Я так долго объясняла Космонавту, что сама поверила в то, что сейчас у нее все идет так, как и положено настоящему космонавту, вернувшемуся из космоса. Что она учится заново дышать, ходить, жить, потому что так оно и должно быть. Потому что невесомость пропала, потому что притяжение снова гнет дугой к земле, потому что вообще - на Землю вновь вернулась.
И она - настоящий Космонавт. Она справится. Она научится. И ноги смогут шагать вперед, и руки смогут поднимать что-то тяжелее мокрого носового платка, перестанут прижимать к груди сотовый телефон, абсолютно бесполезный в ее, нынешней Космонавтской ночи, прибор. И сердце перестанет однажды сбоить и захлебываться, сбиваясь с ритма и забывая, в какую сторону гнать по сосудам кровь. А через год-два, если Космонавт будет в порядке, если успеет восстановиться и загореться глазами - ее снова забросит в Космос. И может быть полетит к новому Солнцу. А может, снова в экспедицию к своему самому дорогому Солнцу отправится.
И космическая звездная черная синь за иллюминатором будет напоминать ей о том, что все было правильно. Все было нужно. И эти моря из слез. И эти слезы из моря. И что сейчас, кап-кап, надо держать за ниточку свою жизнь, не теряя и не отпуская ее ни на миг, и пусть с закрытыми от соленой влаги глазами, пусть по крохотному, несмелому шажку, но только вперед, вперед...