[показать]
А в субботу был у Беса праздник, души и тела. Прислали ему из Таллинна марципанов, а в качестве приза - еще и миндального печенья. Так что вечером в субботу съездили мы получить свою долю марципанов, привезли их домой, отложили две трети подальше и постаралась честно про них забыть (во избежание досрочного поедания). А вот одну треть… С одной третью и случилось у Беса... путешествие в прошлое. А дело было так. Плотоядно облизнувшись, выложил Бес марципаны на тарелку, обложил для пущей красоты печеньем, налил себе чаю в свою любимую, недавно прикупленную кружку (литра на пол) и начался у него ПРАЗДНИК.
И тут-то и случилось чудо. Просто настоящее чудо, можно даже сказать, рождественское. В Рождество, по утверждениям голливудских кинематографистов, такое обычно и случается. Вкус марципанов в сочетании с печеньем… Бес словно вернулся на … в общем, не будем уточнять, на сколько, скажем, на несколько лет назад, в чудесный зимний вечер… И был он тогда девочкой юной, наивной и прекрасной, и училась та девочка в университете в славном городе Фрайбурге, что в Германии, и тоже было Рождество – ну, то есть рождественские праздники – неделя между Рождеством и Новым годом. Сидели они в общежитии у мальчика, с которым у Беса был легкий такой роман, даже не роман, а как бы сказать… невинный, ни к чему не обязывающий флирт. Бес с сокурсницей недавно вернулись от своего руководителя – он заботливо пригласил несчастных русских сирот встретить Рождество в семейной обстановке, и они его встретили, и вернулись, и мальчик пригласил Беса в гости, и они сидели в его комнате, смотрели телевизор (водилась у него такая роскошь, да), пили глювайн, ели марципаны и миндальное рождественское печенье - в красных пачках, такими тонюсенькими узорчатыми пластинками, а с изнанки – тонкие ломтики миндаля, и были абсолютно счастливы. Конечно же, в тот момент, ни тот чудный мальчик, ни Бес не были способны, просто в силу объективных причин, как-то молодости и глупости, оценить всю глубину, прозрачность и ценность того вечера. Но это были именно те самые, такие редкие в жизни минуты абсолютного счастья, гармонии, покоя, которые выпадают на нашу долю считанные разы в жизни, и которые мы потом вспоминаем с комком в горле и щемящим чувством светлой печали. В тот момент, что характерно, мелькнула у Беса смутная мысль о чем-то таком, но так было хорошо и уютно, что думать не хотелось вовсе, что Бес и осущетвил безо всякого труда и более чем успешно. Так что совершенно бездумно и беззаботно лопали оне марципаны и печенье, запивали все это вином, и, кажется, даже молчали. И это им совершенно не мешало – потому что бывают в жизни такие минуты и такие люди, с которыми слова не нужны, и иногда они встречаются в одной точке пространства-времени, так вот они молчали, и в то же время прекрасно понимали друг друга, без всяких слов, и оба испытывали одни и те же чувства, и знали о том, что испытывают одно и тоже, и знали, что оба это знают, и были счастливы, потому что если то, что они чувствовали в тот вечер, не есть счастье, то я уже и не знаю, что это такое. А до этого они гуляли, взявшись за руки, и на улице был легкий мороз, и деревья стояли под снегом, и повсюду висели рождественские венки, и гирлянды, и олени, и санты, и пусто было на улицах – все разъехались, чтобы собраться за семейным обедом в доме предков, а потом рвануть на какой-нибудь курорт, и в общаге тоже было тихо, потому что в основном все тоже разъехались на каникулы, и они ощущали себя словно на уютном острове в бесконечном космосе…И было Рождество, и наступал новый год, обещая только хорошее, и Беса ждал в Питере жених, а мальчик еще и не собирался жениться, ему было рано, и жизнь лежала перед ними светлая, ясная, радостная и яркая, обещая только хорошее, прекрасное, замечательное, словно подарок в праздничной обертке, подарок, который ты еще не развернул – он лежит перед тобой, он твой, и ты знаешь, что он – просто чудесный, восхитительный, волшебный, и он принадлежит тебе, стоит лишь протянуть руку, но ты медлишь, чтобы продлить это ощущение обладания, предчувствия, предвкушения, ты словно в преддверии чуда, у ты точно знаешь – оно будет, обязательно, оно ждет тебя, только тебя, и поэтому чуть медлишь на пороге…
Самое удивительное, что Бес умудрился прочно забыть об этом вечере. Можете мне не верить, но это так. Конечно, многое случилось с тех пор, и - увы и ах! Бес давно уже не та наивная девочка с набитой глупыми стихами и мыслями головой и переполненным наивными мечтами и надеждами сердцем, и розовые очки его разбились… и сердце… тоже… и не раз…
Но вечером в субботу вкус печенья снова вернул Беса туда, в те мгновенья, где ог был так безоблачно, так беззаботно, так изумительно счастлив… Да-да, старик Пруст, оказывается, не врал.
И Бес снова ел печенье и марципан, и запивал их чаем, и плакал, как послдений придурок – о своей ушедшей молодости, о своем разбитом, и склееном, и снова разбитом, и снова склееном сердце, о своих разбитых мечтах и несбывшихся надеждах, о своих неслучившихся мужьях и неродившихся детях, обо всем том, о чем плачут глупые женщины, перебирая старые пожелтевшие фотографии, или букетики засохших цветов, или лоскутки в старой шкатулке, пока кроха Фиби, встревоженная странным поведением мамы, не залезла к ней на колени и не начала, сочувственно сопя, вылизывать ей лицо своим нежным розовым язычком...
В душе Беса воскресло еще одно воспоминание, в его потаенной шкатулке в с драгоценностями прибавился еще один бриллиант…или жемчужина… нет, сапфир, большой овальный сапфир, глубокого темного цвета, с белой многолучевой звездой в середине...
Наверное, если подарки делаются от души, они несут в себе частицу чуда...