"Вот ты как думаешь, Человек - он по натуре добрый или злой? Как хуже он хочет или как лучше? Я многих спрашиваю. Простой вопрос, а мнения могут быть разные. Наверное, не так уж и просто ответить. А может быть, люди затрудняются сказать коротко и без оговорок из-за важности вопроса? Ты попробуй других поспрашивать - прикольно, мне нравится. Большинство обязательно скажет: люди разные. Кто-то хороший, а кто-то плохой. Но ведь можно спросить - а почему он плохой, зачем ему это? Как он вообще докатился? Может быть, ты спрашиваешь Иванова о Петрове и о Сидорове, а Петров ему просто больше нравится.. Чьи-то предпочтения не делают человека хуже или лучше. Я заметил - если кто-то, вот ты например, покажешь на кого-то: вот он точно козлина, то уже после двух-трех вопросов сам же признаешься, что не уверен. Нет, нельзя судить о людях по их поступкам. Мы же не знаем всей правды о чужих делах. Кто-то поступил нехорошо, допустим. А вдруг он был вынужден? Чтобы доказать, что он так сделал обдуманно и со спокойной совестью, надо прокрутить ситуацию в других условиях. Там, где мы бы не зависели ни от чего и были сильнее обстоятельств. На всех бы хватало всяческих благ и жизненного пространства. Вот тогда можно по поступкам судить. Где такое возможно? Только в раю каком-нибудь..
Человек может быть морально слабым, но слабость - это ведь не злость, а обычный недостаток. У многих есть. Вот у меня - тоже", - и Вадик в ответ на мою усмешку лукаво улыбнулся и погладил себя по воображаемому животу, словно именно там содержались корни его моральной слабости.

Вадимом зовут. Никакие мы с ним не друзья, вот еще!.. Знал его раньше: в училище военном вместе учились - он окончил, а я нет. Да и то, в училище мы общались еще реже чем теперь, когда он поселился где-то здесь в околотке: видимся раз в квартал на автобусной остановке.

Пекло в своем зените.
Сидим пьем пиво общаемся.
Вернее это я сижу, плавлюсь как в жаровне под зонтом летнего кафе; через силу, содрогаясь всем телом, пью тошнотворную теплую жижу; слушаю.
Вадим и раньше любил поговорить, а тут совсем увлекся. Рассуждает о чем-то отвлеченном. Пиво не пьет в принципе: он что-то у себя бережет, то ли печень, то ли почки. Жестикулирует. Стоит на ногах. Раскачивается, привычка у него такая. Голос громкий - неужели не видит, что его уже слушают все присутствующие?
Неадекватен человек, отравленный испарениями топленого асфальта.

***

А собственно, Вадик правильно делает, что не садится. Стулья совсем пластмассовые, а он крупноват.. Смотрю на него, немного завидую - переносит зной лучше меня.

"..Нет, справедливый подход - это говорить не о делах, а о качествах и о чертах характера. Давай под таким углом посмотрим. Что скажешь?.."

Говорит убежденно, увлеченно и веско. Отдельные мысли он считает особенно удачными, и произнеся одну такую, он вглядывается в меня попристальнее, ищет признаки произведенного эффекта. Не думаю, что он что-то находит. Под столом приходит в себя рука после дружеского рукопожатия.
Зато Вадим при разговоре оживлен. У него своя манера. Говорит он медленно и не очень внятно, больше делает жесты руками; вместе с ними двигаются плечи, а все тело ходит ходуном; сидя говорить он не может, как не может и стоять без движения. Переминается с ноги на ногу, делает коротенькие пружинистые шажки вправо и влево, а чаще ко мне. Водит головой из стороны в сторону, и только внимательный взгляд направлен на меня, не мигая. Мимика отсутствует; неизменное улыбающееся выражение его лица при разговоре не меняется, как будто оно какое-то нарисованное.
Фразеологию и пунктуацию Вадим выдерживает. Главные мысли он подчеркивает, правда не интонацией, а тычками большого пальца в мою сторону. Другой рукой он расставляет знаки препинания, легонько шлепая ладонью по столу. Столик, однако, при этом подпрыгивает, а все расставленное на нем, сохраняя строй, потихоньку смещается к краю.
Думаю, со стороны и не похоже, что мы обсуждаем вещи столь абстрактные.


Не дождавшись моего ответа, Вадик рассуждает дальше.
"Есть три мнения..
Одни думают, средний человек слишком хитер и про него нельзя определенно ничего сказать. Не черный, не белый, а где-то посредине. Мне хочется возразить: тут надо еще подумать. Никто не спорит: ангелов между нами нет. Даже Христа на его крест добрые люди водрузили. Побоялись заступиться и сделали вид будто так и надо. Через пару дней все дружно начали раскаиваться. До сих пор себе простить не могут.
Серость - это не ответ. Там еще какой-то главный священник был, который приказ отдавал, и даже он считал себя правым, просто работа у него дурацкая и ответственности много"..

Французская щетина на лице у француза. У русского Вадика - на всей голове, похожей на глобус, благодаря параллелям и меридианам белых шрамов. Прикреплена к туловищу шарнирами мясистых складок.
Подозреваю - я не первый, кто выслушивает этот рассказ.

