Это цитата сообщения Мое_Отражение Оригинальное сообщение

Когда ты любил, между тобой и небом не было ничего. А теперь, теперь там поселилась любовь. Огромная, пухлая, как грозовая туча, пахнущая неискренними церковными службами, ладан и дорогой одеколон, вечно заставляющая искать ответа на вопрос "да или нет?" "нет или может быть?" "может быть или не может?". А внутри у тебя и того хуже, мокрые, липкие остатки чего-то невыразимо прекрасного, ставшие лишь помехой пище и судьбоварению. Маалокс от них не спасает, и мезим форте не спасает, даже коньяк, и тот может лишь приглушить боль. Но к чему анастезия, если не будет операции. А ее не будет. Все, что могло помочь, осталось там, наверху, пока ты спускался через сомнения, желания и решимость с нерешительностью напополам, используя собственную слабость в качестве парашюта. И теперь наверх уже не добраться, если только использовать собственное бесстрашие в качестве катапульты. Вот тогда можно увидеть все сразу, все, начиная от самого первого взгляда и заканчивая желанным послезавтра, когда вчерашний отходняк уже идет на убыль, а позавчерашний пиздец мало-помалу обрастает плюшем. Можно увидеть все сказанное и даже успеть проанализировать. Почему-то, пока пробираешься сквозь любовь обратно к небу, никаких банок с вареньем не попадается. А так бы хотелось наблюдать все это за чашечкой кофе, да чтобы варенье из персиков. Или из орехов. На крайний случай, из фейхоа. Но стюардессы на этих рейсах предлагают только коктейль из валерьянки напополам со всеми известными снотворными, и ломтик бессонницы на стакан. Ты же понимаешь, какая нужна смелость, чтобы хлебнуть хотя бы раз. Но если уже соберешься в этот полет, ничто тебе не будет помехой. Даже лица стюардесс, напоминающее обо всех, кого ты любил и кто любил тебя. И командир корабля, доппельгангер на полставки, столкнувшись с тобой в дверях туалета, протянет пачку "Житана". Это его и твое последнее желание, это даже не обсуждается. Потом вы войдете в плотные слои любви, где ничего не видно за паникой, бессилием, осознанием ненужности, невозможности. Турбулентность на марше, зубы стучат о стакан, стюардесса просит отстегнуть ремни, потому что не надо себе врать и думать, что они могут спасти. Каким-нибудь очередным двухнедельным молчанием пробьет стекло и тебя потащит наружу, туда, ко всему, к чему ты настолько привык, что даже не успеваешь испугаться. Но цепляешься, все равно цепляешься за мысль, что может быть по-другому. Может и обязано. И самолет потихоньку станет набирать высоту, любовь останется внизу; конечно, будет казаться, что протяни руку, и вот она, можно дотронуться, но все будет уже совсем не так. Потому что рядом, так, что можно дотронуться, окажется небо. И в него можно будет смотреть. Просто смотреть, не требуя ничего и ничего не пытаясь отдать за эту возможность. Пока будешь смотреть, там, внизу, все тоже устаканится, и уже никакой любви, квадратики прожитых лет зелеными, желтыми и черными пашнями и лугами. Неплохой вроде узор, если смотреть отсюда. А если не отсюда, то и не стоит смотреть.