[450x121]
1-ая часть здесь
2-ая часть здесь
И далее 3.1.

---

-----

Синичка,

лиха беда начало. Процесс затягивает меня все сильней. Дай-ка я расскажу тебе сегодня, как я первый раз обратил на тебя внимание. Пусть даже это имеет (теперь) сугубо академический интерес, - но мы же с тобой ученые. :)

...это был запах.

Я так и не набрался смелости спросить тебя, ни тогда, ни потом, что же именно это было такое. Но в тот удивительный день я был уверен (а что осталось от моей уверенности? пожалуй, легкий сплин), что аромат этот шелестящий возник не случайно - нет, он появился специально для меня, ведь еще вчера - когда я мельком видел тебя впервые - этого очарованья не было и в помине.
Так ли это? Скорее всего, не так. Впрочем, нет, не говори, а я не спрошу имя твоего секрета - я сразу понял, что хочу навсегда оставить это тайной, без которой всякое очарование теряет свою силу.

Всю-всю...

Ну, как минимум 4 процента.

Пока, ТТ


-----
Я удивлен, Синичка, как застенчиво наше сознание /только мое, возможно/. Посмотри сама, оно выбрасывает наружу самые откровенные и нежные свои глубины лишь только после того, как ему обещана полная гарантия неприкосновенности.

Это очень мило - писать письма без адресата. Но безличная форма претит сердцу.

Сердце хочет говорить с кем-то. Бывает, разумеется, что оно поет, поет как птица от того, что в горле есть песня. И невозможно выдохнуть без того, чтоб не вылетела ясная трель. Например, быстрый речитатив синицы, или простодушный -- какого-нибудь там зяблика. Но если ему не поётся, а плачется, то нужен же кто-то, чтобы услышан был плач. Кто-нибудь живой, теплый. Домашний исповедник, наперсник с седоватой тонзурой, на самом деле он намного полновластнее золотопогонного анонимного читателя, корпящего над грудой убийственных откровений где-нибудь в недрах "компетентных органов". Намного и опаснее.

Разговор, Синичка, -- это вообще довольно опасная вещь. Вот слова не было. А вот оно уже есть. Оно не живое, но и не мертвое. Его не вытрешь, как арбузный сок с подбородка. Оно вытекло уже, просочилось куда-то вовне, вовне нашей плоскости существования. Оно -- само по себе.

А как опасны могут быть слова, дано было узнать и мне, и тебе, Синичка. Слова бывают куда острей чем бритва. И раны от них заживают куда медленней, чем порезанные запястья "поперек -- в койку, вдоль -- в рай..." С ними обращаться надо осторожно, как с маленькими дикими зверьками. Не давать им сразу своих рук.

Но даровано бывает словам и иное. Могут они затмить все перед глазами и утопить нас в самой глубокой глубине, откуда и солнце-то если и видно, то как со дна колодца.


Письма, не адресованные никому, на самом деле полагаю, адресованы автором самому себе. И смешно надеяться, что судьба такого послания может закончиться где-либо кроме... ну, скажем так, в стандартном последнем приюте газетной передовицы. Гораздо глубже затрагивают письма, имеющие потенциального читателя, но не отправленные ему. Однако, и здесь присутствует изрядная толика гордыни - зачем же было чернила переводить.

Но лишь настоящие, реальные письма, написанные, чтобы быть прочитанными, но так и не дошедшие до своего единственного адресата, обладают поистине магической притягательной силой для нас.

Я предствляю себе некоего виртуального читателя, чудом проникшего сюда сквозь завесу..."

...меня аж передернуло - показалось, что внимательный чуткий взгляд остановился на моем лице на секунду, проверяя: а ты-то кто таков, приятель? - Дак я, так, случайно вот... меня не предупредили... - Не предупредили,... ну-ну,...

Я сглотнул и вернулся к экрану и заворожившему меня письму:

"... сквозь завесу пространства и с некоторым удивлением осматривающего мои экзерсисы: - А тебе, тебе что помешало отправить эти мэйлы по назначению?

Сейчас скажу.

Я знаю, что стар для таких упражнений, но мог бы выучиться разговаривать по-твоему, Синичка. Если бы для этого оставалось время. Поэтому, не издав ни одной фальшивой ноты, я пишу тебе письма, которые нельзя отправить. Поверь, Синичка, я мог бы потом прочесть тебе их, перевести, перепеть единым языком птиц всего мира. Потом... если бы у нас оставалось хоть какое-то "потом".

Я грустен сегодня. Наш последний разговор вынул из меня весь дух, а потроха начинил шестеренками, которые отсчитывают секунды, не то от момента телефонного разговора /и тогда я боюсь подумать до чего/, не то до прибытия очередного поезда жизни.

Ты обращала внимание, что жизнь прибывает к нам поездами - их еще иногда именуют "белая полоса", "черная полоса". В каждом поезде к нам прибывает некоторое количество наших будущих минут, с визжащими и путающимися под ногами нашими секундочками. Иногда вокзальные краны вытягивают из длиннющих вагонов на сдвоенных колесных осях наши часы и сгружают их прямо на привокзальной площади на радость всем прохожим.

В сегодняшнем составе ко мне прибыли - грусть /давно не видались, ну заходи, постоянная спутница, хранительница холодного огня/, меланхолия /а эта-то откуда?/, и трезвость /вот спасибо, без тебя был бы некомплект/.

А это значит, что час разъяснений приходит.

Но пока еще есть немножко минут, я все же пишу тебе, Синичка, пока.

-----