- Текст простой. Но нужно сыграть так, чтобы зритель поверил в то, что вашего героя предали.… Сможете?
- Сейчас?
- А чего ждать?
Действительно, текст был простой. Упасть на колени и пожаловаться на свою судьбу. Это Ник умел. Кучу раз так жаловался. Правда, никого рядом не было.
Вообще весь спектакль был построен на этой судьбе, от которой не уйдешь, и на закономерности и законе парности. То есть, главный герой в молодости – бунтовщик, восставший против всех, но сломленный, ставший таким же, как все. И потом его сын становится таким же, идет против отца и заставляет того вспомнить молодость и совершенные когда-то ошибки…. В общем, «психологическая муть», как сказал бы Рыжий, но он вообще не признавал ничего сложнее «Ночного дозора».
Ник вскочил, прижался спиной к стене, закинул голову и начал читать наизусть:
- Господи! Я не могу так больше жить, господи, помоги мне… Меня предали, я остался один. Господи, я ничего не смогу добиться один! Господи, ну почему же я никому не нужен? – Игорь Петрович удивленно поднял брови. Кажется, что-то не по тексту. – Я так не смогу, я сойду с ума, господи. Сделай хоть что-нибудь, помоги мне хоть как-нибудь, господи… я ведь ничего плохого тебе не сделал, за что ты наказываешь меня? Почему все люди, которых я люблю, предают меня? – Ой, что-то совсем не туда. – Господи, мне ничего не нужно в этой жизни – ни денег, ни славы, ни любви, только помоги мне сейчас, подскажи, что мне делать, господи… - Сполз на колени. – Господи, лишь дай мне знак, что делать… Give me a sign.… Ой, извините… Что-то я не то…
Ник понял, что провалился к чертовой бабушке. Понес какую-то фигню, да еще ввернул две своих собственных поговорки – «в этой жизни» и «Give me a sign». Последнее он повторял в случаях, когда не знал, что делать.
Он не смел поднять глаза на Игоря Петровича, понимая, что ни о какой роли теперь и речи быть не может.
- Ну, что же…
«Господи, что он сейчас скажет?.. Что, что, правду скажет. Вы, товарищ Перов, бездарность, и у вас еще хватает наглости на что-то претендовать. Выметайтесь».
- По-моему, очень даже неплохо.
- Ч-что?
- Я говорю, хорошо. Мне понравилось. Очень убедительно. Особенно учитывая, что это импровизация.… А зачем по-английски?
Ник не мог поверить своим ушам. Может, ему всё это кажется?
- Из-вините. Привычка. Я часто перевожу свои слова на английский. Просто так, для прикола… для смеха. Или на французский.
- Например?
- Ну… «Не понимаешь элементарных вещей – les choses elementaires». Я так иногда говорю. Или, если что-то хорошее случилось – “Chouette!”
- Вы французский хорошо знаете?
- Ну, в школе учил.
- Вы когда школу закончили?
- В июне. Ну, в смысле прошлого года.
- И как?
- Как закончил? На пятерки,…то есть, с четырьмя четверками.
- По какому?
- Алгебра, геометрия, физика, химия, - отбарабанил Ник. Он столько раз повторял названия этих чертовых предметов. Отцу, Вовке, друзьям.… Всем хотелось знать, чего же он такого не знает.
Даже матери вдруг захотелось узнать, как ребенок учится. Всю жизнь было наплевать, а теперь вдруг чувства какие-то проснулись. Кстати, она очень удивилась, что сын уже закончил школу – ей-то, небось, казалось, что он все еще в пятом классе.
- У вас, кстати, кто родители?
«Да какое ему дело до меня? Что он всё выспрашивает?»
- Отец – писатель, журналист, лауреат какой-то там премии, не помню щас уже.
- А мать?
- У меня ее нет. Она умерла. Давно уже.
«Пусть все считают, что она умерла. Так проще».
- Извините. Действительно, не надо было спрашивать. Ну что ж, сейчас вы мне кажетесь наиболее вероятным претендентом на эту роль. Мне кажется, вы с ней великолепно справитесь. Но я собираюсь попробовать еще и… /тут он назвал довольно известного молодого артиста/. Он, возможно, подойдет лучше,… но вряд ли. Послезавтра вам позвонят и скажут, приняли ли вас. Вы можете идти. До свидания.

Как рванулось к нему седьмое небо!
Звезды замигали перед глазами, воздуха стало отчаянно не хватать.
И он отчетливо увидел в своих руках синюю птицу удачи, которая живет именно там.

