Крыша высокоэтажки-запретная зона. Раньше да - открыты для всех, филиалы свободы, переход из сейчас в вечность, а теперь - элитные пентхаузы, и замки на дверях, и охрана в светлых холлах. Но - не везде, не всюду ещё добрался этот недешевый уют, оплаченные улыбки. Ещё есть – свобода. На одной из таких площадок свободы стояла девочка - тоненькое платьице цвета палой листвы, волосы - настолько грязные, что невозможно определить их первоначальный цвет. Рыжий…почему то кажется, что это должен быть именно рыжий… Взгляд - в никуда, в себя. Такой неправильный взгляд, старый взгляд на детском лице. Не бывает у детей таких взглядов, и губы - синие не от холода, от слов, которые они шепчут.

В её глазах – слёзы всех осенних дождей, желтовато-красные от опавших листьев; шум ветра в её волосах, всегда чуть влажных от промозглого утреннего тумана; её руки – всегда холодные и как-будто полупрозрачные, тело её – все тот же туман над рекой, губы её – то синие от холода, то алые от осенних ягод. Она стоит на краю крыши и говорит, говорит, говорит…
«А Старшая, та всегда холодна и спокойна, даже в неистовстве своем. И уходит так же – горно и спокойно, но сдавая свои позиции медленно и неохотно. Конечно, чего ей то страдать? Небось, сама себе уже надоела, тошно ей от самой себя, вот из неё и получается прирожденная самоубийца…
А ей на пятки нетерпеливо наступает Средняя - всегда куда-то спешит. Даже умереть, уйти – и то спешит… Конечно, сердце в груди её останавливается от потоков чувств, одуряющих, новых. Зайдется сердце-птица в неудержном танце своём, не выдержит, упадёт – и уйдёт Средняя – быстро и незаметно.
А за ней - плавно, напевно, вся в ароматах, вся истекая медом предвкушения – придет она, всеобщая любимица. Даже нет для неё клички унизительной: не средняя, не старшая, и уж тем более не младшая – сама по себе. И долгожданно метнутся к земле солнечные копья, сколько голов непутевых ранят они? И воды морские радостно расступятся перед входящими в них. А она ляжет в траву изумрудную, вздохнет грудью полной, в дрему соскользнет сладкую, и так, незаметно, во сне, уйдет отсюда. И сколько не зови её, не буди – все бесполезно, нет её!»
Всхлип… голос глохнет… «Нет её…»- эхом над городом вечерним пронеслось… Глубокий вздох – платье колыхнулось грязным колокольцем, глаза - в себя, зрачки – в тьму, губы –сухим шрамиком, и не алые уже, и не синие, бесцветные – движутся - два червячка в конвульсивном танце страсти:
«Почему? Ну почему всем им легко уходить - во сне ли, в гордости ли, в счастье ли нестерпимом остановившегося сердца? И лишь я всегда так – под слезы неба, под боль отмороженных ступней. (Чтоб тебе пусто было, Старшая! Я ещё здесь - перестань же!) Почему так? Или это кара мне за слезы мои, за то, что несу тоску в сердца? За то что…»
Порыв ветра бьет девушку в спину, два неловких шага в краю крыши.
«Хорошо, хорошо…Я поняла… Уже иду…Все-все… Я уже не ною, Старшая, я знаю, что вам всем не легче, просто это – я , вечная плакса и неумеха, даже уйти и то достойно не могу…Уже умолкаю, ухожу…»
Неловкий последний шаг, в пустоту- то ли ветер её толкнул, то ли сама…Краткий миг полета - то, что всегда нравилось больше всего. Вот почему всегда уходила так - с крыши, хотя наверное тоже могла свернуться калачиком под проливным дождем и уснуть вечным сном. Но так - интереснее что ли? Хоть на краткий миг - чувство свободы… Хоть на миг поверить, что у тебя есть крылья…Чавкающий звук удара об асфальт: была свобода и нет её - ограничена свобода серой будничностью асфальта, на котором растекаются праздничные красные круги… На рыжие волосы упала первая снежинка - дождь прекратился, снег…
…осень ушла - зима…