Ему подвали руку при встрече, он ее пожимал. Если не подавали, он и не протягивал.

Стоя перед зеркалом Эллер Айно, поправлял воротничок сального сюртучка, и улыбался себе. Каждое утро.
Курил папиросы с соседкой на лестничной клетке. Соседка его, вечно сердитая тетка в сальном переднике, бранила мужа – пьяницу и тунеядца на чем свет стоит. Слушая ее внимательно, но без интереса господин Эллер Айно тоже сочувственно начинал бранить всех пьяниц и тунеядцев.
Потом он выходил на улицу, где в маленьком петербуржском скверике грели престарелые телеса бабенки сплетницы, сетуя на свое печальное житье-бытье. Эллер слушал их, участливо кивая головою, и тоже жаловался на дворника, который не убирается в его парадной, на то, как безнравственна нынешняя молодежь, и на то, как высока нынче цена на нюхательный табак. Потом Эллер шел дальше, а старушки, говорили, мол редко можно встретить такого воспитанного и участливого молодого человека.

Каждый день Эллер Айно ходил в свой цех и работал в поте лица, потом шел с друзьями рабочими пить водку в кабак. Его всегда звали с собой, и он всегда ходил. Потому что если всем было весело, и он был весел: смеялся и шутил. Если увеличивали рабочий день или понижали и без того скудную зарплату, или кто-нибудь умирал – то водку пили молча, и он пил молча вместе с ними. День ото дня.

Многочисленные знакомые, случайно встретив Эллера где-нибудь на улице, приветливо снимали шляпу, в ответ он почтительно приподнимал картуз на голове. Если его вдруг не замечали и проходили мимо, он безучастно шел дальше своей дорогой.

Он никуда не ходил без особой надобности. Вечером, выйдя из кабака, он качающейся походкой направлялся к дому. Как раз в это время на улицах зажигали фонари. Господин Эллер Айно не любил фонарей, он щурился на их желтизну, и переходил на неосвещенную сторону бульвара.

Это повторялось день ото дня.

Вернувшись домой, Эллер бережно вешал сюртучок на спинку стула. Ставил на стол керосиновую лампу и подолгу сидел в темноте. Можно было бы легко обмануться, решив что он над чем-то сосредоточенно думает. Но в его тусклых глазах не плескалось мыслей.
Эллер зажигал керосиновую лампу и, в дрожащем придушенном свете смотрел на пол, туда где должна быть его тень. Только тени не было. Как слепой шарил коротенькими пальцами по полу. Только у Эллера Айно Викторовича уже давно не было тени. Так же как не было и друзей. И понравиться он никому не пытался. И, вообще, говоря откровенно сам он был какой-то сморщенный, пепельный, жалкий, словно окурок папиросы.

За полночь, помолившись на маленький образок, Эллер Айно тушил лампу и ложился спать. А поутру опять улыбался в зеркало, курил с соседкой, судачил со старухами, работал, пил водку с рабочими, шел домой, зажигал керосиновую лампу…

Но однажды ему приснился сон.
Словно, встал он, поправил воротничок сюртучка, улыбнулся себе в зеркало, покурил с соседкой, посплетничал со старухами, пошел на работу. Но вот тут-то вдруг захотелось ему взять отгул и прогуляться по Невскому проспекту, впервые захотелось. Но не тут-то было. Вопреки своему желанию он пошел в цех, работал там в поте лица, против воли пошел в кабак пить водку с рабочими. А потом он увидел странного щуплого с пепельным человека в сальном сюртучке, который всюду его сопровождал и, не стесняясь обезьянничал, копируя все движения Эллера. Бедный господин Айно перепугался и пробовал бежать. Но не тут-то было, он остался сидеть на месте и пить водку. Понял тогда, бедняга, что это был он, кто копировал все движения, жесты, фразы странного человека в сюртучке, понял и проснулся.

На следующий день, на улице, встретил Эллер человека. Человек протянул ему руку и сказал: “Господин Айно, вы моя тень”. Не прощаясь, человек ушел.

А Эллер Айно Викторович захворал и помер. И похоронили его на Эль, где ныне и спит он сном праведника.

И да простится мне сия издевательская эксплуатация имен достопочтенных граждан усопших.