Как жертву, сердце я держу-
Трепещет, бьется на ладони...
И близок час, когда заржут,
На смерть обещанные кони... (с)


Знаю, я знаю. Я все делаю неправильно. Все равно, все равно. Весна, странная такая весна – то дождь, то снег, и все время холодно, и снег не желает таять, и лужи сохнут неохотно, и деревья все тянут голые скелеты ветвей, без намека на почки, на свежие соки. Мне все равно, все равно. Голый парк, я бегу по непросохшим дорожкам, по залитым водой газонам – здесь были газоны – прошлым летом, здесь будут газоны – летом следующим, а сейчас – грязь, бурая склизкая трава под тонким слоем черной ледяной воды. Холодно, холодно, стынут руки, ветер путается в волосах, обжигает уши. Вместо обеда – вафельный рожок из Мак-Дональдса, вместо ужина – ломтик груши и огрызок сыра, ноющий зуб взвизгивает от холодного и сладкого прикосновения, ввинчивает раскаленное сверло в челюсть, в голову, в мозг. Надо бы к зубному, надо, но я не иду. Сейчас, сейчас, - у меня есть Нурофен, маленькая капсула, в которой под полупрозрачной красной оболочкой перекатывается капля волшебного эликсира, утишающего боль. Если бы найти эликсир от мыслей, от ненужных мыслей…

Я бросаюсь в эту любовь, как в море, застыв на секунду на краю, раскинув привольно руки, вдох, остановка сердца, чуть смещаешь центр тяжести, чуть наклоняешься вперед, миг – и уже ничего нельзя вернуть, ничего нельзя исправить, ты летишь, летишь, летишь – туда, в бескрайнюю ослепительную синь, в белые облака, в зеленые волны… Да, ты все равно падаешь - вниз, и вода, такая ласковая и яркая, встречает внезапным и резким ударом, стеклянной глыбой, но это будет потом, а пока – только этот полет – без дыхания, без мыслей, замерший вокруг тебя мир, и только свист ветра и резкие крики чаек.

Знаю, я знаю – это не насовсем. Это не подарок, а только в долг, взаймы у судьбы. Знаю, я знаю – годы уходят, время уходит, жизнь уходит, и надо думать о будущем, но я не хочу. Это так прекрасно, так божественно прекрасно – жить сегодняшним днем, только сегодняшним днем. У нас нет будущего, зато сегодня мир принадлежит нам и наше прошлое, наше прекрасное прошлое, то, что навсегда останется с нами, то, чего уже никто не отнимет, с каждым часом, с каждым днем становится длиннее.

Знаю – я поступаю глупо и даже, наверное, недостойно. Но… я ничего не обещала. Я не могу обмануть – потому что с самого начала я не обещала ничего. Знаю, я знаю, в моем возрасте – это просто смешно, и всему свое время, и все хорошо вовремя, но что делать, мама, что делать, если в моей жизни все происходит не как у людей. Первый раз, первый раз в жизни я люблю не с серьезными намерениями, не с дальними планами, не с мыслями о дальнейшей совместной жизни и смутными мечтами когда-нибудь, через тысячу лет, на вытянутых руках протянуть этому мужчине - сына, своего сына, нашего сына, потому что у настоящих мужчин рождаются только сыновья, и смотреть, как черты их лиц двоятся, отражаясь друг в друге... У него будет сын, обязательно будет, но – не от меня. В таких отношениях есть свое очарование, легкая благородная горечь черного шоколада, вкус туманного осеннего утра, чуть прихваченных первым робким морозцем золотых листьев…

