<...>

Потому что нашей сути, нашему предназначению нет дела, что мы страдаем нимфоманией или неумением любить (а сами кричим, что любим безмерно – так, что этого адресату нашей любви просто не вынести)... Нашей сути, нашему кащееву яйцу (а в нем, как известно, иголка) есть дело только до того, смогли ли мы эту свою нимфоманию и неумение любить переплавить в тигле стихотворения (а для непишущих – в жизни) так, чтобы хоть что-то самим – пусть на короткий гаснущий день – понять о себе, настоящих (а настоящие – мы совсем другие, без этой эгостической и своевольной душевной помойки), перед тем как опять свалиться в очередной годовой приступ.

<...>

На губах у тебя – пыль. А в карманах у тебя – кулаки и крошки.
И все это чудо красоты и чистоты, вся эта чужая сегодняшняя любовная жизнь, которая прошла мимо тебя, поманила облаком, но не остановилась, не почла честью, не далась, не улыбнулась – вдруг обернется на тебя через сто лет и позовет по имени.
...из весеннего дождливого дня, из прибитого праха, из будущей апрельской дымки....
«Дайте мне то, что хочу, моих зверей, мои яблоки и мои веселые сковородки, и я покажу вам, как умею быть счастливой!»
Не дадут.
Потому что УЖЕ СЕЙЧАС дали. И именно здесь.
Сколько можно?
Не нашим иллюзиям. И не нашему своеволью.
А – нам.
(«А что ты, собственно, сделал, чтоб быть счастливым?»
– «Я? Ничего не заметил».)

Мы все ничего не заметили.

Потому что наша мечта о счастье была как силуэт керосиновой лампы, вырезанный из светящегося шара. То есть представьте: стоит в воздухе светящийся шар, сгусток смысла и энергии (ну пусть как шаровая молния, чтоб ограничить его объем, – не солнце же представлять).
И ты берешь черный лист бумаги, не пропускающий света, ставишь его перед шаром (как ширму) и потом вырезаешь в середине фигуру. Вообще-то это может быть что угодно: олень, собака, машина, мужчина, женщина, РАО «ЕЭС», но я, я предлагаю – лампу. Почему-то вижу ее керосиновой. Во-первых, фигура красивая, с окружьями и прямыми, во-вторых, тоже какой-никакой источник света. И это – правда.

Так как этот силуэт вырезанной из черной бумаги керосиновой лампы тоже светится.
Когда наводишь его на шар.
В рамке из черной бумаги – особенно ярко.
Только это не весь шар.
И керосиновая лампа – это не ты.
И не я.
Это просто какая-то ерунда.
Бессмертный апрель.

(Дмитрий Воденников из эссе о Цветаевой)