Шёл медленно, устало останавливаясь на каждом шагу, то и дело прикуривая от низких разгорающихся тяжёлым металлом облаков, негромко втягивая сырой асфальтный воздух и хлюпая по лужам, остающимся от моих размокших ботинок. За сутулыми плечами поднималось облако встревоженного пара остывающей летней улицы, и звенели тихонько пыльные клумбные цветы, расставаясь с огарочным зноем долгого дня. Дождь шёл, меряя секундами выпавшие серые слёзы, и на каждом стёршемся камне оставалась тонкая влажная вязь его шагов. Расправлялись, как старая гофрированная бумага, побледневшие лица, наполнялись прерывистым дыханием растворённые лёгкие, в которых, казалось была утеряна последняя искра жизни.

Навязчиво и дико в этой душной мгле прокричали остроугольные часы, что на приземистой кирпичной башенке молчали все двенадцать лет. Так глубоко и темно проглядывали с покарёженного циферблата, поскрипывая, водили резными заржавевшими стрелками и неспешно день за днём пересчитывали рассыпавшиеся кусочки времени, но - молчали. И подстреленной чайкой разорвали мутное напряжение.

Одни обернулись, бесцельно скользя отрешённым взглядом по хрупкому кирпичу часовой башенки. Другие судорожно сжали лопающиеся от древней, поросшей спутанным мхом, боли границы нескольких миров и в безумном, небывалом отчаянии побрели навстречу северным ветрам, подставляя сердце льду, а мысли - пустоте. Третьи повернули в тьму, оставляя последние глотки воздуха нераспитыми. Они потеряли крохотный, нежный, трепетный цветок - надежду, и яростные ветра, прохладный, исцеляющий дождь и проснувшиеся в день переплетения веков часы стали для них безумно далеки.

Был ли среди них и ты?..

А глаза мои отяжелели от пролитой влаги, руки стали плавкими и прозрачными, как воск. Мягкий, беспрерывный дождь опускался всё ниже, пригибая надломленные деревца к земле, осыпая сонную траву водопадом бесцветных брызг, заполняя выеденные печалью рытвины на недвижимом сердечном плато водяным шёпотом, скользящей грацией струй.

Как будто кто-то позвал меня?.. Беспричинная грусть, матовая, светлая, забилась в предплечьях. Неузнанный, неуслышанный, забытый в едкой суете - кто ты? Почему так тих и обессилен голос твой, когда, шипя и сияя, льётся освобождённый дождь с туго натянутых небес, даря минутное дыхание этой умершей долине?..

Молчит отсыревшая земля.
Молчит подсвеченный блеском капель ветер.
Молчит угрюмое, запахнувшееся небо.

Только дождь-бродяга, подвернув полощущиеся в стылой воде брюки, шёл за мной. Мимо текли обескровленные, разбитые лица хранителей серебряной мечты и обведённые кровавым перстом страдания, потерянные лица вечно одиноких. Лица тех, кто ступил за грань смежившихся миров, в густую, как застарелый коньяк, тьму, таяли сумеречной дымкой, неверно отражавшей исчезающие черты. Проносились столетия, возрождались и умирали тысячи планет, гасли и вновь озаряли небосклон своей красотой звёзды, а они всё так же шли по трём извечным путям: дорогой верящих в любовь, тропою погасивших свечи надежд и неровной, узкой колеёй обманутых.

А за моей спиной шёл дождь. И в редеющем тумане были видны лишь поседевшие горы, иссыхающие реки и безлюдные, немые города. Всё так же холодны были мои руки, всё так же сухи и бледны - плотно сомкнутые губы. Каждый раз, когда сходятся в непримиримой, слепой вражде миры, стоящие на последней ступени лестницы в никуда, растягивающие этот последний пролёт, словно в это время суждено родиться Спасителю, который никогда не придёт, каждый раз я чувствую, слышу, ожидаю тебя, непрощённый. И всегда ошибаюсь.

Преследуемой нескончаемым серым дождём, составленным из пролитых в горьком оцепенении слёз, идти мне по чётко-прямой дороге, сложенной на непрожитых судьбах. Идти ещё тысячи лиг. пока колкое дыхание дождя не остудит и моё задыхающееся горло