Ничего нельзя изменить, ничего нельзя исправить, прошлого не вернуть, будущего не существует, и только настоящее, прекрасное настоящее принадлежит тебе – наслаждайся. Слава безумцам, осмеливающимся любить, зная, что этому придет конец. Запомни это хорошенько, впитай - каждой клеточкой кожи, каждой колбочкой глаза, каждым нейроном в мозгу – обморочный полуночный шепот, торопливые нежные прикосновения, божественный рисунок губ, нежный и четкий, мощная шея под твоей ладонью, широкая грудь, развернутая мужественно и беспомощно, горячие ладони на твоих плечах… И комок в горле – от того, как он, зажмурив глаза, откидывает голову, трогательным и доверчивым жестом открывая шею – как Исаак под ножом Авраама… И пыль неубранных после зимы улиц, песок в лицо, новые трещины на асфальте, россыпи камней, лужи, брызги, смутные капли так и не пролившегося дождя. И дивная летняя ночь, посреди осени, посреди весны – теплая летняя ночь, Троицкий мост, полная луна, низкие крупные звезды, вода Невы, удваивающая огни Стрелки, Петропавловка, ярким силуэтом на ультрамариновом небе – словно с европейской рождественской открытки, и та же открытка в воде – уже акварелью, или по-импрессионистски, и ты невольно задерживаешь дыхание и биение сердца, потому что страшно пошевелиться, страшно моргнуть, чтобы не спугнуть дивное видение, не прорвать неловким жестом, нечаянным звуком тонкую оболочку чуда, не спугнуть дивный мир, приоткрывшийся тебе – вам! - на мгновение. Странная, дивная, волшебная, бредовая, нереальная ночь – огни, теплый ветер (ночью, в апреле – теплый ветер?!), бесконечный лабиринт узких улиц, затейливый узор решеток, высокие фасады, редкие прохожие, а на улицах пошире - братья-роллеры, попутные и навстречу, незнакомые, местные, но они – роллеры, и, значит, братья. Да, дивный день, чудная ночь, и все повылезли из зимних берлог, празднуют весну, открывают сезон, но дело не в этом. У вас – все по-особенному. И соленые поцелуи на перекрестках, и зеленого иногда приходится ждать дважды и трижды, - а от тебя пахнет шоколадом - у меня губы тоже соленые? - да, соленые, и губы, и щеки, а волосы пахнут... подожди... корицей и лимоном… И долгий путь домой, холодный ветер, добравшийся, наконец, до мокрой спины, и слишком просторная флиска – вторая, поверх твоей, слишком тонкой, поверх ветровки, и сильные руки - обнявшие, силящиеся согреть, оградить, влить в тебя немного тепла, унять дрожь... Снова и снова открываешь в темноте слипающиеся глаза, и страшно заснуть – потому что чудо не длится вечно, и сны рассеиваются на рассвете и исчезают бесследно в утреннем тумане. В конце концов, ты все же засыпаешь, незаметно соскальзываешь в сон, судорожно прижавшись к теплому боку, уткнувшись носом в гладкую грудь, слыша ровное успокаивающее биение сердца. А утром, утром… Открыв глаза, ты видишь над собой то же лицо – с ямочкой на подбородке, высоким чистым лбом, россыпью веснушек на носу, и уголки капризно и безупречно вырезанных губ приподнимаются в улыбке, и солнце, невероятное и неожиданное, полузабытое бледное солнце светит сквозь густые волосы, окрашивая их золотом… Вот оно, счастье, чистые, незамутненные хрустальные мгновения, ради которых стоит жить, стоить болеть, стоит истекать кровью…

____________________________

Я знаю, знаю – я веду себя, как последняя свинья. Грешен, грешен – мыслью, словом, делом и неисполнение долга. Я ничего не пишу, читаю письма по диагонали и забываю отвечать, я не перезваниваю и говорю, как пьяная… Простите, простите… Все, что я могу сказать в свое оправдание - я очень счастлива. Возможно, это послужит смягчающим обстоятельством. Или отягчающим… Неважно. Не сейчас. Да, я знаю, это по-свински. Это низко и недостойно. Это свинья под дубом. Конечно, конечно. Я не делюсь с вами своей радостью, но в горести я снова прибегу к вам – как всегда. Потерпите немного. Я вернусь, я вернусь – к вашим пенатам и жилеткам, я буду рыдать у вас на груди и на кухне, и писать длинные депрессивные посты о тщете всего земного, потому что за все нужно платить, и за великой счастье платят великой болью. Знаю, я знаю. Это достойная плата, и мы на нее согласны. Но – еще не сейчас. Пока, пока… Еще рано… Подождите чуть-чуть…