Привет, Йозеф!

Наконец собралась опубликовать свои наработки. Буду рада услышать твое мнение, критику и прочие впечатления. Если отстой и детсад - так и напиши, а то буду мучаться от своей никем не оцененной "гениальности"))

I.
Кухня в коммуналке на Сенной площади. На стене тикают старинные часы с кукушкой.

В кухне Арсений Федосеевич, импозантный мужчина пятидесяти шести лет, с беспокойно бегающими маленькими глазками на холеном лице, в роскошном вишневом халате и Лиза, девушка лет двадцати, очень худая, почти прозрачная.

А.Ф.: Лиза, ну какого же черта рогатого и хвостатого ты продукты каждый раз переводишь? Зачем тебе понадобились четыре котлеты, ты и одной-то не съешь?..

Лиза стоит, безвольно опустив руки. В кухню входит Егор, юноша двадцати четырех лет. Он подходит к плите, у которой стоит Лиза, руками берет из сковороды две котлеты и засовывает их в рот. Арсений Федосеевич смотрит на него, ошеломленный. Егор, довольный, с аппетитом пережевывает котлеты, он страшно голоден.

Лиза, словно очнувшись ото сна, говорит:
- И ничего я не перевожу, с чего это вы выдумали, Арсений Федосеевич? Ванечка с работы вернется, вот мы котлетками и поужинаем. Он у меня очень худой, вы же знаете, ему надо хорошо питаться.

А.Ф.: Лиза, Лиза... Был худой, питался плохо!.. Эх, да что уж!.. Я ведь не против, Лиза, ты только еду вашу в комнате не оставляй. Поели, так убери в холодильник, а то ведь запах уже по всему коридору распространился.

Л., чуть не плача: Не понимаю я, о чем вы говорите, Арсений Федосеевич. Разумеется, я все-все за нами убираю, и нет у нас в комнате еды, я не сумасшедшая!

А.Ф.: Дурдом, прости, Господи! Ну когда же это закончится!
Егор, зло: Когда надо, тогда и закончится, не трогайте ее. Иди, Лиза. Скоро Ваня твой вернется.

Лиза, счастливо улыбаясь, берет две котлеты и уходит.

А.Ф.: Не пойму я, Егор, зачем ты ей подыгрываешь. Может, давно бы уже она все осознала и с утратой горькой смирилась. А так... Живет, как будто и не было ничего.

Е.: А вам бы только на землю грешную вернуть человека. Пусть живет, как ей хочется.

II.
Вечер субботы. Лиза сидит на кухне, ждет, когда закипит вода в чайнике.
Входит Егор, начинает обследовать свой буфет на предмет какой-нибудь еды, находит пачку риса.

Е., удивленно вскинув брови: А это откуда?

Лиза, не оборачиваясь к нему, говорит серьезно: А это Ваня вчера принес, просил, чтобы я в следующий раз ему «ежиков» приготовила, котлеты ему надоели.

Е., улыбаясь: Ничего удивительного! Мне бы тоже надоело каждый день котлеты есть... (задумчиво) Да я уже устал от них! Каждый день – котлеты, котлеты... Хоть и вкусно ты их готовишь.

Л., удивлено глядя на него: О чем ты говоришь? Ты ведь вообще себе не готовишь, все какие-то вредные супчики себе разводишь. Да и котлет моих ты не ел никогда...

Е., переводя разговор на другую тему: А где Ваня? Почему ты в субботу одна дома сидишь?

Л., вздыхая: Ваня на репетицию пошел, скоро у «Контроля» концерт в Red Club’e, ты же знаешь.

Е.: Да, знаю, и обязательно пойду.

Л., улыбаясь: Когда будет известна точная дата, я тебе скажу. Чай будешь? Какой-то ты странный сегодня...

Е., задумчиво глядя в вечернее небо: Я решил измениться, Лиза.

Л.: Зачем тебе меняться, разве ты плох? Парень ты добрый, хороший, от Арсения Федосеевича меня защищаешь. Пьешь, правда...

Е.: Я больше не хочу быть прежним, Лиза. Жизнь меня здорово потрепала, я тебе как-нибудь потом расскажу. Или, может, лучше тебе этого и не знать вовсе... Может, я даже книгу об этом напишу, если Бог меня не оставит.

Л.: Таких, как ты, Бог никогда не оставит, но и по головке тоже не погладит. Разве что в самом конце, за мучения твои.

Е.: Нет, Лизонька, по сравнению с тобой я совсем и не мучался, а так, баловался хандрой.

Л.: Загадками ты говоришь, как всегда. В себе все держишь, и людям не веришь. И в себя не веришь, только на Бога уповаешь, а ведь он о тебе и позабыть может. Глядишь, а твой и след простыл. Нет тебя.

