Игорь не думал, что когда-нибудь еще раз увидит у кого-нибудь такие синие, большие и красивые глаза. Последний раз он видел их двадцать лет назад, а потом их закрыли навсегда… И тут – этот мальчишка, которого угораздило ввязаться в неприятности. Именно мальчишка, ну и что, что ему уже восемнадцать? Ведет он себя совершенно по детски. Первый класс, вторая четверть. Сашка почувствовал в нем эту детскость и поймал на крючок. Поманил, пообещал веселые приключения – а какой же мальчишка не любит приключений? А потом приключения обернулись не той стороной, и мальчик это понял, сбежал и расплакался. Опять-таки, взрослый бы затаил злобу, стал бы мстить за подобный обман, а мальчик просто расплакался, как любой ребенок. И сложение, опять же, у него чисто мальчишечье – тонкий весь, хрупкий, ножки-палочки… Кузнечик.
«Пожалуй, моя одежда будет на нем болтаться, как на вешалке. Ну и ладно», - Игорь достал из шкафа давно не ношенные рубашку и брюки. То ли располнел он, то ли еще что, но они были ему маловаты. – «Погладить только надо».
Достав старую ободранную гладильную доску и утюг, он стал гладить одежду.
Тут из душа вышла эта мокрая личность. С мокрой челкой, кутавшийся в любимый Игорев халат, Ник Перов вызывал улыбку.
- Я сейчас поглажу, вы пока садитесь.
Перов хлопал глазами и вытягивал шею. Вид у него был крайне испуганный. Он забрался в кресло с ногами и старательно натягивал халат на коленки.
«От холода или от страха? Вроде тепло в комнате… Значит, от страха? Но чего он боится? Кого? Меня? Неужели он думает, что я… Черт, я же не знаю, что там ему насвистел Сашка…»
Игорь, не зная, что делать, спросил у Перова:
- Есть хотите? Я могу согреть что-нибудь.
«Или я его на «ты» называл?»
- Да нет, спасибо, - тихо ответил Перов, продолжая натягивать халат.
«Порвет же», - мысленно усмехнулся Игорь. – «Боится свои коленки бледные мне показывать».
- Мерзнете? Возьмите одеяло, - Игорь кивнул на диван, где лежало старое красно-белое одеяло. Незачем смущать мальчика.
«И самому смущаться, глядя на него».
Ноги у Перова были тонкие, бледные, как будто он никогда не загорал.
Мальчик взял одеяло и завернулся в него. Но страх в его взгляде не исчез. И еще у него был как-то странно приоткрыт рот – все время, как будто у него насморк, и он не может дышать носом.
- Спасибо вам большое. Вы мне очень помогли. – Перов пытался быть вежливым, но в глазах у него ясно читалось – поскорее бы убраться отсюда, а то мало ли что…
«Господи, да что ж ему такое про меня наговорили? Сашка этот, подлец, он же все что угодно наплести может!»
- Да не за что. Только знаете что? – Игорь решил объяснить Перову, кто такой Сашка на самом деле. Присел около кресла, заглянул ему в глаза. («Господи, какие же синие…») – Знаете что, я хочу вас предостеречь. Постарайтесь поменьше общаться с Рыбаковым. У него склонность к необдуманным поступкам и рискованным шуткам. Я просто советую. Он не лучшая компания для вас. – Как-то неубедительно это прозвучало…
В глазах Перова страх постепенно сменялся удивлением, а потом… Потом в них зажглось что-то такое, вроде непокорности. Игорь не мог подобрать слова для этого взгляда.
- А может, мне нравится рисковать? А обдуманные поступки мне ужасно надоели.
Что ж, как хочет. Он еще поймет.
- Ваше право, - Игорь встал с корточек (ноги затекли). – Вы точно не голодны?
Перов замялся.
- У меня, правда, небольшой выбор, - улыбнулся Игорь. – Но яичница и какао с печеньем в меню есть.
- А с каким печеньем? – спросил Перов.

Печенье было шоколадное. У Игоря всю жизнь была слабость – он любил сладкое. Об этом знали немногие, потому что еще в детстве Лешка внушил Игорю, что это несолидно. Правда, потом все-таки проникся и когда заходил в гости, приносил с собой конфеты или шоколадку. Но все равно поражался – как так можно: какао с шоколадным печеньем?
Перов оказался тоже сладкоежкой и даже посоветовал Игорю, как лучше готовить какао – «так куда вкуснее».
После этого нехитрого ужина Перов снова посерьезнел и попытался объяснить Игорю, почему он так относится к Сашке.
- Вы поймите, он не может быть плохим человеком, по крайней мере, не может быть хуже, чем я. Нам нравится один и тот же спектакль. У нас было… ну, в чем-то похожее детство. Я вообще-то был обычным дворовым мальчишкой, какое-то время провел в интернате, а однажды сбежал и несколько недель просто шатался по городу. Сашка рассказал, что тоже больше был с обычными дворовыми пацанами, а не с одноклассниками из музыкалки или английской гимназии. А в турецком лицее он пять дней в неделю жил в интернате, правда, за это надо было платить – но зато какой интернат! Меня ведь туда тоже однажды приглашали, только у нас денег не было… Мы читали в детстве одни и те же книжки, в конце концов! Вот он мне сегодня сказал «Врать-то – не узлы вязать», а это из «Рассекающий пенные гребни»! Значит, он тоже читал. Это когда я ему сказал, что он вас любит.
- Что?
