Боже меня упаси писать любовные записки!
Написала уже целую кучу на свою голову. Тоже мне, Маргарет Митчелл, блин!
А теперь приходится расплачиваться за свое графоманство, ибо у мужа появился мощный рычаг воздействия на мою тонкую душевную организацию.
Как только я начинаю обижаться на Антона, он выуживает из секретной папочки очередной листочек, на котором я когда-то написала что-нибудь вроде "Ты так грозно храпел, что я побоялась тебя будить. Буду в четыре. Я тебя люблю!" и выкладывает записку на самое видное место, чтобы я увидела, улыбнулась и пришла мириться. Как же это было непредусмотрительно с моей стороны писать всю эту любовную лирику! Да еще и своим почерком. Дура! Печатала бы уже на машинке!
А выкинуть секретную папочку рука не поднимается - слишком уж много воспоминаний в ней хранится...

Сумка была собрана, документы готовы, билеты куплены. Антон, свернувшись калачиком, спал с детской улыбкой на небритом лице. Я сидела на кухне и сочиняла опус на тему: "Мы не можем быть вместе, прости меня, нам так будет лучше, бла-бла-бла."
За несколько месяцев нашего с ним знакомства, я так и не смогла признаться ему в том, что оно, знакомство, недолгосрочно, ибо сразу же по окончании ВУЗа собиралась уехать к родителям и младшей сестре. В другую страну. Сначала разговоры об этом казались неуместными, а затем мне просто не хватало духа одной лишь фразой уничтожить радость, которая появлялась у него в глазах каждый раз, когда мы встречались. "Его нельзя в себя влюблять," - не уставала напоминать себе я. А когда поняла, что план А не сработал, тут же составила план Бе "В него нельзя влюбляться!.."
Опус был оставлен на кухонном столе вместе с ключами от его квартиры. Умом и сообразительностью я никогда не отличалась, поэтому мне казалось, что уйти не попрощавшись, объяснив все в записке - самое правильное решение в данной ситуации. Иногда просто невозможно быть честной.
Я вышла в прохладное летнее утро, обещавшее знойный и душный день, и направилась к себе домой. До поезда в Москву, где меня ждал отец, оставалось меньше двух часов.
Вопреки ожиданиям я не испытала ни легкости, ни радости при мысли о скорой встрече с близкими людьми. Думала я совершенно о другом. Достала мобильник и позвонила Ленке:
- А я ведь его никогда больше не увижу, - вместо приветствия сказала я ей.
- Ты об этом позвонила поговорить? В шесть утра? - взбесилась Ленка. - Не морочь себе и мне голову. С твоей стороны это было бы свинством. Не уехать после того, как ты всех нас напоила до полусмерти. Зря я что ли водку пила за твой отъезд?
Но я уже не слушала ее. План Бе не сработал. Руки похолодели, в животе появилось ощущение пустоты. Я находилась в том состоянии, когда была готова остановить любого прохожего и попросить: "Дайте мне в морду, уважаемый случайный прохожий, потому что я дура и идиотка безмозглая". Но в столь ранний час прохожих на улицах не было... к счастью (аффект аффектом, а о внешности забывать никогда не следует).
- Только не просыпайся! - мысленно приказала я Антону и побежала к его дому на такой скорости, что мой учитель физкультуры мной бы гордился.
Он спал. Так же свернувшись калачиком, с той же детской улыбкой на лице. Я положила опус и ключи к себе в сумочку и на чистом листе бумаги написала: "Я очень люблю твой сексуальный профиль. Надеюсь лицезреть его на Научной в пять вечера. Целую, Я."