Поднимаясь в лифте, Бес поймал себя на странном ощущении, ощущении … какой-то неправильности, лакуны, какой-то незавершенности, чего-то не хватало в картине мира, отсутствовала какая-то важная деталь…


И выйдя из лифта, Бес понял, с ужасом понял, чего именно: ему не хватало поцелуя, поцелуя на ночь, на дорожку. Не поцелуя О. – в этом плане Бес ничего от него не хочет, да это и было бы гадостью. Все же несмотря на все жизненные перипетии, некоторые из своих принципов Бес сохранил неизменными, в том числе и «Женатый мужчина – мертвый мужчина».
Но как существует мышечная память, заставляющая тебя через годы делать давно затверженное, хоть и ненужное движение, так существует, видимо, и память чувств. И сейчас, сопоставив внешние условия и самоощущение Беса, память услужливо вернула его назад. Последний раз Бес (который тогда еще не был Бесом, тогда у него были другие имена, совсем другие…) встречал рассвет с Гуровым, усталый и счастливый, и мы долго стояли у подъезда, обнявшись, и прощались, и никак не могли расстаться… Тогда тоже было лето, и заря уже окрашивала небо, а мы долго гуляли по городу, и смотрели, как разводят мосты, а потом стояли у подъезда и повторяли раз за разом «Спокойной ночи!», и никак не могли расстаться. И Бес, страдавший смешной и глупой привычкой чрезмерно начитанного ребенка описывать книжными фразами каждый свой шаг и искать подходящие цитаты к любому случаю, даже не вспоминал про «Ромео и Джульетту», которыми в свое время зачитывался, хотя все было совершенно классически:

Прощай, прощай, а разойтись нет мочи!
Так и твердить бы век: "Спокойной ночи".

А потом, наконец, Бес, набрав в грудь воздуха, как перед прыжком с вышки, отрывался от Гурова, и убегал вверх по лестнице, унося на плечах ощущение его рук, сильных и нежных, на губах – ощущение его губ, упругих и теплых, а в сердце – ощущение счастья, такого огромного, такого безмерного. И казалось, так будет всегда, ведь жизнь лежала впереди, большая и яркая, каждый следующий день сулил новый радости и обещал быть лучше предыдущего, а весь мир принадлежал Бесу, и в его короткой жизни еще не случалось ничего непоправимого, ничего такого, что невозможно было бы исправить, и Бес, в сущности, был еще ребенком, ребенком в окружении умных и сильных взрослых, которые любят тебя, волнуются о тебе, заботятся, ругают и утешают, а в случае необходимости придут, сильные и надежные, и помогут, и вытащат тебя из дерьма, в которое ты вляпался по собственной глупости и упрямству. И не было еще у Беса ран, которые не мог бы исцелить поцелуй мамы… или Гурова…