- Правда! Он вас любит, потому что ему одиноко. Ему хочется, чтобы его похвалили. По правде похвалили, а не как обычно. А вы его либо ругаете, либо не замечаете. Вот он и строит из себя холодную и неприступную личность. Вы же знаете, что он не бездарность! – Перов воодушевился, в его глазах заблестело то самое непонятное Игорю чувство. – Знаете, а ругаетесь. Почему? Что он вам сделал? Ну что? Он же не виноват, что родился? Слышали бы вы, как он говорит «Мой папа был летчик-испытатель и погиб при исполнении ответственного спецзадания». И выдумывает всякое. Он пытается в это поверить. – Перов говорил быстро, боясь потерять свой запал. Если бы он остановился, он неизбежно бы подумал «что я говорю и кому я это говорю?» Поэтому он торопился, не желая, чтоб его перебивали. – Вы думаете, ему нравится быть в лучах вашей славы? Да он это все ненавидит. Он говорит: «Я бы с удовольствием стал сиротой». Он ни в коей мере не хочет быть «тенью», «отражением в кривом зеркале». Он говорил об этом мельком, но я почувствовал, что он обо всем этом думает. – Перов замолчал и тут же, видимо, понял, что он сказал много лишнего. Замер, ожидая реакции.
Игорь помолчал, обдумывая то, что сказал ему мальчик. Как он за два дня знакомства с Сашкой мог узнать столько всего? Как? И – первый раз – царапнуло его то, что действительно он несправедлив к сыну. Ничьи уговоры – даже Лешкины - так на него не действовали. Но царапнуло лишь на секунду непонятным чувством, но в осознанную мысль это чувство не превратилось. Появилась только злость на Саньку – он уже привязал Перова к себе, заставил пожалеть. Позже Игорь понял, что это как-то странно – все время думать о Сашке, как… ну, как об отрицательном герое в плохой пьесы. Плохой, и точка. Не допускать даже мысли о том, что он человек. Со своими недостатками, но человек. И ему нужны человеческие чувства. Но об этом Игорь задумался позже.
А сейчас он смотрел на Перова. А Перов смотрел на него и ждал, когда его выкинут из этой квартиры за шкирку. В его глазах снова появился страх. Но не тот, который был раньше, а примерно как у мальчишки, разбившего мячом чужое окно.
- Знаете, Перов, - сказал Игорь, тщательно подбирая слова, - возможно, вы и правы. Возможно, я действительно не понимаю Рыбакова… Александра. Я… подумаю. Я не могу так вот сразу изменить свое отношение к человеку, это невозможно… Ой, а брюки-то?!
Брюки лежали на гладильной доске, а на них лежал горячий утюг.
- Ч-черт! Как это я забыл! Вот надо было новый утюг купить, самовыключающийся!
Потом несколько минут была суета вокруг этих брюк, утюга – «И ведь даже шорты не сделаешь».
Игорь принес из шкафа джинсы.
- Надевайте, их можно неглажеными.
Перов выпутался из одеяла.
Игорь опять подумал: «Чего его смущать и самому смущаться?»
- Идите в ту комнату.
Перов послушно пошел. Но задержался там как-то уж очень долго.
Игорь заглянул и увидел, что Перов, уже одетый, разглядывает фотографии, стоящие за стеклами книжных шкафов и висящие на стенах. Его внимание особенно привлекли две фотографии, стоявшие на одной полке – одна с этого Нового года, который Игорь и Олег встречали у Игоревых родителей за городом (еще был брат Валерка с женой и двумя детьми, ну и… без лохматой личности тоже не обошлось). А вторая – старая, с Лешкиной шумной свадьбы двенадцать лет назад. Точнее, сама свадьба была скромная – церемония венчания (на этом настояла Лешкина мама), на которой были только родители невесты, мама жениха и несколько самых близких друзей. А вот отмечали свадьбу на следующий день – был праздник, тогда еще не упраздненный – Седьмое ноября – отмечали пышно, шумно, на Лешкиной даче, была куча народу. На фотографии – счастливые жених и невеста (она – в ярко-оранжевом платье, он – в белом кимоно с оранжевым поясом) и хохочущий свидетель жениха. Конечно, на фотографии не видно, какие рожи ему строит фотограф. Тут попробуй не засмейся.
- Как ее звали? – шепотом спросил Перов, почувствовав, что Игорь смотрит на него.
- Маруся. – Игорь вспомнил счастливую провинциальную девушку, приехавшую в Москву учиться – нет, не на актрису, а на журналиста – и встретившую случайно в кафе двух известных артистов. Игорь был старше ее на восемь лет, Олег – на девять. Они в шутку ухаживали за ней, споря и устраивая шуточные дуэли. Но влюбилась она, разумеется, в Олега – он был галантен, красив, вежлив, умен, начитан… Олегу нужна была спутница жизни – любящая, верная, не испорченная столичной жизнью. Маруся была очень хорошим, добрым человеком.
- Она умерла?
- Да, она погибла в авиакатастрофе.
- Давно?
- Девять лет назад. Ей было всего двадцать шесть…
- А… он очень плакал?
- Плакал. Он ее обожал. Пойдем.
Они вышли из комнаты.
- Где там эти твои вещи?..
- В ванной.
- Сложи их в пакет, завтра вернешь Саше.
Они вышли из дома и сели в машину. (Было уже около трех ночи). Перов назвал адрес и они ехали по пустынным и не очень улицам Москвы.
Игорь смотрел на Перова и думал, что ему не идет некрасивое имя Никита. Ник – тоже не очень. От этого имени сложно образовать уменьшительное. И тут Игорю пришло в голову простое слово – Малыш. Просто Малыш. И мысленно он стал назвать Перова именно так.
- Приехали, - сообщил Перов.
Он выбрался из машины. Игорь глянул на него… и вдруг шагнул к нему.
- До свидания, - сказал он и поцеловал Малыша в лоб. И уехал.