Было скучно и невыносимо тоскливо. Так тоскливо, что хотелось выть и громко орать…
Мишка говорил, что это депрессия, и что она должна проходить к шестнадцати годам.
Ну и наплевать. Ну и пусть.
Он не виноват, что задержался в развитии.
Мишка говорил, что у Ника только-только начался переходный возраст.
Ну и пусть.
Он не такой, как все – а разве все люди должны быть одинаковыми? – он сначала стал взрослым, а потом опять маленьким.
Когда жил в интернате, и когда сбежал, и когда бродил туда-сюда по улицам и пытался найти чего поесть – он был уже взрослым. Когда его через три дня поймали менты – уроды, он был не сбежавшим из интерната мальчиком, он был взрослым человеком, жаждущим свободы. Разве можно распоряжаться судьбой другого человека?
Потом, во время спокойной жизни с отцом, он забыл все это, стал снова мальчиком Никитой, у которого есть папа и есть дом и вообще все, что угодно, но стал как бы младше, чем был на самом деле, потому что «взрослое» время выпало из его жизни. Это было сложно, очень сложно объяснить – но он и не пробовал.
А разве кто-нибудь понял бы, послушал бы его?
Ник лежал на диване и смотрел в потолок. В голове его клубились мысли, бессвязные и бессмысленные, отрывистые и непонятные. Он не мог разобраться в этих мыслях, да и не пытался. Говорят – чужая душа – потемки. Но Нику было непонятно даже то, что творилось в его собственной душе. Правда, что такое душа, Ник тоже не понимал. Но пытался. Это было сложно – душа, любовь, жизнь… Он хотел в этом разобраться… но не мог. Мозги не напрягались. И было очень тоскливо…
Ник не мог понять, почему ему стало скучно с друзьями. Они столько времени дружили, что стали друг другу почти родными. Ник бы не поверил, если б ему сказали, что ему надоест слушать разговоры Ксюши, Даньки, Мишки и что ему будет лень отвечать им.
Мишка – конечно, ангел. Самый лучший ангел на свете. Но он любит Ксюшу и ему даже в голову не придет, что Ник влюблен в него… Нет, влюблен – это не то слово. Но Ник не мог найти правильного слова, он забыл все красивые слова на свете.
В его психике было два «культурных слоя», как он их называл – один – раннее детство, интернат, дворовые мальчишки, а второй – гимназия с двумя языками, историей искусств, разной мифологией и всякими экскурсиями по музеям и городам. Но почему-то чаще пробивался первый слой – не очень культурный, но простой и не нужно было думать.
Господи, как же все сложно! Почему все взрослые, а он застрял в переходном возрасте? За что? Это же совсем неинтересно – быть ребенком среди взрослых! Чувствовать, что они все старше, умнее и намного лучше знают жизнь…
Вот Санька – на два года его старше, но он совсем другой. Он… темный. Он много врет, причем с таким честным лицом, что веришь ему безоговорочно. Сам Ник врать не умел, а если пробовал что-то сочинить или приврать, то это было сразу видно по его лицу. Но он не осуждал Саню, тот был другим, непонятным. Вот бы разобраться в его душе, но куда там! Свою бы понять!
Ник вспомнил, что у Саньки есть несколько фан-сайтов в сети и решил заглянуть, раз делать было нечего. Узнать, что о нем думают поклонницы, которых было неисчислимое множество. И вообще – почту проверить, пошарить… Включил компьютер – плоский монитор, четвертый «Пентиум» - папин подарок на совершеннолетие. Попробовал подключиться – карточка закончилась!
Это стало последней каплей. Вся злость и недовольство собой и миром выплеснулись из него – он стал кидаться чем попало, ругаться всеми известными ему ругательствами и стучаться головой о диван. Жалобно зазвенело и вылетело стекло из книжной полки – оно и так держалось на соплях. Разбилось на несколько осколков.
«Ч-черт!»
«Сволочи!»
«Какие сволочи делают такие хлипкие стекла!»
Он аккуратно собрал все крупные осколки, а потом, булькая от ненависти ко всем на свете, пропылесосил ковер вокруг. Полка была не его, а хозяев квартиры, которые читали какую-то чушь.
Единственная книга, которая его здесь заинтересовала – записные книжки Пушкина. Он прочитал только несколько частей, но ему больше всего нравилось это место: «Получил письмо от Чаадаева. – Друг мой, упреки твои жестоки и несправедливы; никогда я тебя не забуду. Твоя дружба мне заменила счастье, одного тебя может любить холодная душа моя…» Нику казалось, что это про него написано, про его чувства к Мишке.
А все остальные книжки – фигня. Никовы стояли отдельно, на другой полке, а вот хозяйские – чушь! И они полетели на пол!
«Веллер? Это кто? Ну и пошел на фиг!»