Е., расстроенный: Так-то ты, значит, Лиза, в меня веришь...

Л.: В тебя верю, как ни в кого другого. За тебя одного сердце мое болит, за тебя Бога молю ежечасно. Ты только не сорвись, Егорушка, иди до конца, коль такую дорогу выбрал. Иди, и ничего не бойся...

Лиза вдруг вскакивает со стула, возбужденно-радостная, и почти кричит: Ой, в дверь звонят, слышишь?! Это Ванечка, наверное, уже с репетиции вернулся!!
Она выбегает в коридор. Егор провожает ее взглядом, полным тоски и горечи. Тишину коммунальной квартиры нарушает лишь мерный ход настенных часов с кукушкой.

III.

Бар «Циник», что находится в подвальном помещении в переулке Антоненко. Кирпичные стены, деревянные столы и лавки, фрагменты поэмы Пушкина «Евгений Онегин» на стенах туалетов.

Почти все места заняты. Накурено. Шумно. Играет известный музыкальный мотив. Здесь уютно.

За одним из столов сидят две девушки. Это двоюродные сестры Вита и Настя. Перед ними - две почти пустые кружки пива, уже холодный борщ, салат, гренки с чесноком и сыром. В пепельнице дымятся сигареты.

Настя(***): Я думаю, ты должна знать об этом. Наверное, ты понимаешь, о чем я хочу тебе сказать.

Вита, напряженно: Думаю, что понимаю.

Н., на одном дыхании, обреченно: Беспокоиться не о чем, теперь все уже в прошлом. Мы с Егором перестали общаться.

Вита смотрит на нее, ожидая дальнейших объяснений.

Н.: Поэтому мне захотелось расслабиться и немного забыться. Все так непонятно и мерзко закончилось. Впрочем, как всегда, когда дело касается моей личной жизни. Мы ведь встречались в субботу.

В., заинтересованно: Да?..

Н.: И после этого все закончилось. Мы встретились у Вознесенского моста. Это была моя идея, которую он поддержал. Мне хотелось, чтобы эта встреча стала чем-то особенным. Что-то в духе: «Бабушка, а как вы с дедушкой познакомились?». «Первое наше свидание, внученька, произошло у Вознесенского моста...». А в итоге мы встретились, и что-то сразу пошло не так. Это читалось в его взгляде, жестах и словах, в походке и даже в фигуре. Он был невесел и напряжен. Он сразу как-то раздавил меня, растоптал и при этом постоянно требовал, чтобы я что-то говорила. Всю дорогу до кафе: «Ну что ты молчишь? Скажи хоть что-нибудь». А я и слова не могла из себя выдавить. Вот так все и было. Вечером я написала ему, спрашивала, как мы теперь будем жить дальше. «Я сейчас не знаю» - был его ответ. А потом все полетело в пропасть. Сколько я ни пыталась пробиться через стену молчания, у меня ничего не вышло. Вот тебе и Вознесенский мост...

Вита молчала. Егор был ее первой любовью, окончившейся непонятно и мерзко. Такой он был человек.

Н.: Знаешь, мы с ним как-то обсуждали одну мысль, сказанную его любимым писателем Чаком Палаником о том, что с людьми надо говорить. Перефразируя писателя, можно сказать так: если ты уходишь от человека, которому ты небезразличен, об стену расшибись, но поговори с ним, объясни, почему ты принял такое решение, облегчи боль, успокой, расстаньтесь пусть не друзьями, но и не врагами. Не чужими же людьми были все это время. И Егор согласился со мной. Он сказал, что обязательно с тобой поговорит. Он был так рад, что неделю назад вы немного поговорили, впервые за шесть лет после вашего расставания. Он сказал, что хочет измениться...

В.: Только мне уже давно не нужны его объяснения. Все должно происходить вовремя. Меня два года потом ломало, а ему было все равно. А теперь он решил измениться, и все, по его мнению, должны быть ему за это благодарны? Пусть поступает, как знает. Мне его не жаль.

Н.: А мне жаль. Он ведь в душе хороший, интересный человек. Просто поломанный, потерявшийся, одинокий. И никто помочь ему не может. Или не хочет.

В.: Можно бесконечно жалеть эгоистов, только это ни к чему не приведет. Пора перестать верить в сказки о том, что человек может измениться. Не может. Никогда. По крайней мере, не самолюбивый эгоист. И не депрессивный алкоголик. Сегодня ты с ним безумно счастлива, а завтра он растоптал твои чувства и пошел дальше. История повторилась, мне не пришлось менять свои убеждения.

Н.: Наверное, ты права. И потом, на чужом несчастье счастья не построишь. Ведь я чуть не потеряла тебя из-за человека, для которого, как выяснилось, я ничего не значила. Я рада, что мы с тобой снова красивые и одинокие. И мы снова вместе.

