[150x225]
Бес последнее время старательно потворствует своим извращенным инстинктам и в редкие, до обидного редкие дни свободы от забот реализует свое вечное стремление к ночной жизни. Одной ночной покатушки в неделю ему мало. Бес усердно старается перейти на две. Да он бы каждую ночь катался, а днем спал – это ли не мечта. Вот только помимо кататься и спать страстно любит Бес пожрать, чего-то себе купить и тэ дэ. Плюс заботы многочисленного семейства – и Би, и попугаи пожрать тоже очень не прочь, так что приходится с этим считаться. Увы, ни один дядюшка-миллионер в далекой Америке или где угодно пока не вспомнил внезапно о существовании на этом свете Беса и не обеспечил ему безбедное существование, так что в ожидании этого радостного события Бес вынужден крутиться сам. Что, к сожалению, подразумевает присутствие Беса на рабочем месте начиная с 9 утра. Это безнравственно и аморально, но это жизнь.

Так что на ночные покатушки остаются лишь 2 дня в неделю. Что грустно. С другой стороны, как писал бессмертный Гораций, правда, несколько по другому поводу «люби не то, что хочется любить, а то, что можешь, то, чем обладаешь», так что хорошо, хоть так.
А как хорошо кататься ночью по городу, друзья мои, как хорошо! Машин мало, людей тоже, автобусов-троллейбусов-трамваев нет совсем, можно ехать и по тротуарам, и по проежке – как хочешь, можно разгоняться до пока не страшно, можно… Много чего можно.
И это волшебное ощущение скорости, свободы, этот возврат молодости! Что может с ним сравниться!
А как чудесно проехаться ночью по центру! Выйти из маршрутки у Новой Голландии, неспешно проехать мимо Николаевского дворца, постоять на мосту, любуясь немецким парусником, радостно отражающим в воде гирлянды цветных лампочек, украшающих мачты – с одной стороны и восхитительным видом на дворцовый мост и набережные – с другой, проехаться по тихим и безлюдным в этот час линиям Васильевского острова, выехать к памятнику Крузенштерну, проехать мимо Румянцевского сада, купить в Маке вафельный рожок, снова свернуть вглубь острова, проехать мимо кирхи, выехать на набережную Макарова и мимо Пушкинского дома – на Стрелку, чтобы по Дворцовому мосту успеть «до развода» вернуться «на нашу сторону». Ролики идеально подходят для ночным экскурсий небольшой компанией – едешь себе вроде как неспешно, вертишь головой во все стороны, останавливаешься полюбоваться на что заблагорассудится, но расстояния сокращаются, и нет той усталости, что заставляет направляться домой, когда душа еще просит продолжения банкета. Как я люблю Васильевский остров! Сколько раз мы бродили по его линиям, наслаждаясь тишиной и каким-то неуловимым налетом провинциальности, неведомым образом сохранившимся до сих пор с тех давних пор, когда Васильевский был глубокой окраиной, а на его поросших травой земляных улочках паслись козы… А потом выходишь на набережную – и в который раз дух захватывает от огромной Невы, перечеркнутой мостами, от бескрайней набережной, протянувшейся в обе стороны – выбирай любую, от стройных дворцов, отражающихся в воде, и этот простор захватывает тебя, и хочеться летать – и ты летишь, почти летишь, и ветер свистит в ушах, и мимо проносятся звенья решетки на набережной, и фасады, и сфинксы, и фонарные столбы, и вот ты уже на Троицком и любуешься Стрелкой с другой стороны, и снова комок в горле и ощущение счастья. Ты живешь в этом городе с рождения, ты вырос в нем, ты сотни раз видел Ростральные колонны и Академию художеств, Медного всадника и Спас-на-Крови, ты часами бродил по его мостам и набережным, ты ел мороженое, сидя под Диоскуром и целовался под львами и грифонами, ты держался за пальцы атлантов и они выполняли твои желания, ты качался на цепях набережных и сидел верхом на многочисленных львах, ты бродил под колоннадами соборов и сидел на гранитных ступенях у самой воды, - казалось бы, город давно уже должен стать привычным фоном твоей жизни. Почему же каждый раз, когда ты выходишь на набережную или останавливаешься на мосту, у тебя екает сердце?
Это – твой город, он всегда был частью тебя, а ты – его частью. Он был твоим другом, твоим братом, он расстилал перед тобой свои проспекты и аллеи, набережные и бульвары, он скрывал тебя от любопытных глаз то выступом стены, то колонной, то густой листвою. Он был с тобой рядом, когда ты был счастлив – и ты не замечал его, или тебе казалось, что не замечаешь, а его львы и грифоны, лошади и сфинксы, атланты и кариатиды снисходительно смотрели на очередную пару человеческих детенышей, переживающих все тот же, старый, как мир, и вечно новый роман. Он был с тобой, когда тебе было плохо, и обнимал тебя, и забирал часть твоей боли, и холодный ветер с Невы стирал слезы с твоих щек, а львы ласково тыкались шершавым носом в твою ладонь. Он шептал тебе в свисте ветра, шелесте деревьев, плеске волны: «Все будет хорошо, хорошо, хорошшшшшо. Верь мне, все будет хорошо, верь мне». И он не обманывал тебя, никогда – тебе действительно становилось легче, и ты мог жить дальше, идти против ветра. И ты возвращался, снова и снова, в горе и в радости – возвращался в свой город. Ты долго не понимал, что любишь его – да и можно ли любить город вообще, это же не мама, не брат, не мужчина. Но однажды тебе преложили уехать – и ты испугался…

Да, вот уж занесло Остапа так занесло. Намечался, собственно, рассказ про ночную покатушку на развод мостов... Ну что же, продожение завтра - труба зовет, знаете ли. По коооооняяяям! Тьфу, то есть по роликам!