я тыщу раз читала эти стихъи, и....было что то не так.
Я понимала что уже на 8 строке я терячла смысл...и вдруг -сосвсем недавно...как обожгло,

Обожгло дошедшим смыслом.:

на воздушном потоке распластанный, одинок,
все, что он видит -- гряду покатых
холмов, и серебро реки
вьющейся точно живой клинок,
сталь в зазубринах перекатов,
схожие с бисером городки
новой англии. упавшие до нуля
термометры -- словно лары в нише,
стынут, обуздывая пожар
листьев, шпили церквей. но для
ястреба, это не церкви. выше
лучших помыслов прихожан,

он парит в голубом океане, сомкнувши клюв,
с прижатой к животу плюсною
-- когти в кулак, точно пальцы рук -
чуя каждым пером поддув
снизу, сверкая в ответ глазною
ягодою, держа на юг,

к рио-гранде, в дельту, в распаренную толпу
буков, прячущих в мощной пене
травы, чьи лезвия остры,
гнездо, разбитую скорлупу
в алую крапинку, запах, тени
брата или сестры.

сердце, обросшее плотью, пухом, пером, крылом,
бьющееся с частотой дрожи,
точно ножницами сечет,
собственным движимое телом,
осеннюю синеву, ее же
увеличивая за счет

еле видного глазу коричневого пятна,
точки, скользящей поверх вершины
ели; за счет пустоты в лице
ребенка, замерзшего у окна,
пары, вышедшей из машины,
женщины на крыльце.

но восходящий поток его поднимает вверх
выше и выше. в подбрюшных перьях
щиплет холодом. глядя вниз,
он видит, что горизонт померк,
он видит как-бы тринадцать первых
штатов он видит: из

труб поднимается дым. но как раз число
труб подсказывает одинокой
птице, как поднялась она.
эк куда меня занесло!
он чувствует смешанную с тревогой
гордость. перевернувшись на
крыло он падает вниз. но упругий слой
воздуха его возвращает в небо,
в бесцветныю ледяную гладь.
в желтом зрачке возникает злой
блеск. то есть помесь гнева
с ужасом. он опять

низвергается. но как стенка -- мяч,
как паденье грешника -- снова в веру,
его выталкивает назад.
его, который еще горяч!
в черт-те что. все выше. в ионосферу.
в астрономически обьективный ад

птиц, где отсутствует кислород,
где вместо проса -- крупа далеких
звезд. что для двуногих высь,
то для пернатых наоборот.
не мозжечком, но в мешочках легких
он догадывается: не спастись.

и тогда он кричит. из согнутого, как крюк,
клюва, похожий на визг эриний,
вырывается и летит вовне
механический, нестерпимый звук,
звук стали, впившейся в аллюминий;
механический, ибо не

предназначенный ни для чьих ушей:
людских, срывающейся с березы
белки, тявкающей лисы,
маленьких полевых мышей;
так отливаться не могут слезы
никому. только псы

задирают морды. пронзительный, резкий крик
страшный, кошмарнее ре-диеза
алмаза, режущего стекло,
пересекает небо. и мир на миг
как бы вздрагивает от пореза.