- Текст простой. Но нужно сыграть так, чтобы зритель поверил в то, что вашего героя предали.… Сможете? – Игорь был уверен, что мальчик сможет.
- Сейчас?
- А чего ждать?
«Посмотрим, на что он способен»
Перов быстрым движением отскочил от стола, закинул голову и стал читать наизусть, не заглянув второй раз в текст. Через несколько предложений он сбился и начал читать что-то похожее, но в тексте этого не было. Тут пошла полная импровизация. Он говорил, возможно, уже про себя, а не про своего героя. Под конец он опустился на колени и прошептал что-то про знак, а потом вообще что-то по-английски. По-моему, к роли это не имело никакого отношения, да мальчик, видимо, уже и забыл и про роль, и про самого Игоря. Он говорил для себя.
- Ой, извините… Что-то я не то…
Видимо, понял, что говорит совсем не по роли. Решил, видимо, что я сейчас его отругаю и выгоню. Ладно, скажу, все, что думаю. Редко какому артисту я говорю всю правду о нём.
- Ну, что же… По-моему, очень даже неплохо.
Он, видимо, не поверил. Пришлось повторить еще раз. Спросил, причем здесь английский, чтобы отвлечь.
«Должен же я хоть что-то узнать о нём»
Мальчик отвечал неохотно.
«Замкнутый, стеснительный» - решил Игорь.
- Она умерла. Давно уже.
«А вот и причина – смерть матери, это, конечно, жуткий стресс. Есть от чего замкнуться»
Мама Игоря, слава богу, была еще жива.
«Не буду больше у него в душе копаться. Пользы не принесет. Осчастливлю его, и пусть идёт себе. Явно непростая личность»
Перов качнулся и обалдело замигал. Видимо, все еще не верил.
Потом быстро попрощался и чуть ли не бегом вылетел из комнаты, ощущая себя, видимо на седьмом небе.Ник знал, что на седьмом небе может случиться всё, что угодно. Поэтому он совсем не удивился, когда увидел на улице ангела. Красивого светловолосого, светло-одетого ангела. И он абсолютно не удивился, когда ангел подошёл к нему и спросил:
- Ну, как?
Потому что он узнал этого ангела.
Мишка Корецкий был лучшим другом Ника чуть ли не с детского сада. По крайней мере, они сами так определяли свои отношения. Данька же ехидно говорил, что эта должность называется «преданная собачка при сладком красавчике…», в общем, он много всякой ерунды говорил, но «вы не думайте, что он злой, он просто вредный, а если ему врезать хорошенько, он заткнется» - это Ник про самого Даньку. А Ксюша, как слэшер, просто надеялась на развитие их отношений в интересующую ее сторону.
- Мишка, ты? Не поверишь, а я подумал, что ты – ангел.
- Ну, спасибо. – Смех. - А что, похож?
- Ага. Нет, честно, похож.
У Мишки были непередаваемо красивые золотистые локоны, которые он уже два года отращивал – не для красоты, как многие думали, а для того, чтоб скрыть большие оттопыренные уши. Ксюша сказала как-то, что если Ник по внешности похож на Фандорина, то Мишкины уши сразу заставляют вспомнить Анисия Тюльпанова. Ник тут же заметил, что Мишка гораздо красивее.
Кто его знает, был ли он красивым, просто он умел подбирать стиль, подчеркивающий его красоту и скрывающий недостатки. Или ему подбирали. Ник этим не отличался, просто ему повезло – его красоту было не испортить ничем, и чтобы он не надевал, он всегда был неотразим.
Но красивее всего были его глаза – радужка по краям была темно-серой, потом просто серой, а ближе к зрачку была определенно зеленой.
(Примечание – только не говорите мне, что таких глаз не бывает. Я их почти каждый день вижу).
Этот поразительный цвет нельзя было даже передать красками, хотя Ник пробовал несколько раз. У него никогда не получался Мишкин портрет, хотя художником он был неплохим. Чей угодно – получался, даже автопортрет, а Мишка «не поддавался написанию».
Хотя у Ника глаза были не хуже. Однажды Мишка (он тогда пытался писать рассказы) описал их так: «Синие омуты, в которых борются замерзший огонь и горящая вода». Когда Ник был счастлив, или, наоборот, разозлен, в его глазах, действительно, сверкали искры.
- Если я – ангел, то ты – демон – скорым поездом из преисподней! Вот почему ты такой лохматый?
- Ветер же сегодня.
- Ну и что? Почему я не такой растрепа, как ты? Встань к поребрику, я тебя причешу.
Мишка вспрыгнул на довольно высокий поребрик и достал из кармана расческу.