Они поднимают кружки.

В., улыбаясь: За нас?
Н., радостно: За нас!

IV.
Комната в квартире на проспекте Ветеранов. Настя в комнате одна. Играет музыка. Разложена диван-кровать.

Н., сидя на диване, задумчиво глядя перед собой: Не больно, не больно... Прошла уже почти неделя, а я так и не получила никаких объяснений, кроме одного: «Ты прости. Я снова начал пить. Мне снова на все наплевать! Забудь про меня. P.S. Поздравляю с театралкой».

Господи, как же любит этот человек по любому поводу говорить «прости»! Ответ на все – прости. Я снова пью – прости, я не смогу прийти – прости, я тебя бросаю – прости, ты мне больше не нужна – прости. Прости, прости, прости... И ты перестаешь верить в силу этого слова. Оно уже больше ничего не значит.
«Забудь про меня»... Да не могу я про тебя забыть, я привыкла к тебе, ты мне нужен, жестокий мой, хороший добрый мальчик.

...И больше никто и никогда не назовет меня бабочкой. «Бабочка ты моя ненаглядная»... И почему мы не могли просто остаться добрыми знакомыми? Просто общаться иногда... Зачем нужно было так все калечить?!..

Ты снова начал пить. Прекрасно, ты сломался. Ты не смог измениться. Ты упал. У тебя перед глазами – сумрак и бездонная черная яма. И лишь иногда, где-то в сознании маячит перед глазами мираж: море, соленые брызги сверкают в лучах полуденного солнца. С бешеной скоростью ты несешься в океане, в твоих руках резвый кайт. И в этот самый миг ты счастливее всех на этом свете. Ты знаешь, что из счастья полета можешь упасть в яму смерти, ты можешь не пережить этот теплый солнечный день, и сознание этого наполняет твою жизнь новым смыслом.
Но сейчас ты в клетке, ты запер сам себя, не мог не запереть. Ты пьешь и не видишь выхода. И, может, в этом есть и моя вина. Но ты искупил ее своим молчанием. Хоть слово скажи! Я хочу знать, что мы еще вместе болтаемся на этом свете.

Молчишь!.. Не больно, не больно...

Да, кстати, я тоже хотела изменить свою жизнь. Но с театралкой, сразу тебе скажу, ничего не вышло: курсы стоят слишком дорого, я не могу их сейчас оплачивать. Я не знаю, что теперь делать.

V.
Коридор в коммуналке на Сенной. Свет не зажжен. Лиза сидит на полу, обхватив колени руками, и тихо плачет. Рядом с ней сидят Егор и Настя.

Н.: Мы все-таки встретились, я об этом и не мечтала.

Е.: Я тоже так считал. А потом понял, что не могу быть один, не хочу больше быть никому ненужным. Ты говорила, что я тебе нужен. Ты мне тоже нужна теперь.

Н.: Все уже в прошлом, я переродилась. Почему ты позвал меня?

Е.: Это Лиза. Она сказала, что я полный дурак, что оставил тебя. Ты не такая, какая была в письмах, и мы очень разные. Но ты живая и теплая, и ты сидишь рядом.

Н.: Почему Лиза плачет? Что случилось?

Е.: Сегодня она узнала о смерти Вани.

Н.: Но ведь Ваня...

Е.: Сегодня она это осознала. Осознала, понимаешь? Теперь Ваня никогда больше не придет с работы, и не для кого теперь жарить котлеты. Не для кого жить. Она поняла, что осталась совсем одна, никому не нужная, одинокая и беспомощная. Ваня жил в ее сознании еще два года после смерти...

Н.: Как же она теперь будет жить?

Е.: Не знаю, но я ее не оставлю, не дам ей умереть. Если я - единственный на земле человек, кому не безразлична ее судьба, да будет так. Пока я жив, никто и никогда ее не тронет.

Н.: А что будет со мной?

Е.: Я позвал тебя, потому что мне стало страшно. Ты – моя единственная связь с миром людей. Тебе я могу и хочу доверять. Просто будь рядом. Если, конечно, захочешь.

Н.: Ты предлагаешь мне дружбу?

Е.: Я предлагаю тебе нечто большее. Помнишь наши разговоры, разгадка – в них.

Н.: Все это так странно и неожиданно. Я не знаю, что сказать

Е.: Ты здесь, больше не надо ничего говорить.

Лиза перестает плакать, поднимает голову: Я хочу побывать на его могиле.
Егор обнимает ее за плечи: Конечно, Лиза, мы обязательно туда сходим. Купим цветов...
Л., плача: Много-много цветов!

Е.: Да, много-много цветов, чтобы можно было усыпать ими всю могилу! Все будет хорошо, девочка, все будет хорошо.