Вечер пятницы, как ни странно, мы провели. И даже не дома. Ночи, как правило, чреваты неожиданностями, и не только ночи. Ближе к вечеру пятницы - и желанному концу рабочего дня! - внезапно и вдруг возникла альтернатива мирным и безалкогольным планам Беса на вечер – в кои веки провести вечер пятницы дома, по-стариковски, за ноутом и бытовухой. Однако вместо кровати с ноутбуком Бес оказался в театре, а в постели оказался уже после двух – в лучших традициях этого лета. Воистину, никогда не знаешь…
Теарт им.Ленсовета, кому интересно, пиеса – «Любовь до гроба», не бог весть что, но милая и местами забавная безделка, с предсказуемым сюжетом, но скоротать вечер пятницы – вполне. Луппиан, правда, Бес не любитель, ну да бог с ней.
Суть не в этом. Спектакль сей имел последствия, ни режиссером, ни драматургом не предусмотренные, но это, безусловно, не их вина – никто и никогда не смог бы предусмотреть все задвиги Беса.


Тысячу раз прав был Федор Палыч, говоривший о Бесе, что у него, помимо других достоинств, еще и «совершенно потрясающий ассоциативный ряд, причудливый и неожиданный. Вам, друзья мои, такое не снилось и не приснится, даже не надейтесь.» При этих словах Бес (который в те времена еще не был Бесом), уткнувшийся, как обычно, в очередную книгу из бездонных запасов Федор Палыча и в общую беседу не встревавший, изо всех сил старался не покраснеть, но все равно неизменно краснел, наливаясь тяжелой кровью до самого затылка – застенчив и неиспорчен был Бес в те времена! - а Федор Палыч, шутливо ущипнув его за ухо, неизменно добавлял:
- Помимо всего, она еще скромна и не сознает своей исключительности. Вы просто не в состоянии ее оценить! Настоящее сокровище, истинный перл!
Все смеялись, а истинный перл и настоящее сокровище – громче всех, радуясь удачной шутке. В разношерстной и продвинутой компании Бес был самым младшим и самым незаметным, котенком среди саблезубых тигров, робким оруженосцем среди рыцарей Камелота, младшим братишкой, путающимся под ногами… Ни как интеллектуальный, ни как, боже упаси, сексуальный объект Бес не рассматривался. Один лишь Федор Палыч не уставал повторять, что Бес – чудо и перл, и такие, как он, рождаются раз в сто лет, и далеко не каждый в состоянии оценить его, это не для дураков и не для средних умов но для ценителя Бес – истинное сокровище. Как и остальные, Бес воспринимал речи старика как дежурную шутку, но внимание было ему приятно…

Сидя в зрительном зале и наблюдая неспешно развивающееся на сцене действие (ни развитие сюжета, ни его развязка и ни отдельные повороты сюрпризом для Беса вовсе не были – он их ждал. Нет, конкретно эту пьесу он не читал. Но на своем веку Бес прочел, много пьес, видимо, слишком много, и не только пьес. В данном же случае ружья висели уж очень очевидно), Бес вдруг ощутил неожиданный и сокрушительный удар. Глядя, как Луппиан-Эва докапывается к своему терпеливому и снисходительному мужу, Бес испытывал чувства, ни драматургом, ни автором не предусмотренные. Слушая смех зрителей, Бес с ужасом поймал себя на том, что сердце его, каковое мыслил он окаменевшим и застывшим, как планета зла в финале «Пятого элемента», сжалось вдруг, затрепетало и замерло. И от чего, от чего?!!! Ни за что не догадаетесь. С ослепительной и обезоруживающей ясностью Бес понял, что ему до тошноты, до щемящей тоски, до падения сердца и остановки дыхания не хватает – именно этого. Этого семейного уюта, светлого островка в заоконном море тьмы, вечера, когда мужчина сидит с книгой-газетой-компом опционально, а ты, ты - рядом, ходишь по комнате, или сидишь на полу у его кресла, прижавшись к его колену, а его пальцы машинально перебирают твои волосы, и вы разговариваете, ты спрашиваешь, он отвечает, и этот взгляд над страницей, и «что ты сказала, дорогая?», и «ой, я совсем забыла, слушай! Нет, серьезно!», и его «ничего не понимаю! Ну-ка, иди сюда, малыши!» - и тебя усаживают на колени, отводят волосы со лба, и ты – не один, и не нужно, придя домой, нашаривать в темной прихожей выключатель…

И в зрительном зале, где народ хохотал и аплодировал - и часть Беса, та часть, что была в театре и смотрела пиесу, тоже улыбалась краешком губ, и кивала, и хлопала в ладошки – не в особо смешных местах, а в тех, которых Бес ждал, в те моменты, когда сюжет, ни в чем не отступая, послушно шел в предугаданном направлении, со всеми остановками… Но Бес вообще страдает подобным дефектом – аплодирует он исключительно в своих местах. Так что в театр ходить с ним - тоже удовольствие еще то… Но другая часть, та, что глубоко внутри, та, что Бес старательно прячет ото всех, та, у которой причудливый ассоциативный ряд и обнаженные нервы, огромные зеленые глаза и хрупкая грация эльфа, та часть билась, воздевала руки и кричала Великое Ничто:
- Нет! НЕТ! НЕ НАДО! Так не честно!!! Не делай этого! Я не хочу! Если ты хочешь, чтобы я чувствовала – как раньше, любила – как раньше, жила – как раньше, дай мне мужчину, которого я могла бы любить! Или оставь меня в покое, не буди во мне эти чувства, не заставляй тосковать о несбыточном. Это безнравственно и аморально
Я не прошу любви, я не прошу мужа, я не прошу друга – просто оставь меня в покое. Я не хочу света – я хочу покоя! Не надо ничего – просто оставь меня. Пожалуйста…
Но Великое Ничто молчало, и только звезды равнодушно смотрели на странную фигурку, рыдающую в каменистой пустыне.

А вечер в целом удался, душевный, камерный, и снова ощущение дежа вю, полумрак салона, чуть разбавленный светом далеких фонарей, тихая музыка, тепло от печки, трюфеля и сок из бардачка… Только… только… Ошибка в главном…

P.S. Да, мне одиноко! Мне – одиноко!!! Я это сказал. Довольны?
По-прежнему считаете, что вербализация проблемы – половина ее решения? «Ничего подобного. Просто ничего подобного» (с)