы готовы. Так будет лучше и нам и вам, ба. А что мы будем брать кота в мешке. Правильно я говорю, ба? Мы выделим специальный отдел духов. Пускай они, ба, грызут вашу программу. Все сделаем для этого, ба. Сейчас мы на таких же основаниях взяли продукцию KarmaSoft. Они тоже, ба, пытались нам сразу продать что-то, но мы им сказали: не фига – не возьмем, ба, пока не пощупаем. Вот такие наши условия.

 

- Хорошо, - согласился Сухарь. – Но чтобы вы правильно щупали не мешало бы пройти обучение.

 

- Какое обучение, ба? Это опять трата кармы. Мы обучим наших сотрудников, заплатим карму, а потом, ба, выяснится, что ваша программа нам не подходит. Нет, ба, так дело не пойдет. Дайте нам кармическую деятельность без обучения. Наши конструктора с ней поработают, а потом, ба, мы решим, стоит ли нам ее брать и платить за нее карму.

 

Я боялся, что если Сухарь предложит еще что-нибудь, то все эти объяснения вместе с «ба» пойдут по третьему кругу. Я молился, чтобы он закончил этот бессмысленный разговор. К тому же, часы показывали 14:00. Поезд на Чистилище отправлялся в 18:04, а мне еще нужно было успеть добраться до рая, забежать в гостиницу, собрать вещи, сдать номер и домчаться до вокзала. Время поджимало, и я готов был убить Сухаря, когда он сказал:

 

- Все же обучение нужно.

 

И всё это корпоративное дерьмо понеслось по новой. Вставляя в каждое предложение дебильное «ба» цилиндро-головый демон исходя на фальцет пытался вдолбить в наши головы, как их предприятию нужно экономить карму, и что они хотят для начала взять мою программу в опытную эксплуатацию. Вся беда в том, что в наши головы эта фигня была вдолблена уже давным-давно, и все эти лекции нам просто были не нужны.

 

Мало того, они раздражали.

 

Бесили.

 

Когда главный конструктор закончил, на некоторое время воцарилось молчание. Мне показалось, что архидемон испытывает некоторую неловкость из-за того, что нам пришлось отказать. Чтобы хоть как-то смягчить нас, он заговорил:

 

- Простите, бога ради, моего коллегу. Он немного грубоват, но его уста глаголют истину. Вы же должны понимать, друзья мои, что…

 

Зазвонил телефон и директор поднял трубку.

 

- Велиал Люцеферович слушает. Что? Это опять вы? У вас там в цеху что-то с телефоном? Что? Что я говорю? Говорю, у вас телефон барахлит. Чего? Я не кладу трубку. Это у вас проблемы… Уголь? Какой уголь? Чего? Уголь какой, говорю? А, понятно….Понятно, говорю! Что? Во что упаковывать? Можно в бумажные пакеты. Да. Чего? Да, говорю! Пакуйте в бумажные пакеты. Хорошо. Это все? Чего? Я спрашиваю, это все?! Да. Ну и ладненько.

 

Архидемон положил трубку и, вынув из нагрудного кармана пиджака носовой платок, протер вспотевший лоб.

 

- Ну, блин, достали! Не дают с духами поговорить нормально. Так на чем это я остановился. Ах да.  Простите, бога ради, моего коллегу. Он немного грубоват, но его уста глаголют истину, - похоже, директор все же не вспомнил, на чем остановился. - Вы же должны понимать, друзья мои, что мы не хотим вам навредить, мы лишь преследуем свои цели. Так же, как и вы свои, - он тепло улыбнулся сначала мне, а потом Сухарю. – Ведь в этом ничего таинственного нет. Это не какое-то там новшество.

 

Да, мать твою, ничего нет ни таинственного, ни загадочного, ни нового! Кончай мусолить, мне на поезд надо!

 

- Если мы сейчас возьмем вашу программу, - продолжал директор тоном терпеливого взрослого объясняющего детям, почему трава зеленая, а небо синее. – Если мы сейчас возьмем вашу программу… а она не соответствует нашим требованиям, то мы лишь напрасно потратим нашу карму. К тому же наша, - он каждый раз делал ударение на слове «наша», - основная деятельность не конструирование, а химия. Вот бы нам программку для расчета реакций. А освещение, планировку и проводку мы и так продумаем. Без чужой кармической деятельности. И…

 

И уважаемый Велиал Люцеферович стал разжевывать нам, как готовят сардельки. Сначала наливают в кастрюлю холодную воду, потом кладут туда сардельки. Кстати, их можно класть в воду очищенными.

 

Впрочем, на любителя.

 

Далее ставим кастрюлю на огонь и ждем, пока закипит вода.