«Петрушевская? Аж три книги! Вот вам!»
«Толстая? Что еще за Толстая? Швырк! Швырк! Швырк!»
«Божественный огонь»? К черту все огни и всех божеств!»
И «Божественный огонь» Мари Рено полетел в дальний угол…
«Господи! За что мне это? Ну пусть хоть кто-нибудь поможет!» - мысленно взмолился Ник и начал подбирать раскиданные книги. Мишка сказал бы – истерика. Да, наверное. Но истерика просто так не бывает.
Книги были аккуратно поставлены на места, кроме «Огня», который так и остался в углу.
Ник взял с полки «Фрегат «Звенящий»» и начал повторять части рангоута.
Мачты, буршприт, реи, гафели, гики…
В голове все начало путаться и зачем-то полезли французские неправильные глаголы.
Рестер, томбер…
Стеньга, бом-стеньга…
Аллер, арривер…
Топ, клотик, марсовая площадка…
Энтрер, рентрер…
Краспицы, салинг…
Ник понял, что спал, только когда очнулся от надрывистого звонка телефона. Этот серенький аппарат чуть не подпрыгивал от усердия. Звонок был длинный – междугородний.
- Алё.
- Ник! Привет! – Вовка. Орет, значит дома никого нет. Поорать он любит.
- При-вет. Чего звонишь так поздно?
- Да ничего не поздно – полдесятого! Ты дрыхнешь, что ли?
- Я весь день работал!
- О-ой! Серье-езный старший бра-ат… рабо-отает он. – Насмешливо протянул Вовка. – Как делишки-то?
- Да… Все хреново у Ника Перова.
- Все хреново у братьев Перовых, - вздохнув, поправил Вовка.
- А что случилось?
- Они разводятся! – закричал Вовка. – Никитка, ну пожалуйста, приезжай! Скажи им! Я же не смогу жить, если они разведутся!
- А что я могу сделать?
- Ну скажи ему! Это же он решил разводиться! Мама его любит, а он ее нет!
- Ты уверен?
- Ну конечно! – почти со слезами воскликнул Вовка.
- Хорошо… я приеду в воскресенье и постараюсь его убедить.
- В субботу!
- В субботу у меня дела, - замявшись, сообщил Ник. Не говорить же Вовке про Саню Рыбакова и его лошадей. Они договорились как раз на субботу.
- Ну ладно, в воскресенье, - разочарованно согласился Вовка. Он, видимо, надеялся, что приезд Ника разрешит все проблемы.
А что Ник мог сделать? Как уговорить отца не бросать мачеху? Но надо это сделать – не ради них, а ради Вовки. Брат, пожалуй, был единственным человеком, в котором Ник не разочаровался.
Солнышко, самый лучший человечек на свете… Раньше Ник не мог поверить, что это серьезное синеглазое создание – его родной брат. Когда они встретились, одному было пять, а другому десять. Оба отнеслись друг к другу настороженно, оба ревновали друг друга к отцу. Вовка в детстве жил в Америке, и в пять лет говорил по-английски лучше, чем Ник сейчас – ни капельки не путаясь во временах и неправильных глаголах, поэтому в школе учил французский и немецкий, по особой программе. Ник же испытывал почему-то стойкое отвращение к немецкому языку, зато великолепно выучил французский. Это было единственное их различие, в остальном они были очень похожи – одинаково любили историю и ненавидели математику, читали одни и те же книги и смотрели одни и те же фильмы.… Внешне они были так похожи, как бывают похожи только близнецы. По крайней мере, на первый взгляд – одинаково черные волосы, синие глаза, прямой нос, бледная кожа – все это была «Перовская кровь», признаки, передающиеся из поколения в поколения и не меняющиеся. Но если присмотреться внимательней – Вовка был красивее, правильнее. В тринадцать лет Ник был похож на лягушку, а Вовка и сейчас был красавцем.
Какие-то мелочи – чуть короче нос, меньше глаза, уже рот – и один человек – красавец, а другой – просто симпатичный.
Они поболтали еще на отвлеченные темы, но в Вовкином голосе постоянно слышалось какое-то отчаянье, от которого Нику тоже становилось тяжело. Поэтому он с облегчением повесил трубку.
С ним никогда такого не было. Его родители развелись еще в 91-м, когда ему было 4 года. Он не настолько любил маму, чтоб не желать этого развода. Потом он был счастлив, что живет с отцом и почти не вспоминал маму. Но Вовкина мама была не в пример лучше Никовой, поэтому, естественно, Вовка не знал, что делать – и маму любит, и папу, и не знает, кого выбрать…
Столько своих проблем, а тут еще одна прибавилась! Ник задумчиво пожевал костяшку на левой руке. Хоть бы помог кто!
Снова зазвонил телефон.
«Ну кто еще?»