- Ну, сейчас достанется твоим лохмам. «Лохмотрон», блин.
- Ауу! Больно, вообще-то! А почему ты не спрашиваешь, как пробы?
- А чего спрашивать – ты и так сияешь, как медный чайник. Тебя таки приняли на эту роль?
- Ну,… ау! Нельзя поосторожнее? Он сказал… Игорь Петрович сказал, что, скорее всего, отдаст роль мне. И сказал, что… «Вы мне кажетесь наиболее вероятным претендентом на эту роль». Вы… а, «вы с ней великолепно справитесь»! Ты слышишь? Великолепно!
- Слышу, слышу.
- Нет, ты не понимаешь! Пусти!
Он вспрыгнул на поребрик и прошелся по нему на руках. Потом на асфальт, крутанулся колесом и вскочил.
- Ты не понимаешь! Это мой первый шаг к славе. К популярности! Я стану известным, меня будут приглашать в кино и театр известнейшие режиссеры! Я заработаю кучу денег и открою «Независимый театральный проект Н.Перова». Понимаешь? Мы будем приглашать известнейших актеров и режиссеров, и ставить суперские спектакли! И опять заработаем кучу денег! А потом я куплю себе дом за городом, буду там жить, и рисовать портреты! И буду счастлив. Ну, как?
- Придурок ты, Князь. Земля грязная. И вообще, никто тебе не даст кучу денег, потому что независимых театральных проектов – завались, а хороших артистов мало. И вообще, ты слишком много хочешь в этой жизни. И жизненная установка у тебя ненормальная. Князь, ау, ты меня слышишь?
Ник вздрогнул. Он отвык от этого имени. Ведь взрослому человеку не нужны прозвища.
Князь – это он придумал классе в восьмом, когда они с отцом откопали генеалогическое древо, и оказалось, что первый Перов был внебрачным сыном какого-то князя – то ли Голицына, то ли Оболенского, или типа того. Ник сразу решил, что раз он «голубых кровей», то можно будет с легкостью избавиться от настоящего имени, придумав себе такое звучное прозвище.
Никто не знает, как по-настоящему выглядят имена. А у каждого имени есть похожий на него предмет, а иногда и слуховая ассоциация. Князь – это взвивающееся вверх знамя, топот копыт и ржание боевых коней. Это лучше, чем Ник (щелчок осечки из пистолета), и уж точно намного лучше, чем Никита. Никита – это сложенное вчетверо коричневое интернатское одеяло, пахнущее пылью и громкий голос воспитательши, загоняющей всех спать. Сколько раз он лежал под таким одеялом и считал, сколько дней осталось до воскресенья, когда должна была прийти мама. Но наступало воскресенье, а мамы не было. Приходила высокая грузная соседка по прозвищу тетя Башня, приносила карамель и говорила: «Никитушка, мама плохо себя чувствует» или «мама занята» или «мама уехала». Это означало, что мама вчера напилась и прийти не сможет. Он великолепно это знал, и тетя Башня понимала, что он знает, но оба притворялись, что он маленький несмышленыш и ни о чем не догадывается.
Даже если мама приходила и забирала его домой на один день, ничего хорошего там не было. Обычная питерская коммуналка, с высокими потолками и вечно носившимся под ними табачным дымом. Там постоянно кто-то ругался, выпивал и воняло какой-то гадостью. Но это был дом, пусть хуже, чем был, пока папа не уехал, но дом. Родной. И мама – родная. И там ему было в сто тысяч раз лучше, чем в интернате. Он кучу раз пытался объяснить это маме, но разве она бы послушала?
Потом вернулся отец. Это было чудом, потому что оттуда, куда он уезжал, не возвращаются. Какой дурак захочет вернуться из Америки? Там всем дают гамбургеры как в «Макдоналдсе», у всех есть машины, а зарплату платят в долларах. Ну, естественно, он так думал семь лет назад.
В Америке папа «завел» себе новую жену и нового сына. Но и о старом не забывал. Поругался, поругался с мамой, и забрал Ника к себе. Они уехали в Москву к папиной сестре. И – какое счастье – Ник оказался в одной школе со своим старым, еще с первого класса, знакомым - Мишкой. Правда, оказалось, что Мишка учится на класс младше – он перешел в пятый из четвертого, а Ник – прямо из третьего. Но все равно, разве это не удача, когда твой единственный знакомый в этом городе оказывается с тобой рядом. Именно Мишка начал звать его Ник, вместо длинного Никита.