 

Что? Вы в курсе? Так и я тоже. А этот гребанный директор, похоже, не понимает, что мы с вами владеем вопросом. Толкает и толкает свою речь, а я нервно поглядываю на часы. Не перебьешь же гада. Обидится. Тогда вообще неизвестно, чем это все кончится.

 

Видимо, архидемону стало нас очень жалко, потому что в конце своей продолжительной речи, он сказал:

 

- Простите, что я задержал вас. Понимаю, вы духи занятые, но хотелось бы напоследок доставить вам удовольствие. Для того чтобы скрепить наши отношения. Знаете, я играю на органе. И признаюсь, многие говорят, что у меня талант. Думаю, вы не откажете в любезности послушать музыку моего собственного сочинения.

 

Договорив, Велиал Люцеферович повернулся к нам спиной и, придвинув свое кресло к органу, заиграл.

 

Как же собственное сочинение. Придурок неумело пиликал прелюдию Баха.

 

Не на того напал. Мы духи образованные. Классику знаем.

 

Время шло, а неугомонный архидемон всё издевался и издевался над бедным органом и нашим слухом. Главный конструктор задремал. Видимо, раздражающая нас какофония, действовала на него успокаивающе.

 

Воспользовавшись моментом, я встал и вышел из кабинета. Через секунду за мной последовал Сухарь.

 

- Я думаю, нам нужно сматываться, - сказал я ему. – Этот архидемон, похоже, нас не скоро отпустит, а у меня поезд.

 

- Хорошо, я вызову такси.  Домчимся до рая за полчаса.

 

- Кстати, а где Пенопласт с Деревяшкой? – озираясь по сторонам, спросил я.

 

- Наверное, ждут внизу – на проходной. 

 

Мы вошли в лифт и поехали вниз.

 

- Значит, ты думаешь, что сегодня поедешь обратно? - как бы между прочим сказал Сухарь.

 

- Да, а что? Мы ведь договорились.

 

- Договорились-договорились, - перекривлял дух, и на его лице появилась злобная улыбка. Наверное, он не хотел, чтобы я это увидел, потому сразу же повернулся ко мне спиной. – Мне плевать на все договоры. Ты будешь здесь, пока нам будет нужна твоя кармическая деятельность. Да-да. Мы тебя не отпустим и нам плевать, что ты там по этому поводу думаешь. Вся твоя жизнь это сплошные сопли. Умер, видите ли, и хочет вернуться. А шиш тебе! Будешь сидеть здесь, как и мы. Со временем ты забудешь жизнь и окончательно умрешь. Будем работать вместе. Твоей кармической деятельности нам хватит, чтобы заработать целое состояние. Забудь о жизни, малыш. Тебе предстоит еще многому научиться. Знаю, ты сейчас думаешь, как бы убежать, а не получится. Предупреждаю, я четыре раза в неделю посещаю тренировки по айкидо. К тому же, нас трое, а ты один. Тебе не выбраться. Подумай об этом, прежде чем что-либо предпринимать. Тебе не одолеть нас, Йогурт, мы – всё в этом мире, а ты – ничто.

 

А мне плевать! Я вернусь! Сат, включи что-нибудь динамичное да погромче.

 

Под резвое «Presto agitato» из «Лунной сонаты» Бетховена, я нанес Сухарю серию ударов по затылку и шее.

 

Его призрачное тело свалилось на дно кабины лифта, словно мешок муки. Для уверенности я добавил ногой под дых. Лифт остановился, и я выбежал.

 

На проходной Пенопласт и Деревяшка о чем-то оживленно беседовали. Увидев меня, они разом смолкли, а потом крючконосый спросил:

 

- Где же ты Сухаря потерял?

 

- Он застрял в лифте, - придумал на ходу я. – Просил вызвать аварийный персонал.

 

- Вызвать, кого?

 

Ну, блин, достали!

 

Прямой удар в подбородок (в каратэ этот удар называется цуки) вырубает человека на несколько минут. Пенопласт теперь об этом знает. А как же не знать, если от этого удара валишься в беспамятстве на пол, а я провожу контрольный удар в шею.

 

Тра-трам-там-там-м-м-м!

 

Деревяшка стоит в замешательстве. Не знает то ли бежать, то ли бросаться в бой. Что бы он в итоге выбрал мне узнать не суждено.

 

Пам-ля-ля-я-я.

 

Удар ногой в пах заставляет Деревяшку сложиться в одну из йоговских асан. Второй удар укладывает его на отполированный мраморный пол.

 

Я бегу, а в голове Бетховен истязает пианино. Около автобусной остановки стоит такси.

 

- До гостиницы «Nosce te Ipsum», пожалуйста.

 

- Это где? – хлопает ресницами дух-водителя.

 

- В раю.

 

- Понятно.

 

Когда такси выехало за территорию завода, музыка замолкла.