"Вторая версия - человек по натуре злой"..
Улыбка слетела с лица Вадима, а голос стал глуше. Я догадался, что вторую версию он не разделяет.
На мгновение он притих, осклабился и кротко вздохнул на весь объем тесной рубашки 60-го размера. Мне показалось, что Вадим искренне сожалеет о человеческом заблуждении.
Он огляделся, обнаружил в стороне металлический стул, пододвинул к себе, и наконец присел, тяжело навалившись на спинку. Стул по-щенячьи тявкнул и противоестественно изогнулся. Под нашим навесом стало просторнее.
Я заметил, что стул этот - рабочее место охранника, отошедшего на минуту в сторону и сразу заметившего вторжение. Однако тот возражать не стал. "А охранник-то наш - добрый человек", - подумал я. Вадим ничего не заметил.

"У них и доводы имеются. Человек - вроде бы эгоист, свой интерес и интерес своего круга он ставит выше чьего-то чужого. Вдобавок самоутвердиться хочет, за счет унижения соседа. Все остальное отсюда вытекает.
Детишки у нас жестокие, ни одна нормальная свадьба без мордобоя не обходится. Мужья своих жен воспитывают, а те норовят как можно скорее разделить имущество и подать на алименты.
В армии в любой сушилке отсиживается человек с перекошенной мордой.
По ящику нам показывают сплошные жестокости, потому что нам интересно их видеть. Иначе бы не показывали.
На работе карьеру делают не самые талантливые или продвинутые, а самые хитрые и цепкие.
Предположительно - если бы не стало рамок закона, все бы сначала принялись сводить старые счеты, а потом перегрызли бы друг друга в борьбе за лучшую долю. Тут я мог бы еще поспорить - ведь мы же договорились не учитывать материальные ограничения. А решили заглянуть к людям вовнутрь.
Но сторонники этой второй версии мне говорят: нацепи человеку прибор, который бы озвучивал его мысли, и тогда все вопросы отпали бы сразу"..

Вадим начал делать длинные паузы между репликами. Закончив последнюю, замолчал и задумался. Он как будто расстроился от собственных слов.
Через минуту, когда я прикончил-таки свой фужер, он еще молчал. "Он сам не совсем уверен, прав или нет", - подумал я.
"Но они ведь неправы, точно?.. Как я понимаю, есть еще третья версия, по которой человек - сама доброта?"- произнес я вслух.
Вадик поднял на меня массивные шишки бровей.

"А знаешь, тут самое главное - это вера!.."
Я заметил, как его лицо стало светлее. Спиной почувствовал, как за нашим разговором следят еще минимум пять-шесть человек.
"Если ты убежден, что все вокруг - мерзкие твари, ты не оставляешь им никакого выбора. И оказываешься прав. Если ты в чем-то подозреваешь окружающих, ты живешь в подозрительном мире с подозрительными обитателями, а самая подозрительная морда - твоя собственная. Если ты не видишь никого вокруг, ты и есть один-одинешенек. Все возвращается к тебе как бумеранг.
Бывает трудно это понять, но тем не менее это так. Надо верить, что люди, все без исключения - добрые, и они такими будут. Ведь правда?"..

Снова поднявшийся на ноги, улыбающийся во всю ширь золотых зубов Вадик спросил это громче и кивнул кому-то сзади меня. Я обернулся машинально, и увидел за дальним столиком двоих солидных мужчин с усами и в галстуках, лет по пятьдесят: такие обычно обсуждают друг с другом деловые вопросы.
Один мужчина тотчас же воскликнул: "Конечно!..", и кивнул в ответ, при этом низко опустив голову. И второй утвердительно кивнул тоже.
"Во как!.." - Вадик почти торжествовал. - "А если кто-то не похож на доброго человека, это ничего не значит, и он не безнадежен. Бывают у людей трудности или замешательство, не без этого, и таких просто надо поддержать и успокоить"..

Вадим оглушительно хрустнул всеми костяшками пальцев.
Наверное, на всю улицу, с ее движением по проезжей части.

"И поверь моему опыту, дружище!.. Что бы не приключилось с человеком, уныние или заботы, надо всегда стараться вернуть ему оптимизм, постараться как-то помочь или подсказать, а если надо - то просто растормошить хорошенько. И знаешь, это все не зря. Потом тебе самому же станет легче. Я знаю, кого угодно можно привести в чувство, и тогда я посмотрю и скажу: вот, совсем другое дело.. Теперь узнаю тебя, братуха!
Поверь моему опыту. Все до единого люди - добрые, душевные и отзывчивые. Сотню раз сам убеждался.
А если что-то не так, то это уже наша вина..


Офицер армейского спецназа, капитан запаса, с боевыми наградами.
Мастер спорта по боксу, по гирям и по пауэрлифтингу. Громила под метр девяносто: сто килограмм медвежатины.
А при этом безобиднейшая личность - добряк, скромняга, воспитанный и учтивый. Никак не жлоб и не горилла. Сентиментальный даже, вот ведь что. В большом теле - большая душа.
К тому же умный. Разгадал главную тайну человеческой души.
Проницательный. Молодец, что тут скажешь..



Земля изредка подрагивает - под нами оказалось метро. От зноя гудит воздух.

Пять дней без дождя. Под раскаленным небом - сохнет и трескается наша раскаленная психика.
Депрессия.