А однажды Ник задумался о значении имен. Не старом, греческом или латинском (Никита – «победитель»), а настоящем. И полное имя значит совсем не то, что уменьшительное. Например, Михаил – это удар клинка по воздуху, а Миша – это и есть плюшевый мишка или еще что-то такое мягкое. Ксения – это ветер колышет занавески на окне, а Ксюша – это подушечка для иголок. А вот Даньке безумно повезло - Даниил – это одно из самых красивых имен, в нем так и слышен звон большого тяжелого колокола – Дан-ни-ил-л… Дан-ни-ил-л. А, например, Игорь…
- Князь, ау! Я с кем разговариваю?
- Мишк, знаешь, что значит имя Игорь?
- Что?
- Зажженный факел…

- Откуда ты знаешь? Что ты себе представил?
- Ну, это не совсем факел. Это сухая ветка, вот такая, - он поднял с земли палку, - и вот здесь, где ветки, ее подожгли. И она горит таким ярким огнем… - Он достал зажигалку и попытался поджечь палку, но та не поддавалась. – Ну, в общем, если бы она загорелась, примерно так. Не знаю, с чего я это взял, наверно, из-за корня «гор».
- Да нет там корня «гор», Княже, чего ты чушь-то несешь! Игорь – скандинавское имя, образовано от слова «вар» - воинство, сила. Первый русский Игорь был сыном Рюрика. Так же в России распространены скандинавские имена Олег и Ольга – оба означают «священный», «священная». В Скандинавии – Хельги, Хельга, - словно прочитал по бумажке Мишка.
- Ну, и откуда ты все это щас прочитал? Телесуфлера я чего-то не вижу. И вообще, от имени Князь нет уменьшительного.
- Это не имя, это прозвище. Слушай, а чего мы здесь вообще стоим? Пошли, по пирожку купим, есть так хочется. Или мороженого.
- Во-первых, это ты здесь стоишь, а я хожу. И вообще, взрослые люди мороженое на улицах не едят. А мы же взрослые.
- А что делают взрослые?
- Они, если им в лом готовить дома, идут в ресторан или в кафе.
- Пошли тогда в «Подземку»? Поедим, потом позвоним Ксюше, Даньке, погуляем. Можем на дачу съездить. Мы давно не собирались.
- На какую дачу? Ты ку-ку? – Пальцем у виска. – Там небось снег еще не растаял, а ты говоришь – дача.
- Ну просто погуляем. Пошли.
- В этом городе невозможно гулять. – Пожаловался на ходу Ник. - Здесь кругом бензином воняет, и везде машины носятся. – Он придерживался стандартного питерского мнения о Москве. – А вот у нас… Вовка говорил, солнышко светит, лед на Неве весь растаял, снега нигде нет, почки на деревьях… Весна!
Мишка вздохнул. Классическая пословица про бревно и соломинку. Ник упорно не желал видеть ту же весну и почки в Москве, а машины и бензин – в Питере.
- Черт, надо же отцу и Вовке позвонить!
- Ты им тоже говорил про пробы?
- Я всех обзвонил, всем рассказал, чтоб все пальцы крестиком держали. У тебя карточка есть?
- А с трубки слабо позвонить?
- Да, понимаешь, денег – йок. Совсем. Пять центов осталось.
- Что бы ты без меня делал?
- Умер бы на всю жизнь. Ну давай карточку.
Ник закрутил головой в поисках таксофона. А четыре глаза пристально следили за ним через бинокль.

- Ну и куда они делись?
- Спокойно. А еще дальнозоркость, говоришь Из такого большого бинокля не разглядеть двух немаленьких парней с такими особыми приметами?
- Какие же у них такие приметы?
- Какие-какие. Один брюнет, другой блондин. Какие еще приметы нужны? И вообще, Ксения, ты что, своим слэшерским взглядом не можешь разглядеть двух красивых мальчиков? Вон они, кстати.
- Где? Дай посмотреть. Ауу! Загнал меня на какой-то забор и посмотреть не дает!
- Потому что туфли на таких каблуках носить не надо.
- А что, я должна кроссовки носит, как твоя Викочка? И вообще, что мы здесь делаем?
- Еще одно слово про Вику – и не дам бинокль. Ты слово «сюрприз» понимаешь? Они подходят, а мы им – салют, хайдук, са ва, бонжур… Слэшер, тоже мне нашлась. Думать не умеет.
- Да-ни-ил! Еще одно слово – и полетишь вниз. И будет мучительно больно. Отдай бинокль. Ага. Объект с темными волосами подошел к аппарату типа «таксофон».
- Потому что без таксы по нему позвонить нельзя.
- Не-ме-шай. И-по-